Элинор пришлась по душе всем – и девочкам, и коллегам. Обладая чувством юмора и здравым смыслом, она быстро нашла общий язык с ученицами, но в отношении дисциплины оставалась неизменно требовательна. Она появилась в школе слишком поздно, чтобы подготовить к рождественскому концерту что-то, по ее выражению, грандиозное, вроде спектакля, хорового выступления или танцев вокруг «майского дерева». А потому, объявила Элинор на следующий день после своего переезда в школу, она займется более скромными делами, не сулящими большой славы. И она начала работать не покладая рук, используя каждую свободную минуту. Она помогала девочкам воплощать в жизнь идеи мистера Аптона и, создавая вместе с ними эскизы различных декораций, нередко сама бралась за кисть.

– Скажите на милость! – как-то поздним вечером, сидя в гостиной у Клаудии, устало вздохнула она, оттирая присохшее пятно краски на правом указательном пальце. – Пока Кристин не вышла замуж за Бьюкасла, тем самым перевернув всю нашу жизнь, для меня не было ничего лучше, чем сидеть дома с книгой в руках.

– Ты до сих пор считаешь это лучшим времяпрепровождением? – с блеском в глазах спросила Сюзанна.

– Иногда! – рассмеялась Элинор. – К примеру, нынче утром, когда Агнес Райд, не сумев решить задачу, выругалась на кокни, мне пришлось подавить в себе желание притвориться, будто я ничего не поняла. Положительную роль, наверное, играет то обстоятельство, что Агнес моя любимица, хотя ты, Клаудия, без сомнения, заявишь, что у учителей не должно быть любимчиков. Агнес – девочка с характером.

– Иногда мне кажется, что этого характера у нее чересчур много, – печально заметила Клаудия. – Тем не менее не любить эту девочку невозможно.

– Она вчера мне сказала, – вступила в разговор Лайла, – что учиться правильно говорить, изображая герцогиню, весело. И даже улыбнулась при этом. Затем надменно выгнула бровь дугой и протянула мне руку с таким видом, словно ждала, что я ее поцелую.

Женщины расхохотались, а Сюзанна встала, чтобы налить всем еще чаю.

– Тебя огорчило сегодняшнее письмо, Сюзанна? – спросила Клаудия, возобновляя беседу.

Взяв конверт, Сюзанна вначале решила, что письмо от Френсис или от Анны. Однако, внимательно присмотревшись, увидела, что почерк ей незнаком.

– Оно от леди Маркем из Финчем-Мэнор, – ответила Сюзанна. – Это в Хартфордшире, где прошло мое детство, – пояснила она Лайле и Элинор.

– И что же? – продолжала допытываться Клаудия. Ее рука с чашкой застыла в воздухе.

– Маркемы приглашают меня на Рождество, – ответила Сюзанна. – Эдит с мистером Морли и их сыном тоже будут в Финчеме. Приглашение прислано самим сэром Теодором. Очень мило с его стороны, а также со стороны леди Маркем, которая, как видно, сообщила ему о нашей встрече в Бате несколько дней назад. Но я, разумеется, не поеду. И если б не репетиция и не проверка сочинений после уроков, я бы отписала ему сегодня же.

– Сюзанна, – не веря своим ушам, изумилась Лайла, – тебе представилась возможность провести праздник в загородном имении баронета в кругу его семьи, и ты собираешься отказаться?

– Конечно, – улыбнулась Сюзанна. – У меня в конце августа уже был двухнедельный отпуск. С моей стороны было бы дерзостью просить еще один.

– Но в праздники здесь будем мы с Лайлой и Клаудия. Девочки не останутся без надзора, – заверила ее Элинор.

– Да, но я не желаю ехать, – твердо заявила Сюзанна. – Я хочу остаться с вами.

Женщины проговорили еще несколько минут, после чего Элинор встала и весело объявила, что пора идти спать, поскольку ей хочется пережить и следующий учебный день. За ней последовала и Лайла. Аккуратно сложив на подносе стопкой тарелки, Сюзанна собралась было последовать их примеру, но Клаудия заговорила с ней.

– Обычное приглашение не могло бы тебя так расстроить, как это письмо, – заметила она. – Тебе нечего мне сказать?

С минуту Сюзанна пристально смотрела на подругу, потом со вздохом снова опустилась на стул.

– Я не могу ехать в Финчем-Мэнор, Клаудия, – сказала она. – Слишком много тяжелых воспоминаний связано у меня с этим местом.

– И оно недалеко от Сидли-Парка, – утвердительным тоном добавила Клаудия.

– Да. – Сюзанна опустила глаза на свои руки.

Некоторое время они сидели молча. Имя виконта Уитлифа не упоминалось ими с того самого дня, как Сюзанна простилась с ним. Ей было слишком больно говорить о нем даже с самой близкой подругой, и Клаудия, видя это, как всегда, уважала чувства Сюзанны.

– А может, тебе нужно вернуться туда? – прервала молчание Клаудия. – Чтобы навсегда похоронить прошлое, которое, хочешь ты этого или нет, вновь восстало из небытия?

Сюзанна устремила взгляд на чуть теплившиеся угли в камине.

– Отец оставил предсмертные письма, – проговорила она. – Я ведь ничего не сказала тебе после визита на Лаура-плейс, верно? Так вот, существуют два написанных им перед смертью письма: одно сэру Чарлзу Маркему, другое мне. Они до сих пор хранятся в Финчеме. Теодор передал через леди Маркем, что, если угодно, он перешлет мне то письмо, что адресовано мне. Но он настоятельно зовет меня в Финчем, чтобы прочесть обе записки и поговорить с ним.

– Сюзанна! – воскликнула Клаудия. – Какое потрясение, должно быть, ты испытала, узнав, что отец все же оставил тебе письмо! И как замечательно, что оно сохранилось! Неужели тебе не интересно знать, что в нем? Отправляйся завтра же, не мешкая!

– Я не хочу знать, что в нем, – ответила Сюзанна.

Клаудия, вскинув бровь, удивленно воззрилась на нее.

– Я знаю, почему он покончил с собой, – призналась Сюзанна, – и не желаю читать объяснения, подходящие, по его мнению, для двенадцатилетнего ребенка. Отец любил виконтессу Уитлиф, Клаудия. Но она безжалостно разбила его сердце. Несколько недель назад леди Маркем сообщила мне, что в прошлом моего отца якобы есть нечто постыдное, что грозило ему бесчестьем, потерей места, а следовательно, нищетой. Но я в это не верю. Я знаю правду. Его убила виконтесса Уитлиф. Это так же верно, как если бы она сама нажала на курок. Или же его собственная слабохарактерность: он не смог жить с разбитым сердцем.

Вот оно, свершилось. Сюзанна открыла Клаудии то, о чем никогда не говорила вслух. Сама мысль о том, что человек может попасть в абсолютную зависимость от воли другого, не имея сил противиться ему, была ей невыносима, и она гнала ее от себя. Сюзанна видела их вместе. Она слышала их разговор. Она знала все. Всегда знала.

Отец оставил ее, бросил навсегда, ибо не мог жить без любви жестокой женщины, которой было плевать на него. Это ее собственные слова.

Поэтому, услышав однажды летом на деревенской дороге неподалеку от Баркли-Корта имя Уитлиф, Сюзанна почувствовала, как болезненно сжалось ее сердце.

– Неужели виконтесса Уитлиф? – ахнула Клаудия. – Бедная ты моя, бедная!

– Теперь ты понимаешь, отчего я не хочу соприкасаться с этим? – сказала Сюзанна. – Или с ним…

– И с чего это мы взяли, будто усердный труд, благопристойное существование и занятие своим делом делают нас хозяевами собственной судьбы? – вздохнула Клаудия. – Ты, право, не заслужила этих страданий. Как не заслуживала их в двенадцать лет. Однако никуда не денешься, это останется с тобой навсегда.

– Неправда, – возразила Сюзанна. – Все это в прошлом. Настоящее – вот что важно. Здесь, в настоящем, моя жизнь, мои друзья. И я счастлива, Клаудия, уверяю тебя.

– Вот только где твоя былая жизнерадостность? – посетовала Клаудия.

Женщины безмолвно уставились друг на друга.

– Быть может, никто, кроме меня, этого не замечает, – продолжала Клаудия. – Ты все такая же деятельная, бодрая и такая же трудолюбивая, как обычно. Ты улыбаешься и смеешься, как всегда. Но я-то знаю тебя и люблю, как младшую сестру. Я вижу, что солнце ушло из твоей жизни.

Сюзанна на миг закрыла глаза.

– Мне просто нужно время, – сказала она. – Я докажу, что сердечные раны излечимы, Клаудия, и что жизнь стоит того, чтобы жить. Мне просто нужно побольше времени, вот и все.