Эмилин отступила назад и наткнулась на Николаев. Продолжая разговаривать с Кристиеном, он успокаивающим жестом взял ее за руку.

— Спускай ноги вниз, парень. Хорошо. Ты должен повиснуть, вытянувшись, а потом прыгнуть. Здесь невысоко. Ты запросто с этим справишься. — Он взглянул на Эмилин. — Если он начнет падать, думаю, я смогу поймать его.

Мягкий голос звучал совсем близко к ее уху и — странно — как будто эхом отдавался в позвоночнике. А мягкое прикосновение пальцев к руке пронзило все тело.

Крепкое мускулистое тело за ее спиной казалось надежным и располагающим. То едва заметное сначала физическое притяжение, которое началось с его прикосновения к ее руке, моментально распространилось по всему телу. Даже это мимолетное проявление симпатии оказалось удивительным, поглощающим и греховно приятным. И хотя она прекрасно знала, что нельзя стоять так близко, никак не могла заставить себя отодвинуться.

В мозгу моментально возникло подобие того сна, который она видела несколько ночей назад: она видит и обнимает Черного Шипа, отвечает на его поцелуи. Но сейчас он тут же превратился в барона. Вдыхая сладкий аромат сада и отгоняя непрошеные мечты, Эмилин положила свою руку на изогнутый ствол рядом с его рукой. Вместе они смотрели на мальчика.

— Ты уже почти спустился, — подбодрил его Николас. — Просто дотянись ногой. Не упадешь — ты же сумел забраться вверх, сможешь и спуститься.

Кристиен нервно кивнул и сполз с ветки, к которой он так крепко прицепился, вытянув ноги, чтобы опереться на что-нибудь. Резко перенеся вес тела, он внезапно оказался на нижней ветке, испуганно скрючившись и схватившись за нее.

— Великолепно! — похвалил Николас, отпустив руку Эмилин, чтобы поаплодировать героизму мальчика. — Храбрый парень. Ну, теперь спускайся еще ниже. Да, сюда. Здесь уже легче.

Эмилин слушала, как барон руководит действиями ее брата, благодарная за его терпение и выдержку. Невольно вспомнилось, как она сама с ужасом цеплялась за каменистый край ущелья, целиком полагаясь на советы Черного Шипа.

Внезапно и страх за брата, и все внимание к нему куда-то улетучились, изгнанные неожиданным и поразившим ее открытием. Эмилин повернулась и впилась взглядом в барона.

Прохладный зеленый свет заливал его голову и плечи, как будто он стоял под вращающимся куполом, составленным из отдельных кусочков тонкого зеленого стекла. Глядя на его подбородок и на густые и длинные, словно крылья черной бабочки, ресницы, Эмилин прищурилась и постаралась представить на этом лице бороду.

Кристиен уже с большей уверенностью сполз на нижнюю ветку и приближался к ним, вереща, словно белка. Но Эмилин едва слышала его: все ее внимание было сейчас сосредоточено на лице барона.

Николас со смехом взглянул на нее сверху вниз.

— Клянусь Святым Георгием, мальчишка уже вовсе не желторотый птенец. Как он лихо все это проделал! — голос барона звучал тепло, в нем слышались и юмор, и гордость. В окружающем живом свете глаза его сверкали в обрамлении черных ресниц и казались зелеными, словно та краска из крушины, которой она только сегодня утром расписывала книгу. Вернее, серо-зелеными. Цвета мха, покрывшего камень.

— Святая дева! — не удержавшись, промолвила Эмилин.

— Ах, господи боже! — Услышав этот возглас, девушка оторвала взгляд от Николаса и увидела Тибби, спешащую к ним через сад с малышом Гарри на руках. Годвин и Изабель не отставали от нее.

— Мальчик в полном порядке! — объявил Николас, отступая в сторону от Эмилин. Кристиен спрыгнул на землю, гордо улыбаясь. Тибби метнулась вперед, пряча его под свое крылышко.

Словно в тумане, Эмилин слышала, как Тибби бранит Кристиена и Изабель. Слышала она и то, как Годвин читает мальчику лекцию об искусстве лазанья по деревьям и благодарит барона за помощь. Пока слова витали вокруг нее, словно сорванные ветром листья яблони, она стояла молча и неподвижно, глядя, как Тибби и Годвин направляются вместе с детьми к воротам сада.

Николас молча стоял рядом под зеленым шатром. Эмилин повернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Листья отражались в его глазах, как будто свет проникал сквозь изумруды. Он взглянул на нее сверху вниз слегка озадаченно.

— Вы идете в дом, мадам?

— Ваши глаза, — наконец смогла произнести она. Его улыбка внезапно померкла.

— Мои глаза? — Он резко поднял голову, глядя на крону дерева. Потом снова перевел взгляд на Эмилин — абсолютно зеленый, глубокий, полный чувства и понимания.

— Зеленые… — Она глубоко вздохнула. И голова ее закружилась от аромата яблок. Вовсе не серые. Зеленые. Глаза Черного Шипа. И голос, и руки, и дыхание около ее уха — все принадлежало Черному Шипу, и все волновало ее до дрожи.

Он снова взглянул на нее и поднял бровь. Все сомнения рухнули моментально — от одного этого движения, одного взгляда. Эмилин смутно осознавала, что невольно выдала себя. Но какое это имеет значение? Он даже не удивился. Казалось, он узнал ее без единого вопроса, так же, как и она его.

Внезапно ее охватил гнев, будто неожиданно налетели грозовые облака. Сердце громко стучало.

— Той ночью в солярии был ты, — выдохнула она. — Ты — Черный Шип. Он вздохнул:

— Леди, здесь не место…

— Какая же я дурочка! — почти закричала она. — Тупоголовая! Не видеть этого! — Подобрав юбки, она стремительно зашагала к дому, миновав, не замечая, прекрасные летние цветы, ароматные клумбы с лавандой и резедой. Она слышала за спиной его шаги.

Его рука сжала ее руку.

— Эмилин, — проговорил он.

Она резко повернулась к нему, не в состоянии мыслить размеренно. Открытие поразило ее. В гневе она попыталась вырвать руку.

— Эмилин, — снова начал он. — Я узнал тебя сразу.

— Но не сказал ни слова!

Смущение молнией промелькнуло среди туч гнева. С горящими щеками, сбивающимся дыханием она внезапно осознала, что была обманом вовлечена в этот брак, словно в ловушку. Выйдя замуж за Черного Шипа, она оказалась замужем за бароном.

— Зачем ты сделал это? — прошипела она.

— По необходимости, — спокойно ответил он. — Я так же могу задать вопрос «зачем». Эта монашеская одежда — слабая маскировка. Тибби и дети не могли не узнать тебя.

— Конечно, они знают правду, — возразила Эмилин. — Я просто надеялась, что ты… нет, барон не узнает меня. — Слова быстро и резко слетали с ее уст. Губы ее дрожали, а в глазах стояли слезы.

Избавление оказалось настолько внезапным, неожиданным и ошеломляющим — чувства словно перелились через край. Она подошла к нему со смущением почти болезненным.

Его глаза смягчились.

— Эмилин, я…

Неожиданно для себя самой она влепила ему пощечину. Испугавшись, зажала рот рукой. Он смотрел на нее, сжав губы, и румянец медленно заливал его щеку в том месте, где остался след ее руки.

Повернувшись, она заспешила по дорожке. Взбежав на ступени дома, с такой силой рванула тяжелую дубовую дверь, как будто та была сделана из сухих листьев, и исчезла за ней.

Николас бросился следом.

Его подкованные железом сапоги громко застучали по ступеням. Впереди слышалось шуршание ее платья и звук шагов — уже наверху. На последнем повороте лестницы он успел заметить, как она проскользнула в ближайшую незапертую комнату. Это была его комната. Дверь с такой силой захлопнулась перед самым его носом, что волосы, словно от порыва ветра, отлетели назад. Раздался звук задвигающегося засова.

— Открой! — закричал Николас, стуча кулаком в дубовую дверь. Если Эмилин не отодвинет засов, не поможет ничего, кроме тарана. Повернувшись, он метнулся к двери в солярий. Заперто. В бешенстве стукнув кулаком, Николае вернулся обратно. — Ради всего святого! — взывал он, молотя в дверь. — Открой! — Внутри что-то загрохотало, и дерево завибрировало под его рукой. С проклятьем Николас уперся обеими руками в дверь и уткнулся в нее лбом.

Худшего момента для разоблачения нельзя было придумать. Тогда, после ссоры с Уайтхоуком, барон твердо решил открыться Эмилин, но был вынужден уехать и отсутствовал дольше, чем предполагал. А едва он вернулся, пришло письмо от аббата Вистонберийского с просьбой срочно прислать отряд в Арнедейл.