После сытного и вкусного обеда Альберт сумел-таки подбить меня еще на одну бутылку. Я этим делом и в прошлой-то жизни не особо увлекался, и здесь старался не привыкать, но тут не сдержался. В результате к вечеру я был уже никакой, кое-как выпроводил соседа и отключился. Проснувшись уже ночью, обнаружил на столе ужин и кое-как его употребил. Какая-то добрая душа, видимо, все та же Анна, вместо одного стакана минералки поставила два, не иначе, предвидела, что с перепою мне захочется воды. Хорошая девочка, что тут скажешь…

— О, какая необычная сабля!

С утра я успел привести себя в порядок и занялся окончательной разборкой вещей, за каковым занятием Альберт меня и застукал. Он что, так и дальше собирается заходить ко мне когда ему вздумается? Хорошо, я хоть штаны надел… Надо, пожалуй, будет нанести ранний визит и ему. Посмотрим, в чем я его застану и хватит ли ему такого ответного хода, чтобы сделать выводы. Хватит — хорошо, не хватит — придется как-то словами объяснить, что с ранья я гостям не сильно рад.

— Это шашка, — пояснил я, — оружие наших казаков на Кавказе.

— Можно? — глазенки у Альберта аж загорелись.

Я дал ему учебную, подаренную есаулом Турчаниновым. Альберт вдумчиво ее осмотрел, попробовал раз-другой крутнуть рукой и немного разочарованно заключил:

— Легкая и удобная. Но против настоящей сабли не пойдет.

— Хочешь проверить? — включилось мое предвидение.

— С удовольствием! — обрадовался граф. — Бери с собой, в университете есть фехтовальная зала. О, да у тебя их две! А зачем вторая?

— Вторую ты держишь, та — первая. Эта, — я кивнул на шашку в его руке, — для тренировок, а та… Тебе твой носовой платок очень дорог?

— Да как-то не особо, — усмехнулся Альберт. — А что?

Я объяснил ему, что от него требуется и через полминуты мой сосед стоял, держа в вытянутой руке платок — двумя пальцами за уголок. А еще через пару секунд я наслаждался туповатым изумлением, с которым граф переводил взгляд с лоскута, оставшегося у него в руке, на второй лоскут на полу и обратно.

Эту, настоящую, шашку я ему в руки не дал. Нечего, понимаешь, баловать прусскую аристократию. Узор на клинке Альберту пришлось разглядывать из моих рук.

— Настоящий дамаск? — недоверчиво спросил он.

— Нет, — пошутил я. — Подделка из Златоуста.

— Да, такой рубанешь — и все, — Альберт призадумался, но тут же повеселел. — Однако противник с саблей просто не даст тебе до себя дотянуться.

— Вот и посмотрим, — спорить я не стал.

Вышел из дома граф, однако же, налегке.

— А твоя сабля? — удивился я.

— У меня шпага, — ответил Альберт. — Сабля найдется в фехтовальной зале.

Идти и правда оказалось недолго, не зря отдал полгульдена посольскому дьяку. Пока шли, я вертел головой — интересно же! В прошлой жизни как-то до Мюнхена не добрался, так что сравнивать было не с чем, но в общем и целом город мне нравился, по крайней мере, центральная его часть. Широкие улицы, большие дома, не жмущиеся друг к другу, а стоящие как на каком-нибудь проспекте в той, для меня уже бывшей Москве. Видимо, строили все это не так давно, когда задача уместить постройки за городскими стенами уже не стояла. Здание университета тоже вызвало должное почтение как к самому храму науки, так и к мастерству его строителей. А уж внутри меня даже охватила легкая дрожь…

Разумеется, приоритеты в нашем походе в университет я расставил иначе. Сначала — оформление бумаг, потом — письмо Левенгаупту, а уже потом — художественное размахивание железками. Спорить со мной по этому поводу Альберт не стал, немец все-таки, порядок превыше всего и так далее.

Служащий университетской канцелярии добросовестно переписал в толстую книгу данные моего выпускного листа из гимназии, принял оплату чеком за посещение лекций на семестр вперед и даже смог объяснить, где именно найти господина профессора Левенгаупта. Дойдя до указанного кабинета, я передал шашку Альберту и с некоторым волнением постучал…

За массивным письменным столом восседал могучего вида старец с крупным грубым лицом, густой кое-как расчесанной шевелюрой серовато-рыжеватой расцветки и огромными, старательно начесанными бакенбардами. Да уж, соответствие внешности и фамилии в данном случае было полным[8]. Свои большие руки, сцепив их в замок, профессор водрузил на стол, что придавало его облику дополнительную важность.

— Боярич Алексей Левской из Москвы, — представился я. — У меня к вам письмо от вашего бывшего студента доктора Рудольфа Штейнгафта. — Доктора я назвал, естественно, не на русский манер, а по-немецки, Штайнхафтом.

— Штайнхафт? — на несколько секунд профессор ушел куда-то в закоулки своей памяти. — Да, припоминаю… Давайте письмо и присаживайтесь.

По-немецки приглашение садиться звучит очень даже вежливо. В буквальном переводе: «Пожалуйста, возьмите место». Но в устах профессора Левенгаупта оно больше походило на приказ. Пришлось выполнять, хотя, конечно, сидеть в присутствии такого светила науки было как-то не сильно уютно.

— Даже так? — усмешка у Левенгаупта тоже выглядела какой-то хищной. — Получается, что сначала моя книга подтолкнула преступников к действию, а затем помогла вам их поймать? Занятно, очень занятно…

Вот же немец-перец-колбаса! Убили мою женщину, я еле выжил, а ему, видите ли, занятно! Впрочем, а чего тут ждать-то? Это мои проблемы, а не его…

— А в чем проявляется ваша отмеченность? — спросил Левенгаупт. — Штайнхафт об этом не пишет…

— Я часто предвижу действия окружающих, особенно, если они направлены на меня лично. Понимаю, что пишут рядом со мной, даже не видя этого.

— Интересно, — кажется, он и вправду заинтересовался. — Что же, с вашим предвидением мы еще поработаем.

Профессор встал (я, ясное дело, сразу же подскочил со стула), вышел из-за стола и протянул мне свою здоровенную лапищу.

— Я рад, что вы будете у нас учиться, — он даже проводил меня до двери. — До встречи на занятиях!

Легкое обалдение, в котором я вышел из профессорского кабинета, скрыть от Альберта мне не удалось.

— Побеседовал с небожителем? — ехидно спросил граф.

— Да, — признал я. — После небес что-то тут у вас скучновато… Ну что, пойдем разгонять скуку клинками?

— Пойдем, конечно, — Альберт коротко хихикнул.

До фехтовальной залы никто пока, кроме нас, не добрался, и Альберту пришлось поискать служителя, чтобы он нам открыл. Как я и предполагал, граф выбрал саблю, так уж саблю. Настоящую боевую кавалерийскую саблю, длинную, изогнутую, с прикрывающей руку гардой. Мы вместе убедились, что сабля должным образом затуплена, сбросили кафтаны и шапки, надели защитные очки, кожаные фартуки и перчатки с крагами, после чего встали в позицию, договорившись сражаться до шести пропущенных одним из нас ударов и уколов.

Памятуя науку есаула Турчанинова, я старался уклоняться от ударов и выпадов Альберта, тем более парировать их, даже предчувствуя, как и куда они будут нанесены, оказалось не так-то просто. Все же длина и вес оружия увеличивают силу удара, а изрядная кривизна сабельного клинка позволяет наносить очень хитрые и коварные уколы. Однако же легкость и меньшая длина клинка шашки давали мне возможность быстро им вертеть, так, что Альберт иной раз не успевал уследить за моим оружием и пропускал удары и уколы, пусть и довольно легкие.

При счете два-два я обнаружил, что в зале мы уже не одни. Несколько человек следили за нашим поединком и вполголоса его комментировали. Ну да ладно, пусть себе смотрят…

Я успел еще дважды уколоть Альберта в корпус, едва увернулся от мощного рубящего удара, направленного в мое левое плечо, а потом изловчился от души рубануть графа по запястью оружной руки. Фон Шлиппенбах вскрикнул, отступил, но показал готовность продолжать. Силен, однако…

— Остановить бой! — неожиданно приказал один из зрителей, постарше, пожалуй, Альберта, высокий и атлетично сложенный парень со столь же породистым лицом. Кажется, его приказы здесь принято было исполнять, потому что Альберт тут же отступил снова и отсалютовал мне саблей. Пришлось и мне сделать то же самое.