Не из-за злыдней-ворогов, а потому… Потому что: «не мы таки — жизнь така». «Всяк сверчок — знай свой шесток», «выше головы не прыгнешь», «с сильным не дерись, с богатым не судись»…

Русская народная мудрость! Как же ты меня заколебала! Буду! Драться, судиться, прыгать, не знать… Я — ДД! Даже ДДДД — долбодятель длительного действия. Я же не могу свернуть! Я же упёртый зануда без тормозов!

Тогда чего я истерю? «Немного терпения, и их теозавр — будет наш». «Когда бог закрывает одну дверь — он открывает другую». Расслабляйся, Ванюша, жди с какой стороны… сквознячком потянет.

Забавно, но приключившаяся, прямо скажем — катастрофа, превращение меня в государственного изменника, в беглеца — вызвала у меня не тоску и страх, а азарт и радость. Глупость, конечно — чему радоваться? Плахе с топорами? Веселье висельника… Но я — ощущал восторг! Очевидная опасность, понятная цель, ясные способы её достижения… Экстремалов понимаете? Moto X Super X — представляете? Вот и у меня — гонки по бездорожью на скорость с препятствиями и трамплинами.

Конечно, ощущать себя дураком… а уж гиперактивным кретином… — И что? Это новость? — Так фигли дёргаться? Наслаждайся. Наслаждайся полётом троек по речному льду, мягким падающим пушистым снегом, слабеньким морозцем, пощипывающим щёки, тихим сопением Сухана в санях. «Зомби», что возьмёшь — спокойно сопит при любых условиях окружающей среды.

На смену переживаниям пришли размышления.

А вдруг это была «ложная тревога»? — Возможно… Есть надежда на то, что Добробуд что-то не понял… Хотя — вряд ли. Или его специально подослали… Хотя… снова.

Что стольник послал сперва гонца к князю, а не стражу за мной — понятно. Дело впрямую касается члена великокняжеской семьи. Без прямого и однозначного приказа… чересчур самостоятельные в придворных не держатся.

Жалко, не сумел с Еленой Ростиславовной попрощаться. Нехорошо. Ну, извини.

Княжну… наезд на неё будет. Но на дыбу… или голодовку в порубе… нет. А так… она девчонка крепкая — пока её расколют… Да и вообще — не факт.

Акима будут трясти. Но… кравчий помнит о «сундучках с грамотками». А, поскольку я улизнул, то могу «вскрыться» и от вестей про Акима. Или просто начать трепать «про услады с самой великой княжной всея Руси».

Клинч. Я молчу и они… осторожничают. Они в силу ударят, и я два раза громко и аргументировано докажу: «Ромик — дурак».

Игры будут. Но — тихие и не мгновенно.

С моими сделают всё. Но — потом. После моей смерти и зачистки гипотетической системы «публикаций».

Именно в моих руках — ключи к двум смертельным оскорблениям, двум бесчестиям Смоленского князя Романа. Поэтому, прежде всего — будут искать моей тихой, тайной смерти.

Х-ха! Так это ж совсем другое дело! Это ж просто камень с души! Первый раз, что ли?! Подпрыгивать, убегать и уворачиваться — так знакомо, так привычно! Да я, собственно, только этим на «Святой Руси» всю дорогу и занимаюсь! А Ванечка-то у нас того — авантюрун! Или правильнее — приключенщик? Аферюга? Прохиндей?

Э-эй, залётные! Уноси с ветерочечком!

Каждый из участников этой истории получил своё.

Добробуд — многочасовой допрос в застенке. К счастью, его бесхитростность и разбитый нос были столь очевидны, что обошлось без дыбы и нанесения тяжких телесных. Его просто выгнали. С пожизненным вердиктом: «В бояре — не годен». Парень вернулся в Пропойск, где всё семейство принялось дружно его грызть. По счастью, старший из Колупаев сообразил, что лучше, пока у начальства новых мыслей не появилось, «убрать дурня с глаз долой». Не оправдавшего высокого доверия отрока засунули в «за печку» — в глухую лесную деревеньку. Где Добробуд занялся своим любимым делом — ловлей карасиков на удочку.

Мончука уволили со службы. Без скандала, вотчины и шапки. Просто дали пинка по-тихому. Он удачно прикупил землицы недалеко от города, и, повздыхав о случившейся неприятности, начал разводить гусей. Его неуёмная энергия нашла в этом бизнесе удачное применение. Через несколько лет мончуковские гуси, а особенно, их пух — стали очень популярны на Смоленском рынке.

Будда ничего не скрывал. Поскольку, по моему совету — ничего не видал, не слыхал и не нюхал. Его тоже шуганули. Но — с вотчиной. Вотчину он себе выпросил под Гомием (Гомелем). Крестьянствовать не захотел — поставил управителя, перебрался в Гомель, осел около тамошних оружейных мастерских, консультировал мастеров и клиентов. Почти все доходы с вотчины тратил на редкие железяки оружейного направления. Очень неплохая коллекция собралась — ему вдогонку ещё кучу разного барахла из княжеских хранилищ всунули. Чуть ли не с доплатой.

«Хромой гонец» той же ночью оказался в порубе. Сначала: «Исключительно чтобы с тобой чего, не дай бог…». А как приехал князь — и на дыбе. «Доносчику — первый кнут» — русская народная мудрость.

В очередь с мальчишкой на дыбу подвешивали и «Васисуалия»: а не видал ли чего? А не помогал ли кто в сём богопротивном занятии? После нескольких дней расспросов обоих моих бывших коллег — похоронили.

Кравчий Демьян, как я слышал, ближе к лету… опочил. Говорили, подавился рыбной костью. Не умеют у нас правильный фиш делать. То-то у покойника всё лицо было синее — есть не хотел. От него Благочестник узнал о поддельной «частице Креста Животворящего».

Благочестник деревяшку выбросил. Да и вообще — обе «шантажные паутинки» уже через несколько месяцев были оборваны.

У меня есть основания предполагать, что преждевременная смерть Демьяна-кравчего — одно из сильнейших моих воздействий на судьбу Святой Руси.

Говорил я уже, что князь Ростислав Смоленский создал, по удачно сошедшимся в его земле и в его времени обстоятельствам, весьма могучую службу для особо деликатных государевых поручений.

При переходе Ростика в Киев, немалая часть сего сообщества осталась в Смоленске, исполняя служение своё уже Роману Ростиславовичу. Прямо скажу: были они в делах своих весьма сведущи, умениями обладали редкими. Притом к Долгорукому и сыновьям его — весьма враждебны. Ибо и выросли они на той войне, что шла долгое время между Долгоруким с сыновьями и Изей Блескучим с братом его Ростиком Смоленским.

В следующем десятилетии реальной истории сиё сообщество провело ряд блестящих операций, отмечаемых и летописцами. Есть среди сих тайных ковов и вовсе уникальные. Такое, чего прежде на «Святой Руси» отродясь не бывало.

Трое из четверых Юрьевичей были уничтожены, а самый младший спасся лишь по недоразумению. И отнюдь не вина сих «витязей плаща и кинжала», что Смоленским Ростиславичам не удалось удержать за собой Киев и Новгород, расширить владения свои до Мономаховых, вновь собрать всю «Святую Русь» под одну шапку.

В моей же истории смерть Демьяна-кравчего, произошедшие от сего — замещения, переводы в другие города и службы, увольнение в отставку, хоть бы и с почётом — сильно раздёргали сию «тайную паутину власти», проредили славную когорту «княжьих потьмушников».

Исключение из службы одного-двух мастеров мало бы что изменило, но пришлось уж больно удачно по месту-времени: Благочестник относился к «потьмушникам» как к ловчим кречетам — «не надоть, греховно сиё». Новых людей не искали, не учили, не растили. А прежние уходили. По случаям разным да по возрасту. Как пришло время решать — кто кому хрип перервёт в княжьих святорусских игрищах, у Благочестника людей надобных и не сыскалось.

Сохранить «историю о страсти греховной промеж самой великой княжной и Ванькой-прыщом» в тайне от Ростика не удалось — Благочестнику попало не по-детски. Что ещё более усилило тягу Ромика к церковникам. Которые отнюдь не пеняли ему за упущение, но объясняли произошедшее происками «врага рода человеческого», исконной греховностью малых мира сего, а баб — особенно. И требовали не суеты да забот повседневных для укрепления дисциплины, надзора и системы безопасности, а чинного вознесения молитв и соблюдения постов. Общение с богом Ромику нравилось больше, ибо просветляло и умиляло. Что и сподвигло его на строительство надворной церкви Иоанна Богослова, да каменной Михаила Архангела взамен прежней деревянной.