И не увидишь. Поскольку я вовсе не «донской казак», а просто «от светлого князя — беглый вор».
Говоря о Волге надо постоянно помнить, что картинки этой реки в 21 века отражают совершенно другую гидрографическую ситуацию: полное зарегулирование стока. Волжский каскад свёл колебания уровня воды в реке к полуметру-метру. Но пока здесь нормально — как и на почти всех других реках этой местности: 6-12 метров от меженя до половодья. Точнее: годовые колебания уровня Волги до регулирования достигали у Твери 11 м, ниже Камского устья — 15–17 м, в дельте — 3 м.
Летописи отмечают, что у Ярославля напротив устья Коростели «курица вброд реку переходила». В 19 веке низовой хлеб шёл барками только до Рыбинска — дальше его приходилось перегружать на плоскодонки. Вдоль всей Верхней Волги лежат пока обширные пляжи. По которым топчутся бурлаки и разные другие копытные, а позднее жители будут успешно выращивать капусту — наносной ил и оставшаяся в почве влага очень этому способствуют.
На Волге выше устья Вазузы стоит Ржев. Первый, самый верхний, город на Волге. Там власть смоленских князей. И ещё долго будет — Ржев станет владением Мстислава Удатного, сына самого младшего из сыновей Ростика — Мстислава Храброго.
В самом устье Вазузы города Зубцова ещё нет — не построили. Но, конечно, селение имеется. По названию холмика, на котором поставлено — Зубец. В этом месте Волга делает сложный поворот, разворачиваясь больше чем на прямой угол. В вершину угла впадает Вазуза. Очертания «стрелки» — места слияния — похоже на острый зубец. А несколькими сотнями шагов выше в Вазузу впадает Шешма.
Есть старинная сказка о споре двух сестёр-рек — Волги и Вазузы. О том, как младшая Вазуза решила перехитрить старшую, встать пораньше и первой добежать до синего тёплого моря. А потом проснулась Волга:
Стихи — Маршака, а сказка куда как давнее: просто по природе этого места. Вазуза течёт с юга, весной вскрывается раньше. А Волга — с севера, позднее. Люди это давно заметили. Да и трудно не заметить два подряд половодья в широкой, низкой, заливаемой долине. Дальше Волга отклоняется к северу, ледяные заторы возникают здесь каждую весну, вода в несколько часов поднимается катастрофически, заливая всю долину от борта до борта. И первое наводнение — от «проснувшейся» уже Вазузы, запертой льдом спящей «старшей сестры».
А люди живут здесь очень давно: сюда, к Ржеву выводит один из древнейших вариантов «Серигерского пути», сюда вышли кривичи и словены от Ильменя и пошли по Волге вниз. У Ржева находили монеты времён императора Иоанна Цимисхия, противника Святослава-Барса, и Оттона Третьего — современника Владимира Крестителя.
Эти места нынче — граница. Ниже по реке — земли Суздальского князя. В полутора сотне верст — Тверь. Там уже нормальный город. Довольно новый — лет тридцать, как поставлен. Хотя люди в тех местах жили задолго до славян. И на правом берегу, в устье речки Тьмаки, и напротив — в устье Тиверцы.
Сейчас по Тиверце постоянно купцы новгородские лазают — начало ещё одного варианта «Серигерского пути». По Тьмаке — бродят бешеные бобры. Там какая-то странная популяция тысячу лет живёт — им глубоко плевать на людей, вылезают в устье речки и строят плотину. И не важно: глухие боры вокруг или асфальтовый центр современного большого города.
Тверь — пограничье между Суздалем и Новгородом. Как война — его жгут и перетаскивают. С одного берега на другой и обратно. Последнее время, года два, сидит в нём князь. Такой… «напущенный». Для повышения обороноспособности крепостицы.
Выбитые из своих земель, безудельные князья-изгои ходят по богатеньким родственникам и просятся:
— Дай городок! Дай городок!
В позапрошлом году в Полоцкой земле тамошние князья-«рогволды» опять сцепились. Эта семейка и всегда-то… А уж после устроенного Мстиславом Великим лет тридцать пять тому — тотального разгрома четырьмя армиями, пленения, «княжьего суда» над ними в Киеве да ссылки в Византии…
Потом возвращение… «по УДО» — тем, кто «представил убедительные основания предполагать, что не совершит новых преступлений и без дальнейшего отбывания наказания, а так же имеет положительное заключение компетентного органа о хорошем поведении осуждённого и способности соблюдать налагаемые в течение испытательного срока ограничения».
Проще: «стучал» Князю Киевскому, и ублажал Патриарха с Императором. В условиях «русского раскола» и прерывистой войны Изи Блескучего и Юрия Долгорукого делать это «правильно» — довольно изощрённое занятие.
Семейка возвращалась частями, в разное время и не все. Трое из шести князей-братьев — сами не дожили, но потомство оставили, Возвратившиеся — притащили не только греческие диковинки, но и воспоминания о накопившихся взаимных обидах. Кому проще понимать по лагерным наколкам — «БАРС»: «бей актив, режь сук». «Ху из ху» и насколько — каждый решал для себя сам. Мнения — разделились.
академически выражаясь — княжеская междоусобица. Войны, крамолы, заговоры…
Единственный серьёзный человек там — Евфросиния Полоцкая. У неё нет глупой вздорности, накопившейся у родственников за время Константинопольской отсидки. Два года назад она ножкой — топнула, придурков из Полоцка — выгнала. Посадила князем Полоцким своего племянника Всеслава Васильковича.
Ну, понятное дело, не она посадила, а люди полоцкие. По своей доброй воле, словом божьим просветлённые, стеная от неурядиц и усобиц, в заботах о животах и семействах своих, челом били… Не все — некоторым наоборот: «били по челу».
Нынешний Всеслав — изначально из Витебских «рогволдов», поэтому со смоленскими… в дружбе. До такой степени, что уже высватал старшую дочку Ромика, а его братца, князя Давида, позвал в Витебск — посмотреть обновку — отдаёт ему свой родной город. «В знак между-княжеской любви и нестерпимого уважения». А то Ростиславовичи просто так заберут.
Папаша у них, конечно, «миролюб» и «законобдень». Но Давиду уже 23, и он ныне — как волк голодный — ищет себе удел на Руси. Из Новгорода его вышибали, из Торжка вышибали… «дайте хоть что-нибудь — а то хуже будет». Прозвище «Попрыгунчик» — не от любовных забав, не за манеру прыгать по чужим постелям, а за скок по княжьим столам. К слову: заскок в Витебск у Давида — отнюдь не последний.
Почему вся эта история с младенцем Судиславом и закрутилась — генетически-политический папаня отъехал по делам на минуточку. Вот кравчий и осмелел. С точки зрения исторической — кравчий прав. Через полтора десятилетия Давид-Попрыгунчик перестанет прыгать по столам и сядет на длительный срок — начнётся его семнадцатилетнее княжение в Смоленске.
Многолетние заигрывания с земством при правлениях братьев вызовут в народе многочисленные надежды на него. Но «претендент» и «правитель» — две большие разницы. Разнообразные несчастия обрушатся на головы местных жителей, неоднократно будут они поднимать восстания против князя Давида. А он будет топить их в крови.
Я почти уверен, что Демьян-кравчий не сам дело начал, «из любви к искусству и к родине», а по команде Благочестника. Вероятнее — с княжеского многозначительного умолчания и о похотливости брата истинно христианского сожаления. Понятно, что Благочестник слов «убить братова ублюдка нахрен во младенчестве!» — никогда не скажет. А вот что-нибудь типа: «сорную траву с поля — вон», «паршивая овца — всё стадо портит», «если смущает тебя член твой…».
Недоказуемо, «не пойман — не вор». Осторожен князь Роман, осторожен и благочестив. Но… неэффективен. В отличие от отца своего Ростика. Который ныне всю «Русь Святую» уговорил, убедил и успокоил. Кроме одного исключения.
