Выпив, приятели закусили баранками и принялись расспрашивать друг друга о службе, общих знакомых и тому подобном. Дмитрий с Федором почти не участвовали в разговоре, но если первый внимательно прислушивался, то второй лишь смущенно улыбался, ничего не понимая в их речах.

— Кстати, — воскликнул немного раскрасневшийся от выпитого Штерн, — я слышал, что у нас в полку будет организованна охотничья команда. Было бы недурно вступить в нее, а?

Лиховцев с Гаршиным горячо поддержали эту идею и вопросительно уставились на остальных.

— Я с Графом, — застенчиво улыбнулся в ответ Шматов, — куда он, туда и я.

— А вы, Дмитрий?

— Охотничья, это, в смысле — добровольно? — спокойным голосом переспросил тот.

— Разумеется!

— Тогда, черта с два!

— Что?! — вытянулись лица у вчерашних студентов.

— Я сказал, нет!

— Но, отчего?

— Оттого, что дураки делятся на три категории, — охотно пояснил им Будищев, — идиоты, кретины и добровольцы!

— Как вас понимать? — удивился Гаршин, — разве вы не добровольно пошли в армию…

— Нет, меня загнали сюда насильно. И я не имею ни малейшего желания сложить свою голову за свободу болгар или еще кого. Прятаться за чужими спинами я, конечно, не стану, но и вперед не полезу.

— Вы…вы… — новый знакомый был так поражен услышанным, что никак не мог найти слов от удивления.

— Вечер перестает быть томным, — хмыкнул Дмитрий, — Федя, пошли отсюда, барчукам есть о чем поговорить и без нас, сиволапых. Приятно оставаться, господа.

— Что это было? — Гаршин нашел, наконец, в себе силы говорить.

— Не обращай внимания, — махнул рукой Штерн, — наш друг большой мизантроп и циник. Что, впрочем, совершенно не мешает ему быть отличным товарищем.

— Да как вы вообще можете общаться с таким человеком!

— Простите, Всеволод, — счел своим долгом вмешаться Лиховцев, — но вы его совершенно не знаете. Он странный, мрачный и иногда не слишком приятный в общении человек, но вместе с тем определенно не лишенный благородства. При всем при этом сильный и храбрый.

— Храбрый?!

— А как бы вы назвали человека, рискнувшего отправиться в одиночку в зимний лес, чтобы спасти совершенно неизвестного ему ребенка? И при этом без колебаний вступившего в схватку с волками!

— Поразительно! Но как это возможно в одном человеке?

— О, это далеко не самое удивительное. Пообщавшись с ним немного, вы наверняка перемените свое мнение.

Пока полк стоял в Кишиневе, начальство развило бурную деятельность по подготовке к походу. Были наконец-то закуплены жестяные фляги для солдат, сухарные мешки, белые чехлы для кепи с назатыльниками и множество других полезных вещей. Наконец все было готово и 6 мая авангард 13 корпуса, состоявший из Болховского и Нежинского полков и девяти артиллерийских батарей, выступил по направлению к границе. Погода к тому времени совершенно переменилась и на смену все усиливающейся жаре пришли проливные дожди, мигом превратившие грунтовые дороги в одну громадную лужу полную раскисшей и липкой грязи. В этой грязи стали немедленно вязнуть обозы и артиллерия, так что солдатам пришлось прийти на помощь лошадям.

Не миновала сия чаша и наших друзей. Рота Гаупта была закреплена за одной из батарей, и ее солдаты временно переквалифицировались в бурлаков. Во всяком случае, Будищев, впрягаясь в лямку, чувствовал себя именно так. Хуже всего было то, что палаток им так и не выдали, так что после тяжелого дня обсушиться было совершенно негде.

— Когда же это проклятый дождь кончится? — со стоном прохрипел Шматов, прислонившись к одиноко стоящему дереву. — Сколько можно, льет и льет.

— Погоди, еще не рад будешь, — буркнул в ответ Дмитрий, доставая что-то из-за пазухи.

— Кабы не дождь, — продолжал причитать Федька, — сейчас бы кашевары костры развели, да сварили чего-нибудь горячего.

— Ничего, на сухарях посидишь!

— Злой ты, Граф!

— Нет, я самый добрый, — усмехнулся тот в ответ и протянул приятелю кусок сыра.

— Ты где взял? — изумился Шматов.

— Где взял, там уже нет.

— Купил?

— Ага, я же миллионер.

— Неужто…

— Федя! Ну сколько раз тебе говорить, не задавай глупых вопросов — не получишь уклончивых ответов.

Некоторое время Шматов жевал молча, раздумывая над мудреной фразой, сказанной ему приятелем. Но надолго его, как обычно, не хватило и, покончив с угощением, он спохватился:

— А с барчуками поделился?

— Чтобы мне Гаршин своими проповедями всю плешь проел? Ему бы в попы пойти — цены бы не было!

Новый "вольнопер" довольно быстро вписался в их роту. Несмотря на невзрачную внешность, в этом вчерашнем студенте чувствовалась какая-то внутренняя сила. Он никогда не жаловался на трудности, но всегда был готов прийти другим на помощь. Первым брался за любую работу и последним бросал. Солдаты скоро прониклись к нему нешуточным уважением и даже звали его не "барчуком", как прочих вольноопределяющихся, а Михалычем.

Вот только у Будищева с ним отношения не складывались, впрочем, Дмитрий не слишком к этому и стремился, хотя Лиховцев и Штерн несколько раз пытались их примирить.

— Ах вот вы где! — воскликнул подошедший вместе с другими вольноперами Николаша, так и не растерявший своей жизнерадостности. — Мы вас обыскались.

— Нашли? — немного насмешливо поинтересовался в ответ Дмитрий.

— Как видите.

— Рад за вас.

— Судя по всему, завтра мы перейдем границу.

— И что, кормить будут лучше?

— Ну да, — засмеялся Штерн, — по крайней мере, хотелось бы.

— Главное что мы ближе к цели, — устало сказал Гаршин, присаживаясь рядом. — А бытовые трудности можно перенести.

— Война войной, а обед по расписанию! — ответил ему Дмитрий, и снова вытащив из-за пазухи сверток с сыром, развернул его и принялся нарезать ломтями. — Угощайтесь.

— О, чудная брынза! — воскликнул с набитым ртом Штерн.

— Действительно недурно, — согласился с ним Алексей и вопросительно посмотрел на Всеволода.

— Благодарю, — кивнул тот Будищеву, — а где вы его взяли?

— У местных, — лаконично отвечал ему Дмитрий, не став вдаваться в подробности.

— Вы совершенно бесподобны, мой друг, — снова начал Николаша. — Непонятно только когда успели, я ведь готов поклясться, что вы все время тащили вместе с нами эту проклятую пушку.

Будищев, впрочем, не стал отвечать на этот вопрос, а, подняв воротник шинели сел рядом со Шматовым и надвинул на глаза кепи. Приятели, немного помедлив, последовали его примеру и тоже устроились отдыхать.

К утру дождь почти прекратился и, хотя небо по-прежнему хмурилось, лица солдат повеселели. Увы, намочивший все вокруг дождь не дал возможности разжечь костры и приготовить пищу, так что им пришлось снова довольствоваться сухарями. Предстоял очередной тяжелый день, как две капли непрерывно льющейся с неба воды, похожий на предыдущие. Штабс-капитан Гаупт, несмотря на окружающую обстановку, сверкавший белоснежным воротничком и гладко выбритым подбородком, хмуро осмотрел бивуак своей роты. Он был по-своему заботливым командиром и то, что подчиненные ему солдаты который день не получают горячего питания, конечно, беспокоило его. Но поскольку поделать с этим ничего было нельзя, он старался сосредоточиться на своих обязанностях. Впрочем, нижние чины, не взирая ни на что, были бодры, и почти весело козыряли своему начальству. Кое-где слышались забористые шутки и смех, так что офицер не без удовлетворения подумал, что стойкость и неприхотливость русского солдата еще не раз принесет пользу армии.

— Здравия желаю вашему благородию, — отвлек его от мыслей чей-то голос и Гаупт, обернувшись, увидел их нового вольноопределяющегося — Гаршина.

— Ах, это вы, — улыбнулся он, — ну как вам служба? Не жалеете, что отказались от должности писаря?

— Нет, что вы, — помотал головой вольнопер. — Я не ищу никаких поблажек в этой войне.

— Как знаете, — пожал плечами штабс-капитан. — Вы что-то хотели?