1. Возвратимся теперь к воскресению, для доказательства которого и в другом месте — в посвященной ему книге[2467] — мы, противодействуя еретикам, сделали достаточно; но и здесь мы не оставляем этот вопрос без внимания ради тех, которым неизвестно то небольшое сочинение. Что, — говорит, — будут делать те, которые крестятся за мертвых, если мертвые не воскресают?[2468] Не имеет значения, что это за обычай: февральские календы, пожалуй, будут соответствовать ему в том, что касается молитв за мертвых.[2469] Итак, не начинай сразу клеймить апостола, якобы сделавшегося новым изобретателем < этого обычая > или поручителем за него с той целью, чтобы настолько вернее обосновывать воскресение плоти, насколько те, которые без пользы крестятся за мертвых, делают это из–за веры в воскресение. 2. Ведь в другом месте <апостол > предстает перед нами в качестве устанавливающего одно крещение.[2470] Следовательно, и за «мертвых» креститься означает креститься за «тела» — ведь мы показали, что мертвое — это тело, — ***[2471] что будут делать те, которые крестятся за тела, если тела не воскресают? И мы тем более верно занимаем эту позицию, что апостол и второе рассуждение также посвятил телу: Но скажут некоторые: как воскреснут мертвые? В каком теле придут?[2472] 3. Ведь после того, как было доказано воскресение, возможность которого отрицалась, следовало рассмотреть свойство тела, <свойство,> которое недоступно зрению. Но об этом подобает спорить с другими <еретиками>. Ведь Маркион, совершенно отвергая воскресение плоти и обещая спасение лишь душе, поднимает вопрос не о свойстве, но о сущности. Далее, <Маркион > совершенно очевидно обличается и на том основании, что апостол рассуждает относительно свойства тела ради тех, которые говорят: Как воскреснут мертвые? В каком теле придут? Ведь он уже объявил, что тело воскреснет, если стал рассуждать о свойстве тела. 4. Наконец, если он приводит примеры зерна пшеницы или чего–либо подобного, каковым <зернам> Бог дает тело, какое желает, если <апостол> говорит, что у каждого из семян имеется собственное тело, чтобы одна плоть была у людей, другая — у скота и птиц и чтобы были тела небесные и земные, и одна слава у солнца, иная — у луны и иная — у звезд,[2473] — разве он не предвещает плотское и телесное воскресение, которое он утверждает посредством плотских и телесных примеров? Разве он не от лица Того также Бога обещает его, у Которого берет примеры? Так и воскресение,[2474] — говорит. 5. Каким образом? Как и зерно, тело сеется, тело воскресает. Наконец, разложение тела в землю он назвал сеянием, ибо сеется в тлении ***[2475] в почет, в силу? Чему свойственно то, что происходит при разложении, тому свойственно и то, что происходит при воскресении, т. е. телу. [Так и зерно. I[2476] Впрочем, если ты у воскресения отнимаешь тело, которое ты отдал разложению, в чем будет заключаться различие результата? Поэтому, если сеется <тело> душевное,[2477] восстает духовное,[2478] то — хотя душа или дух располагает неким собственным телом, чтобы могло казаться, что душевное тело означает душу и духовное тело — дух — он не говорит по этой причине, что душа станет в воскресении духом, но что тело, которое, рождаясь с душой и живя благодаря душе, может называться душевным, будет духовным, когда благодаря духу восстает в вечность. 6. Одним словом, если не душа, но тело сеется в тлении, когда разлагается, в землю, то уже не душа будет душевным телом, но плоть, которая была душевным телом, если духовное возникает из душевного, как он и ниже говорит: Не духовное первое? ***.[2479] Для обоснования этого он говорит чуть выше и о Самом Христе: Первый человек Адам стал живой душой, последний Адам — духом животворящим,[2480] — пусть глупейший еретик и не пожелал, чтобы было так; ведь он заменил <в тексте Послания> последнего «Адама» последним «Господом», опасаясь, как бы мы — если бы он оставил и [Господа как][2481] последнего «Адама» <как первого > — не стали утверждать, что Христос в последнем Адаме принадлежит Тому же, Кому и первый. 8. Но обман очевиден. Ибо почему <говорится о> первом Адаме, если не потому, что есть и последний Адам? Последовательность бывает лишь между равными и имеющими одно и то же или имя, или сущность, или создателя. В самом деле, хотя среди разных <объектов> и может быть также что–либо первым, а что–либо — последним, но <это может быть лишь среди объектов,> принадлежащих одному создателю. Впрочем, если и создатель иной, хотя он сам и может называться последним, однако введенное им является первым, последним же <оно будет>, если будет равно первому. Равным же первому это не является, ибо не принадлежит тому же создателю. Таким же образом он будет опровергнут и в имени человека. 9. Первый, — говорит, — человек — из земли,[2482] земной, второй — Господь с неба[2483] Каким образом второй, если Он не человек, каким был первый? Или разве и первый — Господь, если и второй? Но — достаточно: если в Евангелии <Маркион> использует для Христа наименование Сына Человеческого, он не сможет отрицать, что Он — Человек, и в человеке — Адам. 10. Следующие слова также осаживают его (Маркиона). Ибо когда апостол говорит: Каков тот, который из земли, — т. е. человек, — таковы и земные, — разумеется, люди; следовательно и: Каков человек, Который с неба, таковы и люди, которые с неба.[2484] Ведь он не мог земным людям противопоставить небесных, не являющихся людьми, стремясь старательнее разграничить при одинаковом названии <их теперешнее > положение и надежду. Ибо он называет их земными и небесными по их положению и по надежде, однако в равной мере людьми, которые в соответствии со своим концом приписываются к Адаму или ко Христу. И поэтому уже для того, чтобы побудить надеяться на небесное, <апостол> говорит: Как мы носили образ земного, давайте будем носить и образ небесного,[2485] — отсылая не к той[2486] субстанции воскресения, но к системе правил настоящего времени. 11. Ведь он говорит: «давайте будем носим», а не «будем носить», в виде предписания, а не в виде обещания, желая, чтобы мы шествовали так, как шествовал он, и удалились от образа земного, т. е. ветхого человека; образа, представляющего собой деяние плоти. Что, наконец, он прибавляет? Ибо говорю это, братья, так как плоть и кровь Царствия Божьего не обретут,[2487]—т. е. дела плоти и крови, которых он лишил Царствия Божьего в Послании к Галатам,[2488] имея обыкновение и в других местах называть сущность вместо дел сущности, как, например, когда говорит, что те, которые в плоти, не могут быть угодными Богу.[2489] Ибо когда мы сможем угодить Богу, если не тогда, когда пребываем в этой плоти? 12. Иного времени для действия, полагаю, нет. Но если, хотя и помещенные в плоть, мы будем избегать дел плоти, то мы не будем во плоти, выйдя за пределы не субстанции плоти, но <ее> вины. И если под именем плоти нам приказывается совлечь с себя дела, а не субстанцию плоти, то, стало быть, делам плоти, а не субстанции плоти под именем плоти отказывается в Царствии Божьем. 13. Ведь осуждается не то, в чем свершается зло, но то, что свершается. Дать яд — это преступление, однако кубок, в котором он дается, не виновен.[2490] Так тело является сосудом плотских дел, а душа — тем, кто в нем приготовляет яд некого злодеяния. Но, если душа — виновница дел плоти — заслужит Царствие Божье посредством очищения от того, что совершила в теле, как может тело, будучи лишь служителем, остаться осужденным? Кубок должен быть наказан, а отравитель оправдан? И, однако, мы, конечно, отстаиваем для плоти не Царствие Божье, но воскресение ее субстанции, словно дверь в Царствие, через которую <туда> входят. 14. Впрочем, воскресение — это одно, Царствие — это другое. Ибо сначала — воскресение, затем — Царствие. Итак, мы утверждаем, что плоть воскресает, но наследует Царствие измененной. Вець мертвые воскреснут нетленными, — а именно те, которые были тленными, когда тела распались в прах, — и мы изменимся вмиг, в мгновение ока;[2491] ибо следует, чтобы это тленное, — апостол говорит, указывая, конечно, на свою плоть, — облеклось в нетление, и это смертное — в бессмертие,[2492] — для того, разумеется, чтобы субстанция сделалась пригодной для Царствия Божьего; ведь мы будем как ангелы,[2493] это будет изменение плоти, но плоти воскресшей. Или, если плоти не будет, каким образом она облечется в нетление и бессмертие? 15. Следовательно, став иным посредством изменения, она наследует тогда Царствие Божье, став уже не плотью и кровью, но тем телом, которое Бог ей даст. И поэтому правильно апостол < говорит> Плоть и кровь Царствия Божьего не наследуют,[2494] — приписывая это изменению, которое следует за воскресением. 16. Если же тогда сбудется слово, написанное у Творца; где, смерть, [победа, где][2495] твое усилие? Где, смерть, твое жалоТ[2496] — изречение же сие, <сказанное> через пророка <Осию>,[2497] принадлежит Творцу, — то дело, т. е. Царствие, будет принадлежать Тому, Чье слово совершается в Царствии. И не иного бога он благодарит за то, что дал нам возможность одержать победу,[2498] конечно, над смертью, чем Тому, от Которого принял слово, насмехающееся над смертью, слово торжествующее.