Дрожащей рукой Гус провел по появившемуся из ниоткуда тексту на латыни. Он тихонько шевелил губами, читая про себя строчку за строчкой, и иногда было слышно, как он переводит:

— Мы, Иоганнес Андреас Ксенофилос… в понтификате Адриана И… Яд затрудняет мое дыхание… поручение подписать пергамент… собственной рукой написал…

Гус отложил пергамент в сторону и немигающим взглядом уставился на свечу. Райнштайн, все это время смотревший ему через плечо, опустился на стул и закрыл лицо руками.

Афра сидела словно на угольях. Она горящими глазами смотрела на бледное лицо Яна Гуса. На языке у нее вертелся только один вопрос, но заговорить с Гусом она не решалась.

— Вы знаете, что это означает? — голос Гуса нарушил давящую тишину.

— Простите, — ответила Афра, — я знаю только, что, очевидно, какой-то очень важный документ Папы был подделан монахом-бенедиктинцем. Ну не томите же: какое отношение он имеет к этому документу, к CONSTITUTUM CONSTANTINI?

Чтобы успокоиться, Гус провел правой рукой по своей окладистой бороде, наблюдая при этом за тем, как текст на пергаменте постепенно начинает исчезать. Наконец он приглушенным голосом сказал:

— В истории человечества существуют бесчестные поступки, которые мы даже не можем себе представить, потому что они происходят во имя Всевышнего. Это — один из таких подлых поступков, преступление против всего человечества.

Иоганн фон Райнштайн опустил руки и кивнул в подтверждение слов Гуса.

Потом Ян Гус продолжил:

— Римская церковь, кардиналы, епископы, старшие священники и аббаты и не в последнюю очередь папы — самая богатая организация в мире. Папа Иоанн живет в свое удовольствие, он финансирует князей и королей, и они пляшут под его дудку. Вот только недавно король Сигизмунд просил у римского понтифика взаймы двести тысяч золотых гульденов. Вы когда-нибудь задумывались над тем, откуда берутся деньги у Папы и Церкви?

— Нет, — ответила Афра, — я считала, что богатство Папы в прямом смысле от Бога. Я никогда не осмеливалась думать о том, откуда у Церкви ее богатство, хотя меня воспитывали не очень набожной и опыт общения со священниками у меня был не самый, приятный.

Гус внезапно оживился. Он выпрямился и показал пальцем на окно.

— Так, как вы, думают многие! — взволнованно воскликнул он. — Чтобы не сказать — все христиане. Никто не решается высказать недовольство роскошью и чванством матери Церкви. При этом Господь, когда ходил по земле, учил нас бедности и смирению. Еще многие столетия после его рождения Церковь оставалась очень бедной организацией, где все умирали от голода. А сегодня? На земле столько голодающих, но не среди пап, епископов и кардиналов. Потому что папы постепенно научились прибирать к рукам доходы от церковных приходов, земли и имущества. И когда в восьмом веке возникли сомнения, справедливо ли отбирать чужое имущество и поддерживает ли это Всевышний, Папе — вероятно Адриану II — пришла в голову гениальная и вместе с тем преступная идея.

— Он велел подделать документ! — взволнованно перебила Афра. — Этот самый CONSTITUTUM CONSTANTINI! Но что там написано?

— Это пусть вам объяснит магистр Иоганн фон Райнштайн. Он держал мнимый оригинал CONSTITUTUM CONSTANTINI в руках!

— Во время моих изысканий, — начал магистр, — я обрабатывал документы тайного архива Ватикана. Среди прочих был и CONSTITUTUM CONSTANTINI. В этом документе, подписанном кайзером Константином, восточноримский правитель дарит Западную Европу Папе Сильвестру в благодарность за чудесное излечение от проказы.

— Однако… — взволнованно начала Афра.

Но прежде чем она успела что-либо сказать, Райнштайн продолжил:

— Если посмотреть на существующее положение вещей с этой точки зрения, богатство и владения Церкви принадлежат ей по праву, хотя с моральной точки зрения это и бесчестно. Когда я изучал текст, мне бросились в глаза некоторые неточности. Во-первых, язык, эта типичная церковная латынь нашего времени, существенно отличающаяся от латыни позднего римского периода. Кроме того, речь идет о датах и событиях, происшедших только спустя столетия после составления документа. Это настроило меня очень скептически, но я не решался поставить под сомнение подлинность такого важного документа. Магистр Гус, к которому я обратился в поисках совета, сказал, что вполне вероятно, что CONSTITUTUM — не более чем подделка, но посоветовал держать это открытие в тайне, пока нельзя будет доказать правду. Но теперь, — Райнштайн снова взял пергамент в руки, — в этом уже нет никакого сомнения.

Пока он говорил, перед мысленным взором Афры пробежали последние годы. Внезапно все сошлось. Но счастливее и спокойнее это осознание ее не сделало. Напротив. Раньше она только догадывалась о ценности пергамента. Теперь она точно знала, что на всем христианском Западе нет документа такой важности и такого большого значения.

Вероятно, оставляя этот пергамент, отец хотел как лучше, но Афра сомневалась, осознавал ли он всю величину его значения. Как бы там ни было, она понимала, что больше ничего не может сделать. Потому что в случае с пергаментом речь шла не только об огромном количестве денег; речь шла о фундаменте, на котором стояла вся римская церковь. Оказавшись внезапно у цели своего полного приключений путешествия, Афра почувствовала свою слабость. Ей не хватало сильного плеча, на которое можно было бы опереться. Невольно она вспомнила об Ульрихе фон Энзингене. И если раньше она еще сомневалась, принять ли приглашение Ульриха и поговорить ли с ним, то теперь все сомнения исчезли.

Обратившись к магистру Гусу, Афра задала ему вопрос, в котором звучали беспомощность и страх:

— И что же теперь будет?

Ян Гус и Иоганн фон Райнштайн молча сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, словно хотели свалить ответственность за ответ на другого.

— Для начала сберегите этот страшный документ у себя. Никто не заподозрит, что он у вас, — ответил Гус после долгого раздумья. — Папа Иоанн просил меня завтра прийти к нему для отчета. Вероятно, он снова будет убеждать меня отозвать мои тезисы. Причем этот пергамент подтверждает мое мнение: римская церковь опустилась до шайки чванливых павлинов, жирных толстяков и мерзких сластолюбцев, обогащающихся за счет общественности. Не может быть, чтобы этого желал Господь, проповедовавший на земле скромность и смирение. Мне очень интересно, что скажет этот наместник Бога на земле, когда я расскажу ему о содержании пергамента.

— Он станет отрицать, что такой пергамент вообще существует, — заметил Иоганн фон Райнштайн.

Афра покачала головой:

— Не думаю. Папе Иоанну известно о существовании пергамента. Он узнал об этом благодаря цепочке неудачных совпадений. Когда я, чтобы проявить содержание пергамента, пошла в Ульме к алхимику, я и не подозревала, что Рубальдус — так звали алхимика — окажется шпионом епископа Аугсбургского, который, в свою очередь, является ярым сторонником Папы.

— То есть этот Рубальдус все знает?

— Знал, магистр Гус. Немногим позже Рубальдус умер очень странным образом.

Глаза магистра яростно засверкали, а Иоганн фон Райнштайн обеспокоенно взглянул на Афру.

— Вы знаете, ваша жизнь в большой опасности, вдова Гизела.

— Нет, если вы никому не расскажете о моей тайне!

— Не беспокойтесь, даже на самом жестоком допросе я не скажу ни слова о нашем разговоре, — ответил Гус, и ему хотелось верить. — Только вот, — продолжал он, — если алхимик вас выдал, а исходить нужно именно из этого, то Папа Иоанн не успокоится, пока не заполучит пергамент. А вы должны знать, что такой человек, как Папа Иоанн, готов идти по трупам.

— Может быть, магистр Гус. Но, как показала жизнь, Папа давно понял, что устранение владелицы пергамента ему не поможет, пока он не завладеет самим документом. Кроме того, я вовсе не та, которая якобы владеет пергаментом.

Гус и Райнштайн удивленно переглянулись. Эта женщина начинала их пугать.

— Не та? — спросил Гус. — Это вы должны нам объяснить. Вы же сказали, что вас зовут Гизела Кухлер!