длинную и последнюю поездку, перед тем как сядет солнце и зажгутся уличные фонари,

заканчивая тем самым, летние каникулы. Они были великолепны – исследования леса,

прыжки с домов и купание в океане. Герб, я и Кайл, вместе сводили с ума своих матерей и

давали жару соседям. Мы проводили вместе каждый день, сея хаос и веселясь от души. Я

не готов все это заканчивать сейчас, но я хочу узнать больше о девушке, которая вдруг

появилась из ниоткуда.

Решаю скрыть свое любопытство, чтобы не терпеть издевки от своих друзей. Я резко

трогаюсь, с силой жму на свои неоновые оранжевые педали, вращая замасленную

серебряную цепь, круча резные шины и толкая себя вперед. И снова сердце учащает свой

ритм, как бы готовясь к приливу сил от работы всех мышц тела и усталости от скорости

поездки. Я криво ухмыляюсь, и горячий воздух обжигает мои глаза.

Это тот мир, к которому я принадлежу.

Любопытство берет верх, и пока я не уехал слишком далеко, я оглядываюсь через плечо.

Пенелопа вышла на крыльцо и стоит у загромождения из пяти-шести коробок. Вместе

того, что бы взять одну из них, девушка в зеленных очках на лице машет мне.

Я еду быстрее.

Девчонки все же странные, даже те, которые очень симпатичные и умеют надувать самые

крутые пузыри, которые я когда-либо видел.

Когда солнце совсем скрывается из вида, я начинаю свой путь домой. Я, под желто-

оранжевым светом фонарей, медленно кручу педали и еду вдоль улицы в одиночку. В

воздухе разлита вечерняя теплота, чувствуется запах морской соли и кое-где появился

туман. Обжигающее солнце ушло. Вот, кот проскочил передо мной; заработали чьи-то

газонные разбрызгиватели, попав мне на лицо, когда я завернул; из домов доносятся звуки

телевизора.

Я замедляюсь, при подъезде к дому, растягивая последние несколько минут свободы.

Соседский грузовик исчез. Его сменил серебряный Крайслер. Больше не видно коробок на

крыльце, но появилась деревянная табличка над дверью с надписью «Файнелы».

Пенелопа Файнел.

Я толкаю свой велосипед по дорожке, и тут зажигаются фонари сигнализации, освещая

весь двор у дома, и захватывают немного соседского двора. В то же самое время, на улицу

выходит отец Пенелопы, и дверь за ним захлопывается не сдерживаемая доводчиком.

Он видит меня и произносит:

– Нужно бы починить.

– Да уж, – отвечаю я, не зная, что еще сказать. Я ставлю свой байк позади дома.

Мой новый сосед устраивается на отдых на веранде. Его рост около шести футов, вкупе с

темно-коричневыми волосами и густыми бровями, делает его довольно пугающим. Даже с

такого расстояния, и при слабом свете фонарей сигнализации, я различаю темные вены и

достаточно густой волосяной покров на его руках. В отличие от жены он худой. Как и у

его дочери, его кожа уже тронута солнцем.

– Скорее всего, тут нужен болт, – бормочет он. – Как впрочем, и всему остальному в этом

чертовом доме.

Я секунду обдумываю и решаюсь помочь.

– Я уверен, что у моего отца есть болты, которые вы могли бы одолжить.

Отец Пен оглядывает меня. Его густые брови сходятся вместе от прищура глаз.

– Кажется это яркий свет, малой, – указывает он на один из сигнальных фонарей.

Я киваю.

– Да, сэр.

– Могу поспорить, он светит прямо в мою комнату.

Я поднял глаза на дом. До сегодняшнего вечера все окна были темные. Теперь же они

светились, и несмотря на занавески, я мог различить проплывающие мимо тени. Я

размышляю, которая из комнат ее.

Надеюсь та, которая прямо напротив моей.

– Мне совсем ненужен светящий в мою комнату луч, парень, – говорит отец Пен низким

голосом. – Кое-кому завтра рано вставать.

– Он зажигается только тогда, когда кто-то проходит мимо, – ответил я, сунув свои липкие

от пота руки в карманы.

– А что насчет живности? – спросил он.

– У нас нет никаких животных, сэр, – ответил я.

Мистер Файнел громко засмеялся, наполнив липкий ночной воздух бурным весельем.

– Я имею в виду енотов, малыш. Коты, заблудшие псы или опоссумы – реагирует ли на

них фонарь?

– Эмм… – начал я, неуверенный будет ли фонарь реагировать на них. Я не хочу врать, но

и что-то отвечать ему я тоже не хочу.

Затем входная дверь открывается и громко захлопывается снова, и на пороге за фашистом

появляется Пенелопа. Ее волосы собраны вверх и она больше не жует жвачку. Ее колени

грязные и туфли очень неопрятны. Аудиоплеер больше не прицеплен к ее бедру, но

зеленые солнцезащитные очки все еще на лице, несмотря на то, что уже ночь.

Неожиданно голос мистера Файнела выводит меня из оцепенения.

– На что это ты смотришь, парень?

Абсолютно точно, более чем шесть футов в высоту, нацист больше не сидит, опираясь на

поручень перил. Теперь он стоит перед дочерью, загораживая ее от меня своим телом.

Я выпрямляюсь и говорю слишком громко и быстро.

– Ни на что!

Он снова хохочет на мой ответ, но хмурит брови еще сильнее, чем прежде. Пенелопа

выглядывает из-под руки своего отца. Я не могу отвести взгляда.

Мистер Файнел перестает смеяться.

– Увидел кого-то симпатичного, парень? Ты думаешь, я ничего такой?

– Что… что... нет, – запинаюсь я. Мое сердце останавливается. Мужик меня явно

ненавидит.

Наконец-то она начинает говорить мягким и слабым голосом.

– Папа, не позорь меня. Ты ставишь меня в неловкое положение.

Фашист кладет руки на плечи своей дочери и ведет ее вниз по ступенькам к дорожке,

ведущей к Крайслеру.

– Этот парень, сосед, очень странный, Пен. Не разговаривай с ним, – он предупреждает ее

с весельем в голосе. – Он предложил мне болты.

Она, шутя, шлепает его по руке.

– Перестань. Пойдем, покушаем пиццы.

Как только они доходят до машины, мистер Файнел осторожно открывает дверь и пускает

девушку, которая носит солнцезащитные очки по ночам, в машину. Я стою посередине

своего двора, и пялюсь как идиот. Руки все еще в карманах и сердце потихоньку начинает

восстанавливать ритм. Хорошо бы пойти в дом, но я не могу заставить свои ноги

двигаться.

Затем Пен машет мне.

Я улыбаюсь.

Скалящийся фашист закрывает дверь и встречается со мной взглядом. Кажется, его грудь

раздулась, и выражение лица становится злее. Но за всей строгостью, он пытается скрыть

улыбку.

– Я наблюдаю за тобой, парень, – говорит он и уезжает.

Я быстро принимаю душ, и уже сижу за обеденным столом с мокрыми волосами, и

набиваю свой рот спагетти. Моя сестра Риса сидит рядом со мной, на ее голове тоненькие

косички, и розовые губы от леденцов съеденных до ужина. У Рисы, красные глаза и

ленивая улыбка. Наши родители, сидят напротив, и обсуждают с ней странный противный

запах, который периодически идет из ее комнаты.

Волосы ядовитого цвета и самостоятельно проколотый швейной иголкой нос, одежда из

секонд-хенда. Моя старшая сестра Риса Декер, городская сумасшедшая, независимая

душа, которая однажды привязала себя к дереву на переднем дворе, когда городская

служба захотела всего лишь подпилить ему ветки.

Миллион раз она пыталась убедить меня, что в нее перевоплотилась Дженис Джоплин

(Прим. ред.: амер. рок-певица, считается лучшей белой исполнительницей блюза 1943-

1970г.) с порой проглядывающим Мадди Уотерсом (Прим. ред.: американский

чернокожий блюзмэн 1913-1983).Что очень странно, потому что Риса родилась до того,

как они умерли (я спрашивал маму).

Риса на пять лет старше меня, но я более чем уверен, что умнее ее.

– Это был ладан, – клянется она. Риса начинает смеяться, но прикрывает все это кашлем.

Я закатываю глаза и отщипываю кусочек чесночного хлеба.

Мой отец, невысокий и добрый мужчина, указывает своей вилкой на свою единственную