Вода серебрилась, на глубине отливала перламутром. Морская даль была ослепительно синей. Казалось, там, вдалеке, кто-то разлил краску и, она, лениво змеится по волнам.

Остров был огромной каменной скалой. Коричневые склоны были покрыты зеленой морской слизью, в воде тихо плескалась молочная пена, и струились водоросли. Антон пробовал нырнуть с аквалангом. Потом учил Таню им пользоваться, но она все же не решалась долго быть под водой.

На третий день началась работа. Антон просыпался рано, еще до восхода солнца, готовил холст, краски и шел в рощу, на скалу и оттуда рисовал кипящий червонным золотом восход, писал озаренное ослепительным светом море и громаду острова в нем. В роще было уютно и тихо под насвистывающую флейту ручья и шепот листвы.

Антон был так упоен работой, что Таня, которая сквозь сон слышала удаляющиеся шаги, вставала, начинала готовить завтрак, и не могла оторвать его от кисти.

Но когда горячее солнце превращалось в печку, неумолимо зависая над миром, работать становилось невозможно, они шли на берег, постоянно первобытно-пустынный, белый и желтый одновременно, купались и загорали, погружались в голубой мир рыб и водорослей.

После обеда (чаще всего жареной рыбой) – отдыхали в роще под тентом или в уютных стенах прохладного дома. Оживали лишь, когда спадал жар. К вечеру море из ласкового, фиалково-синего, превращалось в более бурное, темное. Антон дожидался заката, писал его, а потом они сидели, обнявшись, глядя на закат, на пылающие алым цветом облака, на величие огромного существа, зовущегося морем, тихо беседовали, и, казалось, не будет конца и края этому райскому благолепию. Во время теплой ночи звезды сияли так, что пропустить этот бриллианто-коралловый карнавал было невозможно. В это время море загадочно дышало в дреме, мерцало и горело отблесками. Под легким ветром шумели сосны, где-то далеко пели лягушки, жужжали проносящиеся светлыми точками насекомые…. В сон проваливались, как бездну, очень поздно, но сновидения зачастую были легки и приятны.

Более всего радости испытывала Таня. Если Антон еще временами был задумчив и не удовлетворен работой, исправлял, искал верное решение, то Таню все радовало, все восхищало, все казалось несравненным и чудесным.

Она не могла налюбоваться морем и подводным миром, но особенно радовалась тому, что рядом был он, близкий, родной, добрый. Он ей трогательно помогал, ловил рыбу, ходил за продуктами, много рассказывал из того казалось бы необъятного запаса знаний, что были у него. Иногда они читали друг другу стихи и даже пели… Более всего Таня любила наблюдать за его работой, за полетом его души, фантазии, за мастерством, за движениями рук, взмахами кисти.

Их отношения оставались чистыми, тонкими и целомудренными, и это несколько печалило Таню. Ей иногда казалось, что он любит ее как человека, личность, но, как на женщину – не обращает внимания. Поздно ночью он целовал ее, они расходились по разным комнатам и в этом он видел какую-то святость. Таня это объясняла тем, что она лишь подруга ему, а не жена. О женитьбе он всерьез не говорил, считая это чем-то второстепенным, ненужным, придуманным цивилизацией. Для него важнее было духовное единство. Но Тане в их сложившихся отношениях не хватало гармонии… Она желала близости, она хотела родить ребенка от него, считая, что такой умный и высокоинтеллектуальный отец может научить сына или дочь многому хорошему. Для нее это желание не было новым, но оно было затоптано и унижено Валерием. Поэтому она слегка волновалась, как у нее будет с Антоном. Она долго чувствовала его поцелуи, но просыпалась одинокая, грустная, и плакала…

Она спускалась вниз в короткой и тоненькой, словно паутинка, ночнушке, смотрела на него спящего, ожидая пробуждения, но он спал крепко, откинув кудрявую голову, раскинув руки, а утром, ласковый и добрый, погружался в работу.

Как-то вновь зашел разговор о Танином портрете, и она решила воспользоваться ситуацией, применить чисто женские чары и хитрость. Когда был выбран день, Таня, набравшись смелости, спросила лукаво, какой он хочет писать ее одетой или обнаженной? Антон удивленно посмотрел на нее, тут же смутился, залившись румянцем и сказал, что не смеет даже и мечтать, о чем – либо подобном. Таня, заверив его, что ничего постыдного и зазорного в этом не видит, ибо многие художники были поэтами телесной красоты, ушла к себе наверх. И вот, наконец, подготовленная она зашуршала шагами по лестнице вниз. Она шла плавной походкой завернутая в длинную тальму без рукавов, ее обнаженные плечи блестели, а тело струилось и изгибалось при каждом шаге. И каждый ее шаг отдавался ему в сердце. Когда из-под покровов тальмы вырезалось ослепительно рельефное тело, оно показалось Антону чудом природы.

Опытный взгляд художника охватил все ее совершенство. Она стояла во всей красоте двадцатипятилетней женщины. Черные, как смоль, очень густые волосы колыхались шатром. Она прошлась по комнате, освещая ее всю неземным светом, изгибая тонкий тополиный торс и покачивая округлыми бедрами.

Он стал легкими мазками набрасывать это совершенство на холст. Работали до полной усталости несколько часов, а потом пошли в вечернее, мирно дышащее море.

На берегу она обняла его и прошептала:

– Смотри, какая тихая, первобытная ночь. Нет никого, только море и звезды… Мы одни на всей земле… Давай же отдадим наши тела морю и друг другу.

Они ринулись в воду, долго плескались и кувыркались в теплой горящей воде, он ловил ее пружинистое, податливое тело. Она вдруг вся затрепетала, вспыхнула, как только что распустившийся цветок. Она вновь испытывала полет, летела все быстрее и быстрее, словно ее подхватил огненный вихрь!

Они встречали рассвет на берегу, утомленные бурной волшебной ночью, одни в мире. Пробудившись, он бросился сильным телом в темные кипящие воды. Искупавшись, видел, как встает она, смешно мотая головой, вытряхивая песок из волос, счищая ракушки, прилипшие к телу. А потом, тихая и счастливая, медленно и мягко ступая, пошла в воду, поплыла, плавно гребя руками перед собой и за нею струилось, тянулось, преломляясь в воде, ее тело. Искупавшись, она встала в воде, выжимая, как русалка, воду из волос. Вместе они вышли на берег и пошли к дому…

Вновь день бешеной работы, а за ним ночь любви и страсти – у нее, наверху, в ее комнате. Окно открыто, в него врывается соленый свежий ветер, охлаждая истомленные тела.

***

Их долгие разговоры по вечерам принимали временами характер легких философских диспутов, а точнее, это была всегда равноправная спокойная беседа. Антон понимал, что даже если он не согласен с точкой зрения Тани, то нельзя сразу энергично доказывать ей это. Он старался делать это бережно, осторожно, боясь, чтобы собеседница его не замкнулась в себе… Но, к счастью, Таня оказалась не такой, ее огромное уважение к Антону заставило ее ценить его мнение, а он не зачеркивал ее индивидуальность, неповторимость, а лишь мягко поворачивал к себе, соглашаясь с ее склонностями и привычками.

Так проходила долгая взаимная притирка, без которой невозможна никакая совместная жизнь…

…Как-то они говорили о духовной стороне жизни человека, и Таня, глянув, на бриллиантовое ночное небо, спросила о Боге. Почему он, создатель этого мира, видя зло и насилие в мире, так мало и редко приходит на помощь?

Антон ответил, что у него есть своя точка зрения на этот счет, с которой можно спорить.

Он сказал:

– Люди ждут пришествия Бога. Но, наверное, его пришествие нельзя понимать, как явление его физического облика среди земных условий. Бог – субстанция духовная. Он находится в особом мире. Кроме того, боги никогда сами ни к кому не приходят. Уже был нам дан шанс спастись через Христа, но мы не пожелали…. Теперь мы сами должны идти к Богу. Идти через добро, творчество, талант, используя то, что он нам дарит… Бог – это высший мир, духовная часть Космоса. Человек не должен отделять себя от высшего мира, от Космоса. На Земле мы должны сделать одно важное дело – усовершенствовать себя, найти себя, принести максимум добра, пользы, чтобы достичь Божественного, чтобы достойно войти в Космос, в Великое Космическое Братство Разума… Если даже человек прожил свою жизнь средне, имел какие-то добрые заслуги, хоть и немало и грехов, вовремя совершенное раскаяние, последние светлые мысли и дела, мощное устремление к Высшему будут иметь свое значение. Даже любое малое, но благородное деяние, совершенное нами, будет иметь свое вознаграждение…. А ждать Бога с небес… Не знаю…. Мне кажется, ключ ко всему лежит в самом человеке, и никто, кроме него, не может достичь чего-то лучшего…