— И как же звучат эти слова?

— CONSTITUTUM CONSTANTINI.

Иоганн фон Райнштайн, до этого слушавший речь Афры достаточно отстраненно, вдруг заинтересовался:

— Вы сказали CONSTITUTUM CONSTANTINI?

— Да, именно так.

— Простите за столь откровенный вопрос, — Райнштайн снова быстро взял инициативу на себя, — но как попал вам в руки этот документ? Пергамент у вас с собой? Вы готовы продемонстрировать его нам?

— Это уже целых три вопроса вместо одного, — улыбнулась Афра. — Мой отец передал его мне и сообщил, что пергамент стоит целое состояние. Что также является серьезным основанием не носить документ с собой. Он, однако, находится в определенном безопасном месте, в городе. А касательно вашего последнего вопроса: я почту за честь передать документ самому магистру Гусу. Могу ли я вам довериться?

Ученый из Богемии поднял обе руки и произнес:

— Клянусь самым святым, что скорее откушу себе язык, чем промолвлю хоть слово об этом! Но если вам будет угодно, приходите завтра после «Ангельского звона» к магистру Гусу. Мы снимаем квартиру у вдовы Фиды Пфистер в переулке Святого Павла.

— Я знаю, — ответила Афра, — весь город только о том и говорит. Ходят слухи, что дом осаждают последователи Гуса, которые не отходят от здания с тех самых пор, как магистр Гус показался у окна.

Райнштайн закатил глаза, как будто хотел ответить: мол, что тут поделаешь, но вместо этого произнес:

— Просто удивительно, насколько быстро распространилось его учение в Германии. Было бы предпочтительнее, если бы вы зашли в дом вдовы Пфистер с черного хода, а не с парадной лестницы. У дома есть вход со стороны Пряного переулка. Оттуда вы можете попасть в дом, не привлекая к себе лишнего внимания. А что касается неаполитанского посланника, спросите у самого магистра, разрешено ли ему говорить обо всем.

Афра пообещала поступить именно так, хотя мысленно была уже где-то далеко. Хотя ей еще ни разу не доводилось общаться лично с Яном Гусом, его речи на площади проникли в ее душу.

После того как ученый удалился, Афра направилась к Пилеусу, меняле с Мостового переулка, чтобы забрать пергамент. Она припрятала его в привычном тайнике, в своем корсете. Прежде чем покинуть дом менялы, Афра посмотрела со всех сторон, не видно ли тайника. Затем направилась в сторону Рыбного переулка.

Почти на полпути начался дождь. Ледяной ветер поднялся над городом, гнал черные тучи, и Афра спряталась под навесом одного дома, где уже были другие люди. На низкую крышу падали крупные капли. Афру знобило.

Ей, должно быть, просто необходимы были жалость и сострадание. Афра внезапно и неожиданно почувствовала, как чьи-то руки опустили накидку ей на плечи, защищая от холода и сырости.

— Вы дрожите, как осиновый лист, — произнес приятный голос.

Афра обернулась.

— При таком холоде это неудивительно. — Она застыла на месте. — Ты факир?

— А вы та девушка, которая убежала во время кульминации моего выступления?

— Ты это заметил?

— Люди искусства очень восприимчивы, вы должны это знать. А для артиста нет ничего более обидного, чем если публика покидает представление незадолго до его окончания.

— Прости, я не хотела тебя обидеть!

Факир пожал плечами:

— Ну хорошо.

— Как я могу загладить свою вину? — спросила Афра с улыбкой.

— Что вы предлагаете? — спросил юноша, подошел к ней и запахнул края накидки.

«Как же он красив и молод», — подумала Афра. Она снова ощутила ту же теплоту, что и при их первой встрече.

— Я не знаю, — произнесла она почти шепотом, как маленькая девочка. Иногда с ней такое случалось, так как дни ее юности были полны стыда и страха. И вот теперь, после всего того, что она пережила, в ней проснулась застенчивость. Да еще и перед юнцом.

Теперь Афра даже заметила, что вся дрожит, хотя она сама не могла сказать, был причиной этого состояния холод или же близость юноши. Но как бы там ни было, она была благодарна ему за то, что он обнял ее, дабы согреть.

— Меня называют Огненный Якоб, — заметил юноша, подмигивая.

— Афра, — ответила Афра, не видя причин для игр в прятки с этим прекрасным юношей. — А ты, похоже, совсем не боишься огня, — заметила Афра многозначительно.

Казалось, Огненный Якоб решил не замечать игру Афры.

— Нет, ведь огонь — это то же, что и земля, вода или воздух, такая же стихия, и поэтому его не стоит бояться. Необходимо только знать, как правильно обходиться с этими стихиями. Возьмем, к примеру, воду. Она может быть опасна, это точно, но ведь она предназначена также и для питья. С другой стороны, она жизненно необходима. Так же обстоит дело и с огнем. Многие видят в нем угрозу. Но при этом он так же жизненно важен, как и вода. Например, вот в такой день, как сегодня. Идем!

Дождь немного стих, и Якоб направился в сторону Капитульного двора.

— Там стоит моя повозка, а в ней работает надежная печурка. Ее тепло пойдет вам на пользу.

Афру удивляла уверенность, с которой Якоб с ней разговаривал, и еще больше уверенность, с которой она за ним следовала.

Капитульный двор состоял из нескольких чередовавшихся зданий. В одном углу, напротив церкви Святого Иоанна, нашли себе место факиры, после того как за день до этого их выгнали с места предыдущей стоянки. Им было не привыкать к подобному отношению, Их любил народ за то, что они приносили радость и разнообразие в ежедневную серость, ну а в административных вопросах им не доверяли, их избегали.

— Здесь я и живу, свободный как птица, — сказал Якоб с учтивой интонацией, как бы приглашая внутрь.

У внешней стены здания без окон расположились три ярко раскрашенные повозки и решетчатая телега с клеткой, в которой жил медведь, беспокойно прохаживавшийся туда-сюда. У телеги было всего два больших колеса и два дышла, к которым она крепилась, и вожак повсюду возил его за собой по стране.

На одной из повозок было написано «Огненный Якоб». Это пристанище было снабжено маленьким окошком, а с противоположной стороны находилась узкая дверь, к которой вела откидная лестница. Ближе к передней части вагончика была расположена труба, слегка покосившаяся вправо, откуда струился густой дым.

— Не слишком роскошно, но тепло, уютно и сухо, — произнес Якоб и открыл дверь в свой дом на колесах.

Афру поразило то, как можно разместить столько мебели в таком ограниченном пространстве: печь, кровать, стол, стул, вешалку для одежды и ящик у окна, больше ему не требовалось. Она сняла вверенную ей накидку и вернула Якобу. До этого Афре еще никогда не приходилось бывать внутри фургончика уличных артистов. Сняв накидку, она ощутила приятное тепло крохотной комнаты. При этом, впервые за долгое время, Афра почувствовала себя защищенной и в полной безопасности.

— О чем вы думаете? — спросил Якоб после того, как несколько мгновений молча наблюдал за Афрой.

Она не могла не засмеяться.

— Если я тебе расскажу, ты будешь смеяться и сочтешь меня безумной.

— Почему? Вы меня интригуете.

— Ну, я думала, это должно быть замечательно, вот в таком фургончике ездить по стране, оставаться там, где приглянулось, а в остальном довериться Богу и миру. Я бы охотно поехала с тобой.

Молодой факир неуверенно смотрел в глаза Афры и медленно произнес:

— А что же вам мешает? Вы обещаны мужчине, который вас ждет, или же у вас какие-то другие обязательства?

Афра сжала губы и молча покачала головой.

— Почему же вы тогда медлите? Мое дело прокормит и двоих. Я зарабатываю достаточно, хотя, возможно, этого и нельзя сказать по моему фургону. Но в трудные времена, как сейчас, люди больше тянутся к развлечениям, чем во времена благополучные. Дольше, чем на неделю, мы не можем нигде задерживаться, иначе нас просто выгонят из города. Так уж у нас заведено, у бродячих артистов. Так что у вас есть еще пять дней, чтобы подумать.

Афра задорно улыбалась. Она знала, что все равно откажется, но ее беспокоило нечто другое: ее платье промокло насквозь. Но разве позволительно раздеваться перед юношей? Это было не возбуждение, а скорее сама мысль о том, что можно соблазнить юношу, который, скорее всего, еще ни разу не был с женщиной.