— У тебя очень живая мимика. По твоему лицу можно быстро понять, о чем ты думаешь. Нинель погибла в той войне, погибла, защищая только рожденную дочь — Ириду.

А вот тут пришло понимание, именно Ирида, является наша основательница рода. Надо срочно рассказать об этом бабушке, пусть исправит в нашей книге.

— Я хочу тебя научить летать, так как летала Нинель. Если кто и способен вытворять все это в небе, то, пожалуй, только ты со своей метлой. — Метла, прижимающаяся все это время ко мне, чуть подалась вперед, ох и любит она быть в центре внимания.

Но меня сейчас интересовало не это:

— Кто отец Ириды? — мне кажется, я знала ответ на этот вопрос, но все же.

Магистр отвел глаза, не смотрел на меня, и молчал. Молчал, мне показалось так долго, а потом глухо ответил:

— Рождена она была от меня, но назвать себя ее отцом я не могу. Когда я вернулся с войны, моя девочка была уже взрослой, у нее уже была своя семья, и она не простила меня, что я ее бросил, что не смог защитить мать. Меня не было тогда в ее жизни, а после она не дала мне там и появиться. — Говорить ему было тяжело, слова как будто резали горло изнутри, но он продолжил.

— Я пообещал ей, что сам не буду искать встречи с ней и ее детьми, но время шло, мой дар, он же проклятье — бессмертие, был со мной. Я видел ее смерть, она ушла сама, когда поняла, что пора. Я еще следил за ее дочкой, моей внучкой. Потом, знаю, это трусость, но мне было так больно смотреть, как умирают те, которые должны были пережить нас с Нинель. — Да он долго держал это в себе.

— Мы ведь когда-то мечтали, что состаримся вместе, будем играть с внуками и правнуками. А теперь ее нет, и передо мной наше наследие, и я даже не могу вспомнить, какое ты по счету поколение. — Улыбка вышла такая жалкая, и явно с издевкой над собой, это жутко — пережить всех, кого любил.

— И я учу тебя, — он смог посмотреть мне в глаза, где давно и прочно были слезы, — в память о Нинель и об Ириде. Я обещаю, ты станешь королевой полетов, ты будешь летать лучше, чем она и я вместе взятые. Ведь так и должно быть, дети должны становиться лучше, чем родители. Я знаю, ты можешь меня ненавидеть, но я твой учитель и все равно не отступлюсь. — Он был решителен.

Я вытерла слезы и сквозь них улыбнулась:

— Э нет, деда, мама будет в восторге, теперь есть, кому за мной присмотреть и за меня краснеть даже в Академии. Да и ненавидеть тебя мне не за что, это прошлое, а вот наказание, походу, тебя все-таки настигло в моем лице. — Даже смех пробил, не повезло ему с родственничками. — Раньше можно было мечтать, что я выучусь и уйду, а теперь, куда я денусь, ты моя семья, а семья — это святое.

На мою тираду, он только улыбался. Ну, не могу я сказать прямо, что мне безумно жаль его Ириду и весь свой род, ведь у нас рядом мог быть такой чудесный наставник, да и так, я как представлю, что он и Ирида пережили…

— А знаете, у нас на книге рода, рукой Ириды сделана запись: 'Всегда помни, кто твоя семья. Отвернуться можно от того, кто заслужил, но не от родного. Отворачиваешься от семьи, значит, теряешь себя. Помни это. Научись прощать. Прощаю и люблю вас'. Сейчас я начинаю думать, что фраза 'прощаю и люблю вас' была не нам, ее потомкам, а вам, ее родителям.

Магистр стоял, смотрел на солнце и улыбался так задорно, как мальчишка, а по щекам скатилась две слезинки, которые он быстро смахнул.

Он ведь совсем один, все эти века, это же пытка временем.

— А думал, придется умолять о прощении моих девочек там, за чертой, а моя малышка все-таки простила старого дурака. А Нинель, с ней мы свидимся и чувствую, будет мне трепка, но это будет потом. А сейчас у меня есть внуча, которую нужно гонять. Так, сейчас вперед, есть, и отдыхать, вечером жду, — он постарался сказать это строго, но не вышло.

Я рассмеялась, и порывисто обняла его, а он шепнул 'Спасибо'. Да не за что, я-то, как раз ничего и не сделала, они сами. Наверно Ирида думала, что отец нарушит обещание и все-таки с кем-то поговорит, а там ему и прочтут слова, адресованные ему. Так и получилось, правда, времени прошло чуть-чуть больше, но лучше поздно, чем никогда.

Надо будет узнать у него подробности гибели Нинель — это история нашей семьи, а значит, мы, ее потомки, должны знать. Тот, кто не знает своей истории, не имеет будущего. Но это все потом, у нас будет время, сейчас ему надо насладиться моментом, что с плеч упал груз вины.

Промолчать и не рассказать все бабушке я не смогла. Она мне и сообщила, что мама с папой отправились в медовый месяц, так что связываться с ними бессмысленно:

— Они невменяемы, глаза шальные, переспрашивают по несколько раз, и все равно не понимают, что им говорят. Ну их, этих влюбленных, тебе передали, что любят и скучают. А больше с ними не о чем говорить. Вернутся, тогда и расскажу.

Я веселилась, бабушка хоть и возмущалась, но явно была счастлива за родителей, наконец, и они вместе. На мой рассказ о магистре Смерче только покивала, а потом проговорила:

— Вот интересно, а мы-то думали, что Ирида заповедала нам прощать своих родных, потому что дети — это еще та головная боль. А она, видимо, под конец примирилась со своей судьбой и простила отца, это здорово. От судьбы не убежишь, не перекроишь, она настигнет, и тебя, Ева, в том числе.

Последнюю реплику я не поняла, но бабушка, ни в какую не согласилась признаваться, о чем она. Пришлось закруглять разговор.

Ближе к обеду, ко мне в комнату постучали, сползла с кровати и пошла открывать, на пороге стоял мужчина в черном, присмотревшись, поняла, что он в костюме тени:

— Ева Ветрова, вас вызывают в управление. Пройдите, пожалуйста, со мной. На сборы у вас есть пять минут, я ожидаю, — с этими словами он чуть отошел, и стал по стойке смирно. Может, не живой он? А, нет, моргает иногда.

Моего ответа не требовалось, поэтому в комнату вернулась, переоделась, сняла домашнюю майку, надела парадно-выходную, шорты джинсовые надела на подтяжках, и волосы закрутила. Я готова.

— Малыш, я ушла. Когда вернусь, не знаю. Если до вечера не будет, начинай бить панику и высылай спасателей, — шутка вышла так себе, и Шуршик на нее только фыркнул, но выглядел взволновано.

— Если не вернешься, им всем несдобровать, я тебя везде найду и отовсюду вытащу.

Мой защитник, маленький рыцарь, хотя маленьким он уже и не был. За то время, как он у меня появился, он подрос, возмужал, и его форма, которой он по-прежнему придерживается, это его решение, а не необходимость. Говорит, пока его устраивает, ну а меня и подавно.

В пять минут я уложилась, вышла, закрыла дверь и посмотрела на своего сопровождающего. Он отмер, кивнул и открыл портал, в который мне следовало шагнуть. Ну, с ветерком.

***

Оказались мы в коридоре, где было темно и пусто, сопровождающий прошел несколько шагов и открыл дверь слева от меня.

— Ева Ветрова доставлена.

— Рядовой, ты же живой, что же ты ходишь, говоришь, как зомби? И я просил не доставить, а пригласить и сопроводить ко мне. Свободен! — Это моему конвоиру, а видимо, себе, — где таких только делают? Понабирали на мою голову.

В кабинет я зашла, чуть опасаясь. Картина, представшая моему взору, была забавна. Центральный стол, за которым сидит вчерашний знакомый, к столу примыкает длинный стол, образуя букву Т, на нем куча папок, какие-то документы, за спиной, видимо в углу, куст магнолии. Почему видимо? Потому что сейчас этот куст уже четко за спиной и веточками лезет в документы, что-то потрогать хочет, но хозяин кабинета, как ни в чем не бывало, просто отмахивается. Видимо, устал отгонять, и смирился. Пока я осматривала весь оставшийся кабинет, картину с бушующим морем, карту нашего мира и соседнего, стеллажи с книгами, за мной, оказывается, наблюдали. Будучи пойманной на любопытстве, я вернулась взглядом к хозяину кабинета и поздоровалась.

— Рад, что вы смогли посетить меня, — прозвучало вроде вежливо, но получилось, как издевательство. Он, видимо, тоже заметил, поэтому быстро продолжил, уже без светской болтовни, — присаживайся, нам предстоит долгий разговор.