Чем мы и занялись в ближайшие дни. Первоначально, заложив в проект все и сразу, получили довольно большую сумму “на квадратную сажень жилой площади”, потом сделали три варианта — богатый, средний и совсем простецкий. Выходило, если строить для себя, не пытаясь наварить, как это делали застройщики, то можно выйти на вполне приемлемую для инженерного оклада цену. А я еще подкинул идею ипотечного кредитования — да, получится дороже, чем если вносить пай сразу, но все равно заметно дешевле, чем каждый год снимать квартиру.

Участники разговора и разработки настолько увлеклись, что уже через неделю в конторе Бари состоялось первое собрание “Жилищного общества инженеров”, на которое были приглашены коллеги, невзирая на специализацию — строители, путейцы, электротехники. Как оказалось, мы попали в точку. Господа инженеры ухватились за проект и кинулись составлять устав общества для последующей регистрации. Я пытался несколько придержать их за фалды, но куда там, “квартирный вопрос всех испортил”, разве что успел воткнуть в текст несколько важных положений, направленных на развитие кооперации в квартале и пресечение “членства с целью наживы”, а то навступают в кооператив, распродадут квартиры и потом мучайся с новопришедшими, не готовыми взаимодействовать.

Слухи о моих военных предсказаниях дошли и до Зубатова, и потому на наших регулярных встречах он стал расспрашивать о возможных войнах, в которых будет участвовать Россия. Умен мужик, не откажешь — в такие годы всегда растет внутренняя нестабильность. Рассказал я ему что помнил о Боксерском восстании в Манчжурии, о том, что хорошо бы уже сейчас озаботиться созданием агентуры среди китайцев или, по крайней мере, найти лояльных переводчиков. Рассказал, и гораздо подробнее чем год назад, о русско-японской войне и о том, что японцы и англичане использовали ее для раскачки ситуации внутри России. Тяжелое впечатление произвел на него рассказ об утрате половины Сахалина и особенно о зверствах там японцев.

— Да, Михаил Дмитриевич, я вам не завидую, не дай бог знать, что случится завтра. Мне-то вы лишь краешек показали, и то — ночами не сплю, все думаю, как предотвратить.

— Боюсь, у нас пока нет ни сил, ни возможностей повлиять на военных. Но вот с Сахалином можно кое-что попробовать. Наместник Алексеев разрешит формировать дружины из каторжников, так почему бы заранее не усилить их? Наверняка к каторге и ссылке приговариваются и солдаты, и даже офицеры, не говоря уж о террористах-социалистах — вот их всех на остров и отправлять, пусть поглядят на то, что там будут творить японцы, да и ополчение будет качеством повыше. Глядишь, и не сдадим половину.

— Ну, много туда не получится отправить.

— Впереди шесть лет, даже если за это время наберется одна-две сотни — уже хорошо.

— Возможно. Но давайте займемся более насущными делами. Вы в шахматы играете?

Такой резкий поворот в разговоре меня ошеломил и я, кивнув в подтверждение, некоторое время молча смотрел на Зубатова, который снизошел до объяснений.

— Нам обязательно нужно иметь возможность встречаться прилюдно. Рано или поздно наши контакты выйдут на свет и будет непросто объяснить, почему мы их скрывали. А шахматы — прекрасный повод. Так что приходите по вечерам в Литературно-художественный кружок на Воздвиженку, там, помимо писателей и актеров собираются и другие любители, есть и шахматисты. Вот там и “познакомимся”.

— Русский крестьянин органически враждебен капитализму!

— Ага, то-то он при каждом случае старается стать кулаком.

— Только исконная община с ее коллективизмом…

— …чересполосица постоянно подвергает голоду…

Одна из комнат общежития Петровской сельхозакадемии, вернее, Московского сельскохозяйственного института — академию разогнали несколько лет тому назад за революционные настроения — была набита под завязку соучениками Савелия Губанова. Говорили все разом, пытаясь доспорить недоспоренное ранее. Высокий и нескладный Савелий горбатился в углу, подпирая косяк двери и нависая над одним из немногих стульев в комнате, на котором, закинув ногу на ногу и покачивая носком сапога, расположился я.

Сапоги с бриджами, френч и косоворотка оказались весьма удобным комплектом, да и пистолет под мышкой был менее заметен, чем в пиджаке. Дополнив наряд картузом из той же ткани и заказным портфельчиком с ремнем через плечо, я наконец-то начал чувствовать себя свободно, избавившись от всех ужасов нынешней мужской одежды. Ну и снискал себе славу экстравагантного оригинала, впрочем, в одиночестве я оставался недолго — столь удобный “инженерный костюм” заказал уже пяток коллег, а еще десятка два находились в раздумьях.

В Петровско-Разумовское меня привела другая кооперативная идея — создание колхоза. После нескольких разговоров с Савелием у меня забрезжила мысль, как можно малость переформатировать деревню в нужном направлении. Мысль эта отлично ложилась в русло господствующих представлений об общине и этим было грех не воспользоваться, так что по моей просьбе Губанов срочно собрал сегодняшнюю сходку, чтобы успеть до того, как будущие агрономы и животноводы разъедутся на каникулы. Дождавшись, пока спор утихнет, я обратился к собранию.

— Господа!

— Товарищи, — немедленно поправили меня из угла.

— Не в названиях дело. Я хочу предложить вам проект, своего рода инженерный, направленный к тому, чтобы вырвать русского крестьянина из лап голода. Как вы знаете, есть ряд причин, существенно влияющих на происходящее в деревне.

— Это, во первых, выкупные платежи… — на этих словах собравшиеся всколыхнулись, проблема была слишком остра и близка всем.

— …которыми государство связало сельский мир круговой порукой, заперло крестьян в общинах, не давая им рядом мер не только продать или обменять свою землю, но даже просто выйти из общины и освободиться от обязательств по названным платежам.

Во вторых, косность крестьянина и вытекающая из этого отсталая агротехника, о которой вы, безусловно, знаете. Несмотря на развитие агрономической науки, крестьянин возделывает землю точно так же, как и сто, и двести лет назад. Достаточно сравнить соседние хозяйства в русских деревнях и немецких колониях, чтобы увидеть, что выход продукта с надела можно поднять в разы.

В третьих, малоземельность и слабосилие хозяйств, а как известно, крупное предприятие всегда выгоднее мелкого, хотя бы за счет снижения издержек, — слушали меня внимательно, хотя кое-кто и хмыкал скептически, а кто-то напротив бил себя кулаком по коленке, приговаривая “Верно!”

— Можно ли увеличить крестьянские наделы? Нет, но можно их объединить и обрабатывать сообща. Можно ли внедрить новые приемы? Да, но для этого крестьянина придется буквально заставить. Можно ли отменить выкупные платежи? Нет, но из них можно сделать стимул, который приведет мужика к новому земледелию.

— Никто этим заниматься не будет! Чиновникам хватает возни с получением выкупных, они ни за что не возьмутся за внедрение новых приемов!

— Правильно, поэтому надо не ждать милостей от государства, а заняться этим самим. Например, внести оставшуюся сумму выкупа и получить от государства уступку прав на платежи с общины, — собрание загудело.

— Все равно, объединить землю не выйдет — не захотят. Да и работать по новому тоже.

Я улыбнулся.

— Ну что же, не можешь — научим, не хочешь — заставим. Смотрите. Мы предлагаем такой общине объединиться в артель по обработке земли, но при строгом условии делать все по науке. Кто вступит в артель — освобождается от выкупных, кто не желает — может прозябать дальше.

— Это прямо иезуитство какое! — решительно возразил плотный кучерявый парень, стоявший возле окна.

— Отчасти. Только прошу заметить, что никто, кроме меня, ничем не рискует, вся выгода остается у крестьян. Полагаю, уже в первый год можно будет добиться увеличения результатов, а за пару лет — убедить всех вокруг, заработать достаточно денег на выкуп прав следующей общины и так далее.