Тоцкий полигон. Пятидесятые

«Степь да степь кругом…» —песня почему-то не пелась. Командир третьего взвода третьей роты отдельного мотострелкового батальона Степа Сарычев умолк и эту самую степь окинул взглядом. Зрелище не радовало. Выжженная земля, вышки оцепления, ржавая, в шесть рядов, колючка, зловеще уходящая за горизонт и превращающая степь в огромную охраняемую зону. Внутри периметра — узкоколейка, по сторонам ее — бараки, пакгаузы, машины под погрузкой, а где-то глубоко внизу, если штабисты не врут, располагается целый подземный город. Огромный, автономный. Чрезвычайно секретный. Ну и хрен с ним. Смотреть на возведенное руками зэков великолепие было скучно, и Степа глянул вверх, на небо, такое же маняще голубое, как глаза его Алены. Вспомнив о молодой жене, он чуть заметно улыбнулся, мечтательно вздохнул, но был мгновенно возвращен на землю:

— Лейтенанта Сарычева к командиру роты! Срочно!

Капитан только что вернулся от комбата и, отдавая приказ командирам взводов, был непривычно хмур: по сигналу ракеты им надлежало поотделенно в составе роты совершить пеший маршбросок и выдвинуться в квадрат «А».

— Вот сюда. — Ротный ткнул заскорузлым пальцем в карту и неожиданно судорожно глотнул. — Если что не так, ребята, звезды наши встанут раком, это уж как пить дать.

Сказал и взводных отпустил, недоговорив самого главного — что комбату вручили пакет с красной полосой, и ничего хорошего это никому не предвещает…

А где-то через час плечистому майору, что принял батальон совсем недавно, скомандовали по внутренней связи:

— Шлюзы открыть!

— Есть! — тихо подтвердил он получение приказа, распечатал дрожащими пальцами пакет, за несвоевременное вскрытие которого полагался расстрел, а уже через мгновение разорвал рот в бешеном крике: — Ракету!

Красную, в ясное безоблачное небо! К жаркому, повисшему раскаленной сковородой солнцу! Бежать под палящими лучами с полной выкладкой было тяжко. Пот заливал глаза, хэбчики промокли насквозь, рыжие от пыли сапоги сделались страшно неподъемными.

«Эт-того еще не хватало! — Где-то через пару километров Сарычев заметил, что взвод его начинает растягиваться, и чем дальше, тем больше. — Ну точно, звезды поставят раком!» Яростно выругавшись, он развернулся и кинулся к щеглам из третьего отделения, чтобы командира их малохольного помножить на ноль, но внезапно замер, будто налетел на невидимую стену. Ему вдруг показалось, что солнце на небе потухло, а что-то в тысячу раз более яркое вспыхнуло за его спиной, ослепляя солдат и делая их тени ощутимо реальными. В то же мгновение инстинкт заставил его броситься в степную пыль и, обхватив голову руками, скорчиться, съежиться, замереть не дыша. А по земле уже, как по морю, побежали невиданные волны, и в воздухе раздался звук, по сравнению с которым гром был подобен писку комара. Зажмурившись до боли в глазах, Степа вскрикнул, задрожал, чудом не обмочил штаны в ожидании чего-то еще более ужасного, плотнее вжался в землю. И вот, сметая все на своем пути, примчался ураган. Чудовищный по силе ветер разметал людей, как прошлогоднюю траву, ломая им кости и разрывая легкие, а оставшиеся в живых еще не знали, что лучше бы им было погибнуть сразу…

Степа не мог сказать, как долго он лежал так, — время остановилось. Когда же он с трудом поднялся на ноги, то сразу увидел командира батальона. Майор медленно шел, вытянув впереди себя руки, и тихо повторял:

— Свет, уберите свет…

Вместо лица у него был огромный пузырящийся ожог.

Не в силах вынести это зрелище, Сарычев страшно закричал и бросился прочь, однако ноги не послушались его. На сознание накатилась темнота, и последнее, что он запомнил, были его бойцы, которых неудержимо рвало кровью во славу родины.

Санкт-Петербург. Девяностые

Сначала раздался громкий стук. Потом обе двери отворились, и восседавшего за столом крепкого усатого дядьку спросили:

— Разрешите, товарищ майор?

— Давай, Петя, — кивнул тот, и в кабинет напористо вошел высокий рыжий парень с веснушками на носу. В руке он держал лист бумаги, который с гордостью положил на стол:

— «Белый китаец».

Майор явно удивился, подкрутил усы и, внимательно прочитав заключение наркоэкспертизы, сделался задумчив.

— Ну ты, брат, даешь.

Да уж. Старший опер капитан Самойлов давеча крепко уперся рогом и повязал на «блюдце» note 1 плюгавого россиянина, лихо толкавшего ампулы с прозрачным желтоватым ширевомnote 2. Ясное дело, был тот скорее всего «чалым» — мелким оптовиком, но при умелом обращении через таких вот вшиварей нетрудно выйти на «наркома» note 3 вместе с «фабрикой», так что времени терять не стали. Принятого клиента, который по первости, конечно, играл в несознанку, «скрепками» note 4 пристегнули к батарее парового отопления, амнухиnote 5 отправили на экспресс-анализ и стали ждать результата. О задержанном, который, если судить по «тухлякам» в его «дорогах», плотно сидел на игле, и думать забыли, — это нынче он герой, а вот когда начнет его ломать по-настоящему, да так, что носки свои жрать будет не в лом note 6, вот тогда и настанет время для разговоров по душам.

И вот дождались. Майор с ненавистью взглянул на лежавшее перед ним заключение экспертизы:

— Как он, в соплях?

— Нет, пока не чихает, но кожа уже вроде «гусиная» Симптомы наступающей ломки., — ответствовал капитан и, услышав майорское: — Ладно, пускай доходит, — вздохнул: — Александр Степаныч, пойду я домой, а?

Отпустил его с богом хозяин кабинета, а сам задумался. Ну что за страна чудес наша мать-Россия! Империалисты с их-то возможностями за год смогли произвести всего десятые доли грамма убийственной синтетической отравы, а вот наши умельцы-недоучки выдали на-гора аж полкило. Помнится, еще осенью «фабрику» в Казани накрыли, всех наркомов с умельцами повязали. Так ведь неймется, теперь вот снова кто-то решил заняться химией по серьезному, масштабно. Зная, что из одного грамма «белого китайца» можно приготовить аж десять тысяч доз, майор вздохнул и решил сменить обстановку. Хорошенького понемногу.

Легко поднявшись из-за стола, он потянулся так, что хрустнули суставы, пару раз присел и, облачившись во всесезонную кожаную куртенку, устремился к двери. Закрыл замочек на два оборота, старательно опечатал кабинет и двинулся по коридору, постепенно с горечью осознавая, что плюнуть на свою личную печать забыл и наверняка опять измарал весь карман пластилином. На выходе скучающий сержант, глянув на его удостоверение, кивнул, и майор смело окунулся в морозную темень январского вечера, с которой безуспешно пытались бороться тусклые уличные фонари. Стихия не шутила — на месте его «семака» высился приличный сугроб. Пока выстуженный двигатель грелся, Александр Степаныч «жигуленка» откопал. Потихоньку тронулся, сразу ощутив на себе прелести зимней дороги. Несмотря на шипованную резину, убогонькое детище родного «автоваза» изрядно бросало в занос, так что только минут через сорок майор, перекрестившись, припарковался у обшарпанных дверей спортцентра «ЭВКАЛИПТ».