Меня не следовало убивать, меня нужно было похоронить заживо. Обо всем этом мне было сказано, пока жрецы Тота готовили меня к погребению. — Тауфик издал еще один скорбный вздох.

— Три тысячи лет спустя, — продолжал он, — саркофаг с моим телом доставили сюда, в этот город, и я был освобожден.

— Причем первым делом убил того, кто подарил тебе свободу.

— Его убийство дало мне свободу. Я нуждался в его знаниях.

— Как и в знаниях другого человека, уборщика.

— Его жизнь также была мне необходима. Я провел в заточении три тысячелетия, обитатель ночи. Мне требовалась пища. Разве подобные тебе создания поступают по-другому?

Генри вспомнил три дня, проведенных им под землей; голод грыз его до тех пор, пока не стал единственной составляющей его существа.

— Нет. — Он признался в этом только себе самому, не Тауфику. — Я, разумеется, испытывал голод, и тоже должен был насыщаться. Но, — вампир попытался избавиться от воспоминания, — я бы не стал убивать тех двоих, уж не говоря о детях.

Тауфик пожал плечами.

— Мне была необходима их сила.

— И потому вы отобрали у них жизнь.

— Да. — Он поерзал на скамейке, сцепил пальцы и оперся локтями о бедра. — Я рассказал тебе все это, обитатель ночи, чтобы ты понял, что не сможешь остановить меня. Ты не являешься магом. И Тот, и Осирис давно канули в небытие и не смогут помочь тебе. А ваш бог не вмешивается в подобные дела. — «Сперва кнут». — Если ты будешь противостоять мне, я буду вынужден тебя устранить. — «А затем — пряник». — Насколько мне представляется, у тебя остается два варианта: живи и дай жить другому, пока я согласен иметь дело с тобой, или присоединиться ко мне.

— Присоединиться к тебе. — Генри был не совсем уверен, что сознательно повторяет эти слова.

— Да. У нас с тобой чрезвычайно много общего.

— У нас нет ничего общего. Ты убиваешь невинных.

— А ты никогда не убивал, чтобы выжить?

— Такое случалось, но...

— Убивал для получения власти?

— Невинных — никогда.

— А кто устанавливает их виновность или невинность?

— Они сами, своими собственными деяниями.

— А кто назначал тебя судьей, присяжными и палачом? Разве я не имел такого же права назначать самого себя на ту же роль, как и ты?

— Я никогда не убивал невинных! — Генри твердо стоял на своем, в то время как солнце разгоралось все ярче под его веками.

— Не бывает совершенно невинных. Или ты отрицаешь постулат вашей церкви о первородном грехе?

— Ты ведешь дискуссию как иезуит!

— Благодарю. Я столь же бессмертен, как и ты, Ричмонд. Я никогда не состарюсь, я никогда не умру, и я никогда не покину тебя.

Вампиры всегда были одинокими охотниками в отличие от людей, животных стадных. Для того чтобы выжить в человеческом мире, обитатель ночи не мог открыться человеку — те, которые имели несчастье так поступить, были мгновенно уничтожены тем ужасом, который сами же и пробуждали, — и эта двойственная природа проявляла себя постоянно в войне против самих себя. Но если он находил себе товарища среди себе подобных, такого, который не станет затевать смертельную схватку за владение территорией или просто из-за того...

— Нет!

Генри вскочил на ноги и рванулся вперед, во тьму, пытаясь скрыться от смертоносных лучей солнца. На полпути к выходу из парка ему удалось овладеть собой; он остановился, впившись пальцами в кору какого-то дерева, старого и сучковатого, но прожившего вдвое меньше, чем он сам, и заставил себя вернуться назад.

— Я жил с сознанием, что бессмертен, тысячи лет. — Тауфик продолжал рассказывать, не сомневаясь, что обитатель ночи слышит его. Он видел реакцию другой ка и выбирал соответствующие слова. — Быть может, я — единственный из всех, встречавшихся тебе в жизни, который может понять тебя, который знает, что тебе пришлось преодолеть. Который может принять тебя полностью, какой ты есть. Я тоже сталкивался с тем, что люди, которых я любил, старели и умирали.

Не желая того, Фицрой вслушивался в его слова, предвидя, как годы лишат его Вики, так же как отнимали ранее других.

— Я прошу тебя присоединиться ко мне, обитатель ночи. Человек не должен проводить столетия в одиночестве. Тебе нет необходимости слепо идти в неизведанное. Я прожил годы, которые тебе еще предстоит прожить, и могу быть с тобой, чтобы направлять в пути. — Тауфик не смог скрыть своего изумления, когда обитатель ночи, неожиданно, молча, в один момент снова оказался с ним рядом.

— Ты еще не сказал, что собираешься теперь делать.

Ответ был не столь важен, как необходимость заглушить слова, изгнать угрозу изоляции, которую они предрекали, если он не примет этого предложения. Вампир не мог просто уйти прочь, а потому вынужден был сменить тему.

— Я планирую построить храм, как поступал всегда, начиная новую жизнь, и намереваюсь собрать группу адептов для службы моему богу. Это моя единственная забота в настоящее время, обитатель ночи, так как последователей надо привести к присяге как можно скорее — мой бог заслуживает верующих, ритуалов и всех тех незначительных обрядов, которые придают смысл любому божеству.

— В таком случае зачем пытаться взять под свой контроль полицию и систему правосудия?

— Новые религии часто подвергаются преследованиям. У меня есть способ предотвратить это, и я именно так и поступаю. Не испытывая необходимости скрываться, я смогу воззвать к Ахеху с вершины высочайшей горы. И после того как паства увеличится до такой степени, что обеспечит меня необходимой властью, ваши невинные окажутся в полной безопасности. — Тауфик встал и протянул руку. — Ты живешь подобно простому смертному, ищешь для возникающих проблем незамедлительные решения, немедленные ответы. Почему бы не планировать на вечность? Почему бы не строить планы совместно со мной? — Теперь он имел в своем распоряжении достаточное количество ключей для ка обитателя ночи, так что если Ричмонд добровольно протянет руку и пожмет его ладонь, такой поступок, выражающий доверие к нему, позволит всадить крючки, от которых этот молодой человек никогда не сможет избавиться.

Со временем эти крючки подтянут его ближе, после чего он сможет поглотить его.

Запахи и звуки подсказывали Генри, что с того момента, как Тауфик заговорил, он не лгал ему.

Вампир почувствовал себя молодым, смущенным, напуганным. В течение семнадцати лет, которые он прожил как смертный, он боролся, чтобы завоевать отцовскую любовь и одобрение. Тауфик — старше, умудренный, неоспоримо лучше владеющий собой, заставил его испытать такие же чувства, какие вызывал его отец. Четыреста пятьдесят лет охоты по ночам в одиночку должны были стереть из его памяти страстное желание незаконнорожденного сына войти в семью. Этого не случилось. Он не знал, как ему поступить. Фицрой внимательно смотрел на протянутую ему руку и задавал себе вопрос: что значит ощущать себя способным планировать свою жизнь на больший срок, чем суждено прожить смертному? Стать частью великого целого. Но если Тауфик не лгал...

— Твой бог олицетворяет злое начало. У меня нет желания приносить ему присягу.

— У тебя не будет необходимости иметь что-то общее с моим богом. Ахеху от тебя ничего не надо. Я прошу тебя о сотрудничестве. И о дружбе.

— Ты опаснее, чем твой бог! — На последнем слове Генри ринулся вперед. Красная молния сверкнула у него перед глазами, и он обнаружил, что лежит на спине в двух метрах от скамейки.

Тауфик позволил своей руке медленно опуститься.

— Глупое дитя, — спокойно произнес он. — Я не стану убивать тебя, как бы мог, как не буду и забирать назад свое предложение. Если почувствуешь, что устал от одиночества, приходи на угол, где мы встретились сегодня вечером, и я найду тебя.

Он ощущал на себе взгляд обитателя ночи, когда повернулся и зашагал прочь, в общем-то удовлетворенный тем, как провел сегодняшний вечер. Поверхность другой ка кипела от эмоций, слишком туго переплетенных, чтобы разобраться в них, даже обладая тысячелетним опытом, но, в конце концов, у него еще будет на это время.