— Поставщикам платят банковскими обязательствами, — задумался авторитет.

— Не в этом случае, — помотал головой Дмитрий. — То есть будут и обязательства, и векселя на предъявителя, но будет и наличка.

— Сколько?

— Дяденька, ты меня с главным интендантом не перепутал? Откуда я знаю сколько? Сама сделка где-то на полмиллиона, а деньгами… может десятая часть, может больше.

— И как же ты думаешь добраться до этих денег?

— Каком кверху! Как я, по-твоему, георгиевским кавалером стал?

— Если эти поставщики действительно повезут деньги, им дадут хорошую охрану! Будешь со своими воевать?

— В чистом поле с казаками? Ты меня опять за кого-то другого принял! Все просто, деньги обычно получают после обеда, а на ночь выезжают только шибанутые, вроде твоего Мирчи. Так что ночь они по любому переночуют здесь.

— Ты с ума сошел! Тут ставка вашего царевича, охраны больше чем на шоссе Киселева.[90]

— Вот именно, поэтому никто ничего подобного не ожидает.

— Хм, — задумался Михай. — А ведь дело может и выгореть. Как ты узнаешь, что они уже получили деньги?

— Они регулярно отправляют телеграммы свои сообщникам через нашу станцию. Я там часто бываю, так что узнаю.

— Хорошо. Мне нравится твой план, но тебе следовало раньше посвятить меня в детали. Тут нужны особые люди, не такие как Мирча.

— Пока есть я, тебе никто не нужен. Они меня видели при штабе и запомнили. Если я приду с посланием, они не забеспокоятся.

— Умно!

Переговорив с главой местного криминалитета, Будищев направился прямиком в госпиталь, где, к своему немалому удивлению, застал Федьку Шматова, пришедшего проведать Лиховцева.

— Граф! — радостно воскликнул тот и приятели крепко обнялись.

— Здорово, — похлопал его по плечу Дмитрий. — Ты как здесь?

— Да батальон наш сюда перекинули, сказывают, для охраны его высочества цесаревича.

— Да иди ты!

— Вот тебе крест!

— А наша команда?

— Дык нету таперича охотников. Потери уж больно большие, так их с стрелковой ротой его благородия штабс-капитана Михау слили, а Гаршин при нем в субалтернах.

— Чудеса! А Линдфорса куда дели?

— И он там же. Я же говорю — потери большие!

— А Николаша?

Услышав имя Штерна Федька помрачнел, стащил с головы кепи и хмуро буркнул:

— Погибли Николай Людвигович.

— Ты что, с ума сошел?

— Эх, да лучше бы я ума лишился!

— Как это случилось?

— Да черкес один пленный, чтобы ни дна ему, ни покрышки! Уж и не знаю, что ему приблазнилось, а только увидал он у барчука кинжал, что тот носил все время, да как кинется… говорил, братний ножик тот, вот какая беда.

— Твою мать! А вы что же?

— А что мы? Пока кинулись, дело-то все сделано. Оно, конечно, башибузук долго не зажился, а Штерна теперь не вернешь!

Под конец своего печального повествования Шматов даже прослезился, а Будищев напротив, чувствовал подступающую к горлу ярость. Хотелось что-нибудь сломать или пойти подраться, чтобы в жаркой схватке забыть о горечи утраты.

— А вот и они, — раздался за спиной звонкий голосок Геси, и приятели застыли как громом пораженные. — Смотрите, Алеша, вот где они спрятались!

За сестрой милосердия ковылял на своей деревяшке улыбающийся Лиховцев, которого та, очевидно, ходила звать. В последнее время он много тренировался в ходьбе и она уже не вызывала прежних затруднений, но все равно, сравниться с легкой на ходу девушкой он не мог.

— Здравствуйте, барышня, — почти всхлипнул Федька.

— Что случилось, отчего вы плачете? — принялась расспрашивать она, но здоровый деревенский парень не мог найти в себе сил, для того чтобы ответить и лишь отворачивался, не в силах взглянуть ей в глаза.

— Боюсь, у Федора плохие новости, — хмуро пояснил Дмитрий.

— Что за новости? — улыбаясь, спросил запыхавшийся Алексей, расслышавший только последнее слово.

— Наш друг погиб.

— Кто…как погиб?

— Да вот так! Это война и на ней убивают.

— Этого не может быть, — потрясенно прошептал Лиховцев, но его слова прервал горестный крик Геси.

Убитая горем девушка заголосила так, что в госпитале стали выглядывать из окон, а из дверей вышел привлеченный криками солдат. Друзья попробовали успокоить ее, но не тут-то было. Она рвала на себе волосы, выкрикивала нечленораздельные проклятия и казалась совсем обезумевшей. Первым опомнился Будищев и, схватив извивающуюся сестру милосердия в охапку, потащил ее внутрь здания.

— Что случилось с мадемуазель Берг? — недоуменно спросил вышедший на крики Гиршовский.

— Истерика! — крикнул ему Дмитрий, с трудом удерживая ее. — Вколите ей что-нибудь успокаивающее или типа того…

Аристарх Яковлевич не очень понял, отчего его подчиненной надо делать укол, но общий смысл рекомендации был понятен, и врач схватился за склянку с эфиром. Намочить салфетку, и прижать к лицу девушки было минутным делом, и скоро она обмякла в руках Дмитрия.

— Что же все-таки произошло?

— Она узнала о гибели жениха!

— Ужасная трагедия, — сочувственно вздохнул Гиршовский.

— Как сказать.

— Что-то я не понимаю…

— Просто она не знает, что незадолго до смерти он успел жениться на другой.

— Час от часу не легче! Постой, братец, а мне ты зачем об этом рассказал?

— Потому что наш полк близко, и вы вполне можете узнать эту историю от брата. Мирон Яковлевич человек словоохотливый, к тому же был среди гостей этой свадьбы.

Из госпиталя Шматов и Будищев поначалу шли молча. После душераздирающей сцены разыгравшейся у них перед глазами говорить не хотелось совершенно. Да и разве поможешь словами такому горю? Первым в себя пришел, как обычно неунывающий Федька.

— Ты сам-то, Граф, как поживаешь?

— Надо бы лучше, да уже некуда, — отшутился Дмитрий.

— Нет, ну, правда? В полку чего только не болтали, даже что тебя ординарцем к наследнику-цесаревичу взяли!

— Да или ты, — засмеялся унтер.

— Вот тебе крест! — с жаром продолжал приятель. — Сказывали даже, что в офицерский чин произвели без экзаменов и орден дали!

— О как! А что еще толкуют?

— Дык, разное. Был даже слух, что судили и в арестантские роты…

— Тьфу ты пропасть. Замолчи Федор, а то накаркаешь!

— Ты чего, Граф? — изумлению солдата не было предела. — Неужто…

— Ох, дружище, кабы ты знал, какого я косяка упорол совсем недавно… хотя, если вы с ребятами здесь, может и вывернусь.

В ночь на двадцать второе января пришло долгожданное известие о перемирии. По его условиям османы должны были оставить города: Рущук, Разград, Джумму, Осман-базар и Котел, после чего эвакуироваться. Боевые действия закончились и теперь военные должны были уступить место дипломатам. Стычки и перестрелки практически прекратились, поскольку никому не хотелось погибать после окончания войны.

Мир приносит счастье далеко не всем людям. Если вы занимаетесь поставками военного снаряжения, то не вовремя окончившаяся война может разорить вас. Но с продовольствием дело обстоит несколько иначе, из-за того, что солдаты и в мирное время не перестают есть. А поскольку, дела с провиантом в русской армии были не слишком хороши, прижимистый по натуре цесаревич, решился-таки на сделку с поставщиками. Тем паче, что они, узнав о перемирии, изрядно убавили аппетиты. К тому же, наследник понимал, что скоро его отзовут из действующей армии, и беспокоился о дальнейшем в куда меньшей степени.

В общем, два уже знакомых нам коммерсанта на сей раз вышли из штаба начальника Рущукского отряда в прекрасном расположении духа и прямиком отправились на телеграф. Отправив послание и получив квитанцию, они навестили своего товарища, все еще лежащего в госпитале, а затем стали готовиться к отъезду. Дороги все еще были небезопасны, а потому до румынской границы их должен был сопровождать небольшой конвой. Отправление намечалось на утро, а до той поры негоцианты оставались на своей квартире. Там они, впрочем, так же не оставались без охраны. У ворот снятого ими дома стоял часовой, да по улицам деревни всю ночь ездили патрули.