— Готовлю, — процедила я. — Буду варить домашнюю лапшу по маминому рецепту.

Размороженная, чуточку подпаленная тушка настырно вытащила обрубленные лапы, как будто намекая, что хотела бы вылезти и сбежать. Недолго думая, я оттяпала тесаком ножки, плюхнула безногое тело в посудину.

— Еще пожарю две ножки! — продемонстрировала я лишние куски.

— У нас есть кастрюли побольше, — заметила Стаффи и тут же спросила: — Что такого случилось в лечебнице, что ты превратилась в отчаянную домохозяйку?

— Амелия Осле с фарфоровыми тарелками случилась, — процедила я, плюхнув кастрюлю на горячий очаг.

— Она тебя покусала и заразила кулинарным бешенством?

— Она вздумала кормить моего прикормленного парня! Как будто я ему суп не смогу сварить в лечебницу.

Стаффи вернулась в торговый зал и до меня донеслось заговорщицкое:

— Ирвин, я проверила. Все плохо…

Тут я вспомнила, что для бульона нужна вода. Схватила с очага кастрюлю, пока курица не прилипла к днищу, и подставила под кран. Набрав воды в шипящую, как змея, посудину, бросила очищенную луковицу с морковкой и принялась искать лавр. Недовольно шарахала дверцами шкафчиков, но в лавке пряностей не нашлось ни одного, даже завалящего или трухлявого лаврового листика. Почесав в затылке, я накапала лавровой настойки.

В торговом зале снова заговорили.

— Мы должны бежать, — науськивал сообщницу Ирвин. — Потому что, когда она закончит готовить, то заставит пробовать нас. Она всегда так делает: со странной улыбкой по дому ходит и ищет, кого накормить, а глаза, как у серийного маньяка. Мурашки по телу бегут…

— Я все слышу! — обиделась я, понимая, что даже домашние признавали мою полную непригодность на кухне. — Не просто пробовать заставлю, а есть! Половниками! Неблагодарные сволочи!

С грохотом водрузила кастрюлю будущего бульона обратно на очаг и накрыла крышкой. Если верить маминым записям, то через полтора часа курица с водой были обязаны превратиться в наваристое кушанье, достойное королевское стола. А пока они старались стать вкусным супом, я принялась за лапшу.

Тесто получилось жестким и густым, совершенно не желавшим раскатываться тонким слоем. На стол из кухонного шкафа была вытащена мясорубка. Правда, вместо тонких волокон из решетки вылезала волнистая коса слипшихся шнурков, и я решила, что если быстренько с помощью магии тесто просушить, то жгутики сами собой разваляться. Не развалились. Зато получились хрустящие, ломкие брикеты засохшего теста подозрительного желтоватого цвета.

С бульоном, прямо сказать, тоже не очень задалось. Первый час в кастрюле что-то бурлило, кипело, вытекало на очаг, а потом стихло. Ничего подозрительного я, конечно, не заметила. Мало ли, может, курица перестала бороться и позволила себя сварить? Но вместо пахучего янтарного бульона в кастрюле образовалось желе, в котором увязла сваренная тушка.

Некоторое время я ошарашенно таращилась на подрагивающую горячую массу, потом бросила задумчивый взгляд на длинные волнистые косы лапши, оглядела разрушенную кухню. Стоило признать, что кулинарный экзамен был провален, но биться лбом о кухонный стол, признавая поражение, я не собиралась.

Посчитав, что в кипятке лапша быстро набухает, поломала кудрявых макаронин в тарелку, положила наверх бульонного желе, залила водой и отодвинула настаиваться. Через некоторое время в тарелке волшебным образом образовалась домашняя лапша в курином бульоне.

— А вы говорите, бездарная кухарка!

Довольная результатом, я отряхнула руки и направилась в торговый зал, чтобы пригласить соседей на дегустацию. Ну, или приволочь за шкирку, если начнут отпираться. И к моему огромному удивлению, лавка оказалась пуста. Торговый зал был чисто убран и погружен в тишину. На стене тикали отремонтированные Этаном часы. Несмотря на середину дня, улицу окутывали грязновато-серые сумерки, словно в Питерборо царил вечный вечер, и под козырьком на крыльце горел фонарь. На двери висело какое-то объявление, явно оставленное моими помощниками.

— Ирвин! Стаффи! — для порядка покричала я, стоя под лестницей, но второй этаж, естественно, отозвался мрачной тишиной. Пришлось выйти на улицу и проверить отписку. Она была выведена каллиграфическим почерком подруги: «Мы закрыты! Увидимся завтра!»

Даже не верилось, что подопытные, которых я стремилась осчастливить супом, сваренным собственными руками (и неважно, что блюдо больше походило на пищевой конструктор — туда добавить, здесь залить), коварно улизнули, пока повар находился в кулинарном трансе.

И тут по выщербленной мостовой зацокали лошадиные копыта, застучали колеса, и из-за соседней лавки скобяных изделий к «Пряной штучке» вырулил наемный экипаж. Этан вернулся домой! Сложив руки в замок, растянув губы в благолепной улыбке сектантки, я встречала новую жертву… кхм… в смысле, дегустатора.

Едва сосед вылез из салона и увидел на ступеньках меня, то сильно напрягся, видимо, чувствуя неладное. Он даже оглянулся через плечо, словно не верил, что ожидали именно его возвращения.

— Ты меня пугаешь! — без приветствий заявил он. По мне, лучше бы он пугался в лавке, потому что я порядком замерзла, изображая примерную жену в тонком платье и домашних туфлях.

— Почему? — развела я руками.

— Ты в кухонном фартуке стоишь на крыльце и очень странно улыбаешься… — поднимаясь к двери, объявил он, а когда мы, наконец, вошли в торговый зал, то спросил: — Чем пахнет?

— Едой, — улыбнулась я, и когда Этан начал снимать пальто, то бросилась помогать, как преданная жена. Под полным подозрения взглядом плотника я повесила одежды на вешалку для потерянных вещей, и на пол осыпались чужие шарфы, как с яблоньки яблочки.

— Ты что-то готовила? — предположил мужчина.

— Куриную лапшу. Снимешь пробу?

— Ирвина уже… нет?

В его словах прозвучал невысказанный вопрос, не прикопала ли я отравленного подмастерья.

— Он в трактире.

— А твоя бешеная подружка?

— Там же, — ответила я.

И тут сосед догадался, что попал. За личную встречу на крыльце и помощь с верхней одеждой придется расплачиваться.

— Мне надо помыть руки, — придумал он.

Подозревая, что единственный в лавке дегустатор может сбежать через окно, спуститься по дождевому стоку и броситься в трактир, где спокойно ужинали Стаффи с Ирвином, я покачала головой:

— Помыть руки можно в кухне.

— Ты сейчас похожа на отравительницу, — наконец чистосердечно признался он.

Когда Этан увидел разруху в царстве чистоты, то невольно изменился в лице. Он уселся за стол. С торжественным видом я подняла тарелку, накрывавшую миску с лапшой, и обнаружила, что кудрявые макаронины набухли, впитав в себя почти весь бульон.

— Подожди, не ешь, — нахмурилась я, и совершенно точно услышала, как он перевел дыхание.

— Зачем ты вообще делала суп, если Ирвин отлично готовит? — проворчал он, следя за тем, как я заново собираю части лапши и заливаю кипятком.

— Амелия Осле задела мою женскую гордость. Она притащилась к Фреду в лечебницу с целой корзинкой еды!

— И что?

— А то! Знаешь, почему я для тебя совершенно безопасна, как женщина? — бросила я презрительный взгляд в сторону плотника, ожидавшего новой порции супа, как казни.

— Потому что у тебя дурной характер и шило в том месте, на котором приличные леди смирно сидят?

— Потому что многовековой практикой доказано, что путь к мужскому сердцу лежит через желудок, а я тебя даже при большом желании спагетти с мясными шариками не накормлю. Видел бы ты, с каким аппетитом Фред уплетал эти проклятые шарики! В кошмарном сне такое приснится, побежишь к пастору в грехах каяться.

— Хочешь сказать, что, собирая конструктор с лапшой, ты пытаешься меня соблазнить? Честно говоря, сомнительный способ, — скептически покачал он головой.

— Размечтался, подопытный, — указала я в его сторону деревянной лопаткой.

Этан вдруг усмехнулся, как-то очень по-мужски, словно смотрел на глупую девчонку.