Он не знал, сколько времени провел в колодце. Вполне достаточно, чтобы от ледяной воды онемели ноги. Вполне достаточно, чтобы пальцы устали впиваться в скользкие стены. Вдалеке послышался заунывный вой гончих, от которого сердце в груди забилось быстрее.

Он закрыл глаза и приказал пальцам держаться за стены, а сердцу биться медленнее. Здесь Они меня не учуют. Они не смогут учуять запах в воде. Меня здесь не найдут.

От мертвенного прикосновения воды онемело все тело. Он еще сильнее впился пальцами в стены и посмотрел в чистое ночное небо. Вздохнул устало. Сколько часов он провел в колодце? Счет времени был давно потерян… Вой собак, потерявших след, постепенно стих.

Оставь меня в покое. Разве я мало страдал?

Он молился, чтобы Они вернулись туда, откуда пришли, но надежда покинула его молитву. Бог внемлет тем, у кого есть душа, а он свою утратил больше тысячи лет назад… Сжало горло, защемило сердце. Значит, Они подошли к клетке. Он потянулся через воду к карману, достал два старых ржавых гвоздя и крепко сжал в руке. Только бы не закричать. Любой ценой сдержать крик.

Где-то далеко, в маленькой круглой комнатке из серого камня, покрытого мягким, словно лисий мех мохом, в клетке из тонких, как волоски, прутьев неистово метался голубь. Крылья бились о стенки клетки, когти впивались в тонкую жердочку в поисках опоры. Он метался не в попытке вырваться на волю – в темнице не было двери; он метался от ужаса. Его терзал самый худший страх – страх без надежды на избавление. Бессмертное сердце птицы билось все быстрей, словно готово было вырваться из груди.

Тонкие руки достали трепещущего голубя из клетки и протянули прекрасной даме, от которой исходило золотистое сияние.

Она заговорила, и ее голос словно осветил комнату; от его красоты на глаза наворачивались слезы.

– Крыло, – нежно пропела дама, держа в руке свечу.

Чьи-то пальцы осторожно расправили крыло и передали ей поникшую птицу. Пламя свечи отразилось в глазах голубя как два маленьких солнца.

На губах дамы заиграла улыбка. Пламя свечи коснулось перьев птицы.

Юноша в колодце вздрогнул и сжал голову руками, пытаясь сдержать крик. Боль жгла и разъедала грудь, невыносимо сжимала сердце.

Боль прекратилась так же быстро, как и началась, и он перевел дыхание.

Дама в серой комнате подняла свечу к лицу: при свете ее красота казалась еще совершенней; она могла затмить само солнце.

– Он всегда отличался упрямством.

При звуке ее голоса голубь забился сильнее. На этот раз дама поднесла пламя свечи ближе. Перья почернели, словно бумага от огня. Голубь застыл от безмолвной муки, его пустой взгляд замер на потолке.

Юноша в колодце не смог сдержать стон. Он почти забыл, что голову надо держать над водой. Боль разрывала сердце. Почувствовав странную пустоту, он начал медленно погружаться под воду. Гвозди выскользнули из руки и утонули, оставляя след из пузырьков.

Голова откинулась назад, шею сдавило от нечеловеческой хватки. Кто-то вытащил его из воды и бросил на заросшую клевером землю.

– Мой друг, время умирать еще не пришло. – Охотник не испытывал ни гнева, ни радости при виде беспомощной добычи. Охота закончилась, закончилось и веселье. Гончие кружили вокруг тела, обмякшего на клевере. – Тебе предстоит много работы.

– Тебя стошнит, и станет легче, – сказала мама с переднего сиденья. – У тебя так всегда.

Стоя возле нашего «универсала», я заморгала, чтобы прогнать оцепенение, и полезла в багажник за арфой. Меня мутило. Мамины слова напомнили мне о единственной причине, которая могла помешать моей сценической карьере.

– Спасибо за поддержку, мам.

– Не надо иронизировать. – Мать протянула мне кардиган, по цвету подходящий к брюкам. – Возьми. В нем ты выглядишь более профессионально.

Я могла отказаться, но легче было уступить. Как справедливо напомнила мать, чем скорее я доберусь до туалета и меня вывернет, тем лучше. Покончив с выступлением, я смогу вернуться к своей обычной жизни до тех пор, пока она снова не вытащит меня из клетки.

Я отказалась от помощи, хотя многие музыканты шли в сопровождении родителей. Мне легче стать незаметной, когда рядом нет никого из знакомых.

– Тогда мы припаркуемся и займем места в зале. Позвони, если потребуется помощь. – Мать сжала сумочку сизого цвета, идеально подходившую к та кого же цвета свободному топу. – Делия тоже скоро подъедет.

При мысли о приезде моей примадонны-тетушки позыв к рвоте стал еще ощутимей. «О Дейдре, – громко скажет она. – Я должна помочь тебе с верхними нотами. Они у тебя совершенно невыразительные». И тогда меня вырвет прямо на нее. Если подумать, неплохая идея. Хотя, учитывая характер Делии, она и здесь найдет, за что меня покритиковать: «Дейдре, милая, тебе стоит потренироваться, если ты собираешься блевать профессионально».

– Здорово, – сказала я.

Родители помахали мне и отъехали. Я прикрыла глаза рукой, чтобы не слепило солнце, и внимательно осмотрела широкий школьный двор. В ярких лучах весело блестела вывеска с надписью «Вход для конкурсантов». Я так надеялась, что мне не придется переступать порог школы до начала нового учебного года!.. Пустые мечты.

Черт, как же жарко. Возле яркого солнца висел диск луны. Почему-то при виде бледного круга у меня прихватило живот. Это была не тошнота, а что-то другое. Меня словно заворожили: хотелось застыть на месте и смотреть, смотреть, пока я не вспомню, почему меня так влечет луна. Но провести лишних несколько минут на жаре значило оказать плохую услугу желудку, так что я оторвала взгляд от лунного диска и потащила арфу ко входу для участников.

Я прошла в тяжелые двери и только тогда поняла, что отлично себя чувствовала, пока не вмешалась мама. Я вовсе не думала о конкурсе. Да, я сидела с застывшим лицом, но совсем по другой причине. Я все еще думала о своем сне… Теперь же мир вернулся на круги своя, и желудок напомнил о себе весьма решительно.

Женщина с папкой и двумя подбородками спросила мое имя.

– Дейдре Монаган.

Она искоса на меня посмотрела (а может, она и в самом деле страдала косоглазием).

– Тебя кое-кто искал.

Я надеялась, что она говорит о Джеймсе, моем лучшем (или, точнее, единственном) друге. Если меня искал кто-то другой, то пусть этот «кто-то» меня не найдет. Я хотела было расспросить, как он выглядел, но побоялась, что потеряю контроль над рвотными позывами. Близость к концертному залу только усиливала желание найти туалет.

– Какая-то высокая блондинка.

То есть явно не Джеймс. Зато и не Делия. Странно, но, учитывая обстоятельства, не очень интересно.

Женщина что-то нацарапала напротив моего имени.

– Забери пакет в конце коридора.

Я прикрыла рот рукой и осторожно спросила:

– Где можно порепетировать?

– Дойдешь до конца коридора, заберешь пакет и там же увидишь большие двустворчатые двери, ведущие…

Я больше не могла терпеть.

– Там будут классные комнаты, верно?

Она затрясла обоими подбородками. Я поняла, что это значит «да», и пошла по коридору. Глаза не сразу привыкли к тусклому свету, но мой нос мгновенно учуял знакомый запах школы. Хотя рядом не было ни одного человека, мне мгновенно стало нехорошо. Боже, ну и нервы у меня.

В сумочке что-то завибрировало. Телефон. Я достала его и замерла от удивления. К телефону прилип влажный, пахнущий свежестью лист клевера с четырьмя лепестками. Не трехлистный клевер, где зародыш четвертого лепестка всего лишь говорит о мутации. Нет. Все четыре лепестка были совершенной формы и располагались в безупречной симметрии.