Я заплатил при входе — 35 центов, но для пар — за полцены, получил взамен корешки билетов, и, протиснувшись сквозь толпу танцующих, мы отыскали столик на двоих. На открытой эстраде сидел оркестр, который, судя по надписи на барабане, назывался «Счастливый фермер». Музыканты в рубашках кричащих расцветок затянули медленную мелодию «Лунный свет и розы». При виде всех этих пар — там желтый парень с белой девушкой, здесь коричневая девушка с белым парнем, — слившихся в потных объятиях под вращающимся зеркальным шаром, который отбрасывал красные, синие и зеленые огоньки, член ку-клукс-клана получил бы разрыв сердца.

— Хотите кока-колы? — спросил я. Она воодушевленно закивала.

Я пошел к бару, который торговал безалкогольными напитками и кое-какими закусками, взял две холодные, запотевшие бутылки коки и пару стаканов и вернулся к своему восточному цветку, который усердно жевал резинку.

Усаживаясь, я достал из кармана фляжку с ромом и спросил:

— Обойдемся этим?

— Конечно, — сказала она, наливая себе кока-колы. — Думаете, что лоси не любят «оке»?

«Оке», как предположил я, означало какою-то местную гавайскую выпивку.

Я налил ей в кока-колу рому.

— Это клуб лосей?

Она прилепила резинку к обратной стороне столешницы.

— Нет. Но местные братские ордена по очереди устраивают танцы. В ту ночь были орлы.

Под «той ночью» она подразумевала ночь, когда напали на Талию Мэсси.

— Перед тем, как напасть на Талию, — сказал я, смешивая в своем стакане коку и ром, — насильники пришли потанцевать в это заведение.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Вы действительно так думаете?

Я убрал фляжку.

— Что вы имеете в виду?

— Почему, по-вашему, я пригласила вас сюда?

— Из-за моих прекрасных глаз?

Она не улыбнулась.

— Вы очень жестко обошлись сегодня с миссис Мэсси.

— Это моя работа.

— Жестко обходиться с ней?

Я покачал головой.

— Нет, пытаться добиться от нее правды.

— Вы думаете, она лжет?

— Нет.

— Вы думаете, она говорит правду?

— Нет.

Она нахмурилась.

— А что тогда?

— Я ничего не думаю... пока. Я только начинаю разбираться в фактах. Я детектив. Вот этим я и занимаюсь.

— Вы еще не пришли ни к какому мнению?

— Нет. Но кто-то действительно что-то сделал с вашей хозяйкой. Я хочу сказать, что она не сама сломала себе челюсть. И не сама себя изнасиловала.

Она обдумала эти слова, потягивая напиток.

— Таких преступлений здесь не бывает. Насилие — это не для гавайцев. Они миролюбивая раса. Ручные, как домашние собаки или кошки.

— Что ж, только две из этих собак были гавайскими. А японская кошка — только одна.

Что-то промелькнуло в ее глазах, как огонек, который тут же погас.

— Двое — гавайцы. Тот парень-китаец, он наполовину гаваец. Здесь такое преступление не имеет смысла. Изнасилование.

— Почему?

— Потому что девушек здесь... — она передернула плечами, — ... не приходится принуждать.

— То есть вы хотите сказать, что достаточно купить им кока-колы? Может, еще плеснуть туда немного рому? И дело в шляпе?

На это она улыбнулась, чуть-чуть, как если бы я пощекотал ей пятки. Потом, как и огонек в глазах, улыбка исчезла.

— Нет, Нат. Не совсем так... это трудно объяснить человеку с материка.

— Я понятливый.

— До прихода миссионеров это была мирная земля. Даже теперь единственные изнасилования, о которых становится известно — это... как вы называете, когда девушка несовершеннолетняя?

— Половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия?

Она кивнула.

— Молоденькая девушка уступает парню постарше, потом об этом узнают родители или должен появиться ребенок... тогда и говорят об «изнасиловании». Но чтобы цветные мужчины набросились на белую женщину? Здесь такого не бывает.

— Всегда что-то бывает в первый раз, — сказал я. — Вы что, хотите сказать, что расы смешиваются не в постели? — Я кивнул в сторону разномастного парада вожделения на танцевальной площадке. — Это что, мираж?

— Они смешиваются, — сказала она. — Пляжные мальчики... гавайские мальчики, которые обучают серфингу на гостиничных пляжах... их ученицы — это, как правило, женщины-туристки или одинокие жены моряков... но этот секс... как это называется?

— По взаимному согласию.

Она кивнула.

— Значит, вот что вы думаете? Что ваша хозяйка завела роман с пляжным мальчиком, а он вышел из-под контроля? И она придумала историю...

— Я этого не говорила. Я должна... я должна казаться вам ужасной.

— Вы кажетесь мне ожившей куклой.

Она опустила глаза под моим восхищенным взглядом.

— Но ужасным человеком. Предавшим работодателя.

Я поднял брови, отпил сдобренной ромом кока-колы.

— Я не думаю, что богатый человек, который платит слуге несколько баксов в неделю, покупает тем самым хоть какую-то лояльность. Будь это так, парни вроде меня никогда ни о ком не раскопали бы никакой грязи.

— Вы честный человек.

Я чуть не подавился кокой.

— Что?

— Вы говорите, что думаете. Вы ничего не скрываете.

Частенько я скрывал все, но сказал:

— Это верно.

— Вы потанцуете со мной?

— Конечно.

«Счастливые фермеры» как раз начали «Письма любви на песке», гитара вступила с особым старанием, и когда я прижал к себе Беатрис, от аромата ее цветка у меня закружилась голова... или в этом был виноват ром?

— Я не была уверена, что вы придете, — сказала она, — из-за мисс Белл.

— Мы с Изабеллой только друзья.

— Она сказала своей кузине, что вы возлюбленные.

— Это... э... преувеличение. Мы познакомились только на пароходе. Кроме того, она зла на меня.

— Потому что вы так обошлись сегодня с миссис Мэсси.

— Это уж точно.

— Нат.

— Да.

— Теперь ты до конца подрос?

— Почти совсем.

Следующий танец был быстрым. Я как мог поправил брюки, и мы вернулись к столику. Но не успели мы сесть, как Беатрис спросила:

— У тебя есть машина?

— Разумеется.

— Мы можем поехать ко мне. Я живу с мамой, двумя сестрами и двумя братьями. На Капалама-вэй.

— Я остановился в «Ройял Гавайен».

— Нет. Не туда. Может увидеть мисс Белл. Верно замечено.

Она коснулась моей ладони. Тихо, застенчиво проговорила:

— Я знаю место, куда ездят пары. Вниз по дороге вдоль пляжа.

— Показывай, — сказал я.

Скоро мы уже выруливали с парковки Вайкики.

— Видишь эту парикмахерскую? — спросила она, указывая на ряд захудалого вида заведений через дорогу. — Видишь ту закусочную?

Я пригляделся. В обветшалом двухэтажном здании — на втором этаже были жилые помещения — размещалась парикмахерская, с традиционным навесом и окном с надписью «Парикмахерская на Эна-роуд». Через окно была видна женщина-парикмахер, подстригавшая белого мужчину. Дальше, по направлению к пляжу, стояла палатка с вывеской «Японская лапша, горячие сосиски», а вокруг, на свободном участке земли, за беспорядочно расставленными столиками сидели пары и ели из мисочек горячую лапшу. Тут же неподалеку стояло несколько автомобилей, их пассажиров обносили азиатского вида официанты в белых фартуках на манер «обслуживания не выходя из автомобиля».

— Вот здесь свидетели видели миссис Мэсси? — сказала Беатрис. — Она шла мимо, а за ней следом шел белый мужчина.

— А это, — сказал я, кивнув в сторону большого двухэтажного белого магазина с вывеской «Бакалея — Холодные напитки — Табак», который стоял дальше, на углу Хоброн-лейн и Эна-роуд, — то здание, которое не позволило свидетелям увидеть, как схватили Талию.

— Если это правда, — спросила Беатрис, — что случилось с белым мужчиной, который шел за ней? Он исчез за углом?

Я посмотрел на нее.

— Беатрис... а чего, между прочим, ты добиваешься?

— До своей смерти в прошлом году мой отец работал на том же консервном заводе, что и отец Коротышки.

— Коротышки?