— Я смотрю, тебе тоже нравятся девицы из простого народа? — подначил Альберт.

— Как и тебе, дружище, — вернул я ему этот мяч.

— Везде, куда ни прихожу,
Прелестных женщин нахожу,
Там выбираю госпожу,
А к звездам путь свой не держу[13],

продекламировал граф.

— Да уж, — согласился я.

— А у тебя дома, в Москве, была такая подружка? — спросил Альберт. — Она, наверное, ждет тебя…

— Была, — признал я. — Но не ждет. Ее убили за два месяца до моего отъезда.

— Прости, Алекс, — стушевался Альберт.

— Да ладно, — я вяло отмахнулся. — Я уже привык к этой потере, а ты и не знал…

И нашло на меня что-то такое, что я просто рассказал графу всю эту историю. Слушал Шлиппенбах, что называется, раскрыв рот, да еще и глядел на меня при этом, как на какого-то прямо-таки героя.

— Да… — преисполнившись восхищения, Альберт даже пива отхлебнуть забыл, — вот бы такое дело раскрыть…

— Слушай, а что тебя вообще в полицию потянуло? — мне и правда стало интересно. Граф — и вдруг в полицейские чиновники. Как-то не совсем обычно, не сказать бы сильнее.

— Так я же младший сын, — невесело усмехнулся Альберт. — Денег сколько-то отец мне, конечно, оставит, но поместье и прочее родовое добро мне никак не светят. В армию идти — там среди офицеров таких четверо из пятерых, потеряюсь. А в полиции я со своим титулом на виду всегда буду, карьеру сделать такому лентяю, как я, проще выйдет.

Мы посмеялись и запили это дело пивом. Нет, с юмором и самокритикой у товарища все в порядке. Что уж там у него получится, не знаю, вряд ли ему за один титул карьерную лестницу построят, с перилами и ковровой дорожкой, но если бы служебный рост будущего полицейского чиновника фон Шлиппенбаха зависел от моих пожеланий, он получился бы очень даже впечатляющим… А вечером ко мне в постель с радостным визгом запрыгнула Анька, ставшая за пару минут до того аж на полгульдена богаче.

В братстве жизнь шла своим чередом, иной раз выдавая совсем уж неожиданные повороты. Когда в начале марта мы собрались в хоровом классе, чтобы заслушать отчет казначея по итогам февраля, собрать взносы за начавшийся март, а потом организованно отправиться в пивную, Орманди потряс всех присутствующих тем, что почти полностью погасил задолженность по членским взносам. Я, правда, из разговора с нашим фукс-майором знал, что такое уже было — в тот раз венгр избавился от долгов перед братством накануне голосования о его приеме в полноправные братья. Что ж, что бывало однажды, вполне может случиться и второй раз, и третий, и с той или иной степенью регулярности повторяться в дальнейшем. Кстати, а деньги у него откуда? Многие студенты, даже из благородных, как я знал, подрабатывали — как правило, домашними учителями, но что-то не верилось, что имперский рыцарь с его гонором был бы на такое способен.

Обратил я внимание и на другое — Орманди, на каникулы уехавший домой, по возвращении как-то притих и отпускать свои шуточки в мой адрес пока что не пытался. Не могу сказать, что это сильно меня опечалило, но и радости особой не принесло. Во-первых, плевать я хотел и на самого Орманди, и на его неуклюжие наезды, чтобы тут нашлось место для печали или радости, а, во-вторых, я, честно говоря, даже немного забеспокоился, подозревая, что за своей неожиданно прорезавшейся белизной и пушистостью он прячет подготовку какой-нибудь гадости — уж с него-то станется… Впрочем, со временем это беспокойство само собой утихло, мне более чем хватало и других забот.

— Господа, прошу внимания! — ого, вот уж не подумал бы, что Альберт может так громко крикнуть. Судя по наступившей тишине, такое стало неожиданностью не для меня одного.

— Позвольте мне исполнить новую песню! Я сочинил ее вот только на днях и прошу всех вас стать первыми ее слушателями!

Приехали… С того дня, когда я решил заткнуть поток Альбертова творчества, присоветовав ему сочинять песни, не прошло и двух месяцев, а он уже выдал! М-да, кажется, идея была ошибочной и теперь мне все-таки придется это слушать…

Альберт тем временем уселся за рояль, пробежался по клавишам, разминая пальцы, и на удивление сильным и хорошо поставленным голосом запел на бодрый маршевый мотив:

Копейку и полтину
Потрачу я легко, легко:
Копеечку — на воду,
Полтину — на вино, вино!
Копеечку — на воду,
Полтину — на вино!
Хай-ди хай-до хай-да,
Хай-ди хай-до хай-да,
Хайди, хайдо, хайда!
Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Хай-ди хай-до хай-да,
Хай-ди хай-до хай-да,
Хайди, хайдо, хайда![14]

Народ слушал сначала вполуха, потом все более и более внимательно, к концу куплета некоторые уже подпевали повторяющуюся последнюю строку, а уж залихватское «хай-ди хай-до хай-да!» радостно подхватили все, включая и меня самого. Хм, а я ведь, пожалуй, и вправду еще буду гордиться, что знал автора песни…

Тем временем Альберт продолжал:

Трактирщик, лишь завидит,
Кричит: «О, Боже мой! Бог мой!»,
«О, нет!» — кричат девчонки,
Когда иду домой, домой.
«О, нет!» — кричат девчонки,
Когда иду домой!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
Сапог мой просит каши,
Камзол дыряв на мне, на мне.
А маленькие пташки
Щебечут в вышине-шине.
А маленькие пташки
Щебечут в вышине!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
И нету в поле кочки,
По ней чтоб не ходил, ходил.
И дырок нету в бочке,
Чтоб я из них не пил, не пил.
И дырок нету в бочке,
Чтоб я из них не пил!
Хай-ди хай-до хай-да и т. д.
Создав такого парня,
Господь был очень рад, да, рад:
Не будь я вечно пьяным,
Я был бы просто клад, да, клад!
Не будь я вечно пьяным,
Я был бы просто клад![15]

— Великолепно! Отличная песня! Браво! Альберт, ты гений! — наперебой загалдели господа студенты. — Качать! Качать Шлиппенбаха! — раздался чей-то призыв, народ на него незамедлительно откликнулся, и через несколько секунд Альберт принялся успешно преодолевать земную гравитацию — не сам по себе, конечно, а исключительно с приложением мускульной силы товарищей по братству.

— Друзья! — провозгласил Альберт, когда полеты, наконец, прекратились. — С удовольствием рекомендую моего друга графа Алекса Левского, давшего мне поистине гениальный совет сочинять песни! Спасибо, Алекс! Без тебя этой песни не было бы!