– Скорее она ненавидит меня. Я не знаю за что.

– А ты?

– Я просто хочу быть от нее как можно дальше.

– Значит, ты хочешь поступить в академию, чтобы сбежать от тетки?

– Нет! – Она осеклась, испугавшись своего яростного протеста.

Говорят, душеведы могут узнать о человеке все что угодно, просто поговорив с ним достаточно долго. Можно ли переиграть храмовника? Как глубоко готов он залезть в чужую душу и что нужно сделать, чтобы скрыть от него самое сокровенное, самое важное и болезненное?

– Чтобы сбежать от эрлы Ауд, не нужно поступать в академию, отец Гуннульв. У меня есть другие родственники. Я хочу быть пилотом. Очень хочу. Я год готовилась.

– Успокойся, дитя. Не надо нервничать, я тебя не обижу. Лучше скажи…

Голос у храмовника был ласковым, на тонких губах играла теплая, чуть рассеянная улыбка. Он весь излучал внимание и симпатию. С ней никто не был так ласков уже очень давно. Но все это было только ширмой, а глаза не лгали. Пытливый, ищущий взгляд после каждого вопроса – храмовник словно что-то пытался нащупать, проникнуть в душу Альдис, разобрать на части и посмотреть, как она устроена. Расслабляться было нельзя.

– …потому что я обещала отцу, что поступлю в академию и стану пилотом. Такаси учил меня кобудо и кэмпо. Но у меня плохо получалось…

– А почему плохо?

– У нас было всего шесть месяцев, а Такаси любит повторять, что к мастерству идут всю жизнь…

Вопросы вежливые, вопросы нейтральные, вопросы-ловушки… Храмовник плетет сеть из вопросов, как паук паутину. О чем ты мечтала в детстве? С кем дружила? Что ты больше всего любишь? Чего боишься? Мягкий, вкрадчивый голос, пытливые голубые глаза. Храмовник что-то ищет в Альдис. Отворачиваться нельзя, нельзя закрываться, нельзя паниковать, ее защита – это наивность и спокойствие.

– Почему ты боишься меня, дитя?

– Потому, что моя судьба и жизнь в вашей власти. Я чувствую себя беспомощной.

– Тебе не нравится это чувство?

– Не нравится. Слишком часто мне приходится его испытывать.

Время остановило свой бег. Осталась только эта комната, остался улыбчивый мужчина и вопросы, вопросы, вопросы…

– Значит, ты хочешь выполнить последнюю волю своего отца?

– Да! И еще я хочу послужить своей стране!

Что-то очень личное прорвалось сквозь все препоны, которые воздвигла Альдис в своем сознании, и храмовник откинулся на спинку стула. Паук доволен, он поймал жирную муху в свои сети.

– Ты хорошая девочка, Альдис, и хорошая дочь. Из тебя получится славный солдат.

Девушка кивнула, чувствуя, как наивно-глуповатая улыбка прилипает к губам – не отдерешь. Что сумел увидеть храмовник-душевед? К чему были все эти вопросы? Не ляпнула ли она чего-то такого, за что потом придется расплачиваться?

– Можешь вернуться в двенадцатый кабинет. – Храмовник подписал зачетный лист. – Там оформишь бумаги. Увидимся на Виндерхейме. – Он успокаивающе улыбнулся, а Альдис снова кивнула, как чжанский болванчик.

Только когда за спиной захлопнулась дверь, она позволила себе выдохнуть и взглянуть в полученные бумаги. Куча врачебных пометок и замечаний, понятных только специалисту, пятерки по всем экзаменационным предметам. Напротив графы «собеседование» стояло одно слово «одобряю», написанное мелким, убористым почерком. Это слово означало, что Акулья бухта осталась позади. Позади серые скалы, поросшие низкими деревцами, неласковое северное солнце, острые плавники, режущие ровную гладь воды. Позади мелочные придирки эрлы Ауд, вонь рыбьих потрохов, занятия с Такаси. Впереди небо, свобода и великаны-турсы, послушные ее воле.

Только царапало слегка, на донышке души, воспоминание о записях, которые вел душевед-храмовник во время разговора. Но Альдис решила не думать на эту тему. Сегодня ее праздник, и ничто не сможет его испортить.

Экзамены заняли чуть больше трех часов, поплавок в клепсидре успел подняться только на три с половиной деления, но обстановка в кабинете разительно поменялась. Документы были сдвинуты в сторону, в центре стола красовался пузатый медный чайник, рядом на блюдечке лежало несколько рогаликов. Чиновник и тетка прихлебывали чай из больших металлических кружек с клеймом министерства на боку. Глаза опекунши блестели, вечно недовольная складка около губ разгладилась, и даже на желтоватых обветренных щеках откуда-то появился румянец. Альдис остановилась в дверях и перевела подозрительный взгляд с опекунши на лейтенанта. Тот выглядел слишком уж довольным для человека, которому пришлось провести больше двух часов в обществе тетки Ауд.

– …тогда я ему говорю: «Дорогуша, акула и должна быть тухлой», – завершила свой рассказ тетка и тонко захихикала. Ее смеху вторил басовитый хохот чиновника.

– Я закончила, – намеренно громко сказала Альдис. Ей ужасно хотелось добавить какую-нибудь колкость, чтобы хоть немного отплатить тетке за месяцы подколок и издевок. Устоять перед соблазном теперь, когда ее жизнь больше не зависела от эрлы Ауд, было необычайно тяжело, но девушка сумела сдержаться.

– А! Вот и ты! – Показалось или тетка действительно смутилась? – Быстро как-то. Провалилась?

– Нет!

– Тогда давай бумаги. – Чиновник тоже выглядел слегка смущенным, как воришка, застигнутый на месте преступления. – Мы это… соседи почти. От моего родного фордора до Акульей бухты всего четыре часа плыть, – пояснил он, словно извиняясь за неуместное чаепитие.

– А что это вы тут делали? – Девушка постаралась, чтобы вопрос звучал невинно и по-детски.

– Глаза разуй. Чай пили, – фыркнула эрла Ауд. Она уже вполне взяла себя в руки, виноватой себя не чувствовала и даже несколько напоказ улыбнулась толстенькому лейтенанту, что решительно не понравилось Альдис.

– Я скоро домой поеду. Мне пятьдесят в следующем году. Заеду, соседей навещу, – продолжал вслух размышлять чиновник, делая пометки.

Эрла Ауд благосклонно кивнула, и Альдис снова еле сдержалась, чтобы не сказать какую-нибудь гадость. Чаепитие, перемигивания, теперь он еще и в гости собирается… Всеотец, ну почему тетка осталась ждать в кабинете? Почему лейтенанту вздумалось угощать ее чаем? Вернуться в Акулью бухту на каникулы через десять месяцев и обнаружить, что толстяк стал ее опекуном! Ну уж нет!

– Вот и все. – Лейтенант поставил на гербовой бумаге оттиск и протянул эрле Ауд. – «Морской змей» отбывает с третьего причала за час до заката. На борту быть не позднее чем за полчаса до отплытия.

Встревоженная Альдис наблюдала за излишне теплым прощанием тетки и чиновника. Эрла Ауд еще не так стара, ей едва исполнилось сорок. Пусть тетка даже в молодости не блистала красотой, но и лейтенант мало похож на сына конунга. Вряд ли он будет очень разборчивым.

– У него половины зубов нет. И волосы сальные, – высказалась она сразу после того, как захлопнулась дверь кабинета.

Нет, ну конечно, пытаться отвадить тетку подобным образом от лейтенанта – просто глупо. Ответным взглядом эрлы Ауд можно было заморозить всю воду в гавани Йелленвик до дна.

– Тебя не спрашивали, – отрезала опекунша. – Поговори мне еще. Давай, шевелись быстрее.

– Куда мы идем?

– На рынок.

«Ах да!» – вспомнила Альдис. Тетка, как всегда, собиралась уложить одним гарпуном сразу несколько рыбин. Пахучие южные специи, тонкие и легкие ткани для праздничной одежды, изысканные духи и прочие праздные мелочи стоили в Йелленвике много дешевле, чем в Акульей бухте или на прилегающих островах. Эрла Ауд не была бы собой, если бы не запаслась товарами. У нее было выкуплено несколько ячеек на грузовом кнорре, и можно не сомневаться, что все места для своего багажа она набьет под завязку.

– Ну, пошли уже. Чего встала?

– Я хотела бы посмотреть город. Вы же обещали, что мы его увидим.

– Не будь дурой! – Тетка начала кипятиться. – Пока ты возилась, полдня прошло, а завтра с утра кнорр уплывает. Сама видишь – поздно приплыли.

– Я не пойду!

– Пойдешь как миленькая. – Опекунша выразительно помахала в воздухе гербовой бумагой. – Или поплывешь обратно.