"…Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту Куантрен…" Под объявление на русском, английском и французском языках пассажиры аэрофлотовского "аэробуса" отстегивали ремни и тянулись к полкам с ручной кладью. Высокий мужчина средних лет аккуратно сложил номер "Советской России" и засунул во внутренний карман пиджака. Это был Ростислав Александрович Вельяминов, физик из Московского университета, направляющийся в командировку в ЦЕРН. Захватив портфель с ноутбуком и дорожными мелочами, Ростислав пробрался к выходу, с удовольствием разминаясь после четырехчасового перелета в эконом-классе. Пограничные формальности в швейцарском коридоре прошли достаточно быстро, багажа не имелось, и ученый скоро оказался на стоянке женевского аэропорта. После московского мокрого снега теплое солнце и зеленые, с редкими желтыми и красными пятнами, деревья заставляли забыть, что на дворе середина ноября.

— Славка, привет! — физик обернулся на знакомый голос. Русская речь выделялась на фоне многоязычного гвалта.

— А, Миша, день добрый! Как жизнь в Женеве?

— Суета вокруг коллайдера. Будто других ускорителей в ЦЕРНе нет. Народу — как на привозе. — Михаил Гозман, бывший однокурсник Вельяминова, иногда любил щегольнуть одесским говорком. — Проходи, мой "форд" на краю стоит.

Друзья погрузились в обшарпанный "мондео". Михаил вел машину очень рискованно, пугая женевцев зигзагами с выездом на встречную полосу. Гозман работал в ЦЕРНе уже лет десять, выезжая в Москву только в редкие отпуска. Вельяминов же делил время между международным ядерным центром и московской лабораторией почти поровну. Впрочем, в последнее время командировки в Швейцарию становились всё длиннее. Ростислав чувствовал, что от его усилий в России всё меньше проку. Большая часть студентов, вынужденных постоянно подрабатывать ради банального пропитания, с трудом усваивала физику высоких энергий. В университете во время сессии Вельяминов гонял студентов нещадно по всей программе, не стеснялся тыкать носом в ошибки, но "неуды" ставил редко. За глаза студенты прозвали избегавшего панибратства Ростислава Александровича "железным преподом", уважали и немного побаивались.

"Форд" проехал мимо коричневой сферы "глобуса" и на светофоре свернул налево к главному входу. Михаил сунул в считывающее устройство карточку-пропуск. Шлагбаум поднялся, при этом вахтер-негр так и продолжал дремать в своей стеклянной будке. Машина двигалась по улицам научного городка. Здешние "route" назывались в честь выдающихся ученых — от Демокрита и Архимеда до Лоуренса и Векслера. Главный офис ЦЕРНа напоминал лабиринт — новичок легко бы заблудился в его закоулках. Оформив бумаги и продлив магнитный пропуск, Ростислав вышел на площадку перед столовой. Михаил жевал бутерброды с сыром.

— Угощайся, я взял на твою долю.

— Спасибо, последний раз я перекусывал еще в самолете. Теперь получу в техотделе дозиметр — и в общагу отсыпаться.

— Понимаешь, Слава, — замялся Гозман, — тут из-за пуска новых детекторов на коллайдере приперлась чертова куча народу, причем не столько наши коллеги, сколько политики, журналюги и прочая гоп-компания. В общем, в общежитии свободных комнат нет.

— Ни хрена себе!

— Я заказал тебе номер в отеле в Сен-Жени-Пуйе. Далековато, но…

— Ладно, поехали во Францию, черт с тобой.

Против ожидания, отель "Балладен" понравился Вельяминову. Небольшая панельная коробка стояла на окраине французского поселка. Границу миновали почти незаметно, после вступления Швейцарии в Шенгенскую зону исчез даже символический контроль. Симпатичная толстушка-портье выдала ключ от номера, улыбнувшись ученому из России.

Утром Ростислав, едва позавтракав круассанами и кофе, быстрым шагом дошел до главного корпуса. В комнате исследовательской группы его уже ждали коллеги.

— Поздравляем наше светило! — оглушительно гаркнул Михаил, размахивая бутылкой шампанского.

— Мы все поздравляем дорогого доктора Вельяминова и желаем ему десять тысяч лет жизни, — по-английски, но с церемонной восточной вежливостью произнесла Пак Ма Ян, инженер-электронщик из Южной Кореи. Маленькая кореянка внешне походила на десятилетнюю девочку. Вельяминов улыбнулся, вспомнив, как в прошлом году устроил Ма Ян экскурсию на подмосковный ускоритель. Охранник сперва рявкнул "С детьми нельзя!", а потом, увидев документы девушки, долго извинялся. Теперь кореянка с хитрым видом прищуривала и без того узкие глаза.

— Ура! Браво! — дуэтом крикнули постдоки Войцех и Марио — поляк и итальянец. Молодые парни откровенно веселились, глядя на занимающую большой стол батарею разнокалиберных бутылок.

— По какому поводу веселье? — недоуменно спросил Ростислав. — До нового года еще далеко, а день Октябрьской революции уже прошел.

— Я знаю, что ты убежденный коммунист, — сказал Михаил, взглянув на портрет Ленина над рабочим столом Вельяминова, — но, кроме годовщины революции, неплохо бы помнить и про собственный юбилей.

Ростислав хлопнул себя по лбу. Надо же так закрутиться, чтобы забыть про собственное сорокалетие! А празднование постепенно раскручивалось по стандартному сценарию. Прочувственные речи, подарки от коллег. Непрерывные тосты на нескольких языках. Но главный подарок неожиданно преподнес Гозман.

— Мы все знаем нашего дорогого юбиляра как талантливого теоретика, предложившего принципиально новую модель темной материи. Но любая теория нуждается в экспериментальной проверке. И эта проверка, experimentum crucis, так сказать, скоро наступит. Надеюсь, успешно. Я верю в тебя, Славка.

Михаил жестом фокусника протянул Вельяминову прозрачную папку с бумагами. Ростислав увидел короткое описание установки-концентратора темной материи в полном соответствии с его собственными недавними расчетами, опубликованными в Astroparticle physics. На захваченные ловушкой частицы темной материи планировалось направить пучок высокоэнергичных пионов от ускорителя. Недавно Вельяминов, обрабатывая данные наблюдений ядра Галактики, предположил, что темная материя влияет на течение времени. Эффект должен был проявиться при взаимодействии темной материи с адронами. Работа велась на энтузиазме, параллельно с основным занятием — изучением кварк-глюонной плазмы в рамках огромной международной коллаборации. Правила коллаборации довольно жестко регламентировали порядок доступа к ускорителям, но Гозман проявил сообразительность и добился выделения двухсотгэвного пучка под внеплановый эксперимент. Увлеченные перспективой открытия, коллеги работали по ночам, разрабатывая установку. Михаил провел инженерные расчеты и заказал узлы в мастерских ЦЕРНа, Пак Ма Ян смонтировала прибор, Войцех и Марио работали как подсобники.

Ростислав чувствовал азарт — скоро решится судьба теории. Если получится, не за горами овладение темной материей. В любой точке Галактики космические корабли получат неисчерпаемый источник энергии. Управление временем тоже сулит очень много. Вот только для нынешней России пользы от открытия немного. Президент и премьер произносят громкие слова про наукоемкие технологии, а на практике продолжается примитивная распродажа нефти, газа и металлов. Провинциальный капитализм не заинтересован в развитии. Впрочем, прогресс человечества в целом рано или поздно приведет к мировой революции и коммунизму. Так что польза всё-таки будет, хоть и не сразу.

Коллеги выпили за успех будущего эксперимента, за победу социализма во всём мире, за космическую экспансию — в команде подобрались люди левых взглядов. Пак Ма Ян предложила тост за воссоединение Кореи на основе социализма. Экспансивный Марио произнес целую речь о Четвертом Интернационале. Вдумчивый Войцех аккуратно поправил:

— Сейчас нужен новый, Пятый Интернационал для всех коммунистов. Вражда Троцкого и Сталина для нас — нечто вроде борьбы Суллы и Мария. Оставим прошлое историкам. То будет правильно.