Фред, родившийся в Питерборо и знавший каждую, простите, дворнягу, доходчиво объяснил, куда податься лавочнице, чтобы недорого купить доски, лак, магические затирки от жука-короеда и прочие непонятные штуки, названия которых звучали почти как ругательства. Подсказал, где нанять грузчиков и найти плотника со стекольщиком. Я слушала внимательно, стараясь ничего не упустить, а самописное перо натужно скрипело по странице блокнота.

— И последнее, — наконец объявил новый знакомый, — не забудьте оформить разрешение на торговлю.

— Какое ещё разрешение?

Мужчина кивнул мне за спину, я оглянулась. Взгляд упал на светящиеся весы. Очевидно, дата была вовсе не днем открытия лавки, а датой получения разрешительной грамоты.

— Разрешение в торговой гильдии. Когда лавка будет закончена, надо заполнить бумаги.

— Записала! — проследила я за тем, как перо поставило последнюю точку. — Спасибо, Фред.

— Не за что. — Он подвинул сложенные в бумажный пакет покупки: — Держи.

— Сколько с меня? — спохватилась я, сделав вид, что меня не покоробило панибратское «ты», будто мы приходились старинными друзьями.

— Приветственный подарок.

— Зачем?

Щедрость плохо знакомых людей всегда настораживала. Обычно, получив малость, отдаешь потом в три раза больше.

— Ты, Алекса Колфилд, никогда не жила в маленьком городке, поэтому не в курсе, но у нас принято друг другу помогать.

— Раз так, — неохотно приняла я пакет, не представляя, как отказаться от дара после столь пламенной тирады. — В таком случае, как только открою лавку, то пришлю чай. Какой вы… ты… предпочитаешь?

— Любой, если только его заваривает красивая хозяйка чайной лавки.

Проклятье, почему же Фред Оутис, несмотря на дурацкое имя, ещё более глупую фамилию и холодные влажные ладони, был таким милым?

— Тогда до встречи, Фред. — Я направилась к двери. — Заходи на чай. Только не сегодня.

— Почему? — прикрикнул он из-за прилавка.

— В моей лавке заколочены окна, чай просрочен, и входную дверь перегораживает прилавок.

— Звучит заманчиво.

— Заманчиво ровно до того момента, пока не увидишь это безобразие собственными глазами, — фыркнула я и, толкнув входную дверь, буквально вывалилась на улицу.

Сначала направилась в одну сторону, потом опомнилась, резко развернулась и пошагала в прямо противоположную. Похоже, после встречи с сексапильным лавочником вид у меня был столь ошарашенный, что две лицеистки, ставшие свидетельницами метаний, залились ехидным хихиканьем. А может, они просто тоже знали, какой одуряющий эффект имел сероглазый хозяин лавки «тысяча мелочей» на особ женского пола, случайно попавших под его обаяние.

Правда, не успела я и нескольких твердых шагов сделать, как Фред меня снова окликнул, заставив оглянуться:

— Алекса, подожди!

Он подошел и протянул вчетверо сложенный листик.

— Когда будешь заказывать материалы, то скажи, что тебя прислал Оутис младший и просил передать вот это.

— И что там?

— Посмотри, — улыбнулся он, снова продемонстрировав ряд белых зубов.

Когда я развернула записку, то прочитала только одно слово, написанное крупными печатными литерами: «Не обманывать!»

— Спасибо, Фред Оутис, — с иронией махнула я грозным письмом. — Уверена, что теперь меня точно никто не попытается обмишурить.

Но записку все равно сунула невысокому торговцу дядюшке Биллу, похожему на надутый воздушный шар. К вечеру мне доставили материалы, банки с морилкой и лаком, а те же грузчики, что утром выносили мебель, за пару пенсов помогли вернуть на место многострадальный прилавок. Уже затемно пришел стекольщик, и в спальню вернулось окно.

Спать я ложилась с чувством глубокого удовлетворения, подкрепившись чудесной грудинкой, свежим хлебом и кипятком вместо чая. Для полного счастья оставалось дождаться плотника, купить еды и подумать о том, где найти мастера, способного вдохнуть жизнь в холодильную кладовую, за пять лет превратившуюся в обыкновенный чулан.

* * *

Ничто не бодрит с утра так, как прорвавшие на кухне трубы! В ожидании, когда, наконец, до лавки доберется плотник и сдерет с заколоченных витрин доски, я принялась разбираться в чулане с товаром. Освободила все емкости, перетерла полки, а потом надумала перемыть банки, чтобы ни один посторонний запах не испортил свежего ароматного чая, но едва открутила кран, как услыхала подозрительно шипение. Заглянула под раковину, где стояла посудина с высохшей мыльной пастой. Из трубы в разные стороны разбрызгивал капли тоненький, но настойчивый водяной лучик. Прикрыла его пальцем. Сверкнула голубоватая вспышка, и на месте невидимой трещинки появилась ледяная заплаточка…

Секундой позже мне в лицо, словно в отместку, ударил сильный поток. От неожиданности я захлебнулась, охнула и плюхнулась на пятую точку. С лица и волос стекало. Подскочив, как ошпаренная, я закрутила кран. Ведь обычно вода прекращала течь, если кран закрыть? Однако, к моему огромному удивлению, радостный и самоуверенный фонтан продолжал бить, и по каменному полу потекли ручейки.

Искалеченную трубу надо было срочно чем-нибудь заткнуть! Схватила с кухонного прилавка полотенце и припечатала к излому. Струя утихомирилась, но ткань мгновенно намокла.

— Да что с тобой делать-то? — цедила я, пока до локтей стекала вода. Хорошо, что у меня соображала голова! Одной рукой стянула с головы шарфик и, осторожно, словно при перевязке раненного, начала прибинтовывать шифоновой полоской к трубе полотенце … но не успела. Проржавелый кусок выпал мне в руки, и из темного круглого зева пальнула злобная струя.

— Проклятый Светлый Бог! — рявкнула я.

Скомкала полотенце и сунула в трубный зев. Туда же запихнула шарфик. Схватила из ведра половую тряпку и впечатала в распахнутую пасть водопровода.

— Подушка! — Сверкнула новая гениальная мысль.

Я вскочила, бросилась в торговый зал к сундуку с мелочами, привезенными из столицы. Теми самыми, дорогими девичьему сердцу, что не позволяла выбросить жадность, потому что куплены эти мелочи были в помутнении рассудка за баснословные деньги. Никогда не поверю, будто у других девушек моего возраста нет таких тайных вещичек! Правда, готова признать, что не каждая кокетка перевозит их сундуками.

Посреди зала, как ни странно, стояли двое мужчин и в растерянности оглядывали разруху. Один плечистый, второй — даже не худой, а изящный. Не был бы коротко подстрижен, решила бы, что он высокая девушка.

— Госпожа… — попытался обратиться ко мне тот, что был потоньше.

— Плотники? — выкрикнула я, галопом прогарцевав мимо долгожданных рабочих. — Быстрее! Хватайте подушки! Пошли плотину строить, пока запруда не натекла!

— А?! — обрадовались они возможности искупаться в воде из прохудившейся трубы.

Нырнув в сундук, я вытащила плюшевую белую подушечку с вышитой кошачьей мордочкой и победоносно пробормотала:

— Ну, хоть здесь ты пригодишься.

Хорошо, что не выкинула. Вот чем бы мне сейчас трубу затыкать? Совершенно было бы нечем!

Не теряя времени, я проскакала мимо рабочих обратно на смертный бой с водопроводом. Как ни странно, плотники потянулись следом, а на кухне нас ждал сюрприз. Злобная труба выплюнула кляп, и струя воды сбила банку с засохшей мыльной пастой. Посудина раскололась, и на пол вываливалась клубы голубоватой пены, грозившей заполнить кухню.

— Что случилось с вашей раковиной? — изумился плотник.

— Ее тошнит голубыми пузырьками… — ошарашенно пробормотала я и, не в состоянии оторвать зачарованного взгляда от удивительной картины, сунула работнику подушку. — Вы же плотник, заткните ей пасть.

— Раковине?

— Да трубе же!

— Проклятье, так у вас трубы прорвало?! — охнул он и, всучив мне подушечку обратно, процедил: — Дамочка, держите свою игольницу.

— Это игольница? — другими глазами посмотрела я на кошачью мордочку.

— Но господин… — попытался заикнуться подмастерье, когда хозяин, закатывая рукава рубашки, с решительным видом направился к месту пенного извержения.