Норвежцы и датчане, ничего не имеющие против Баренца, однако, не прочь считать, что первыми ступили на берега арктического архипелага их далекие предки викинги еще… в двенадцатом веке. Гренландцы же всерьез полагают, что раньше всех добрались сюда эскимосы с их ледяного острова. Пытались было снять лавры с Баренца предприимчивые британцы и вручить их своему земляку Хью-Уиллоуби, который за сорок три года до шпицбергенской одиссеи Баренца добрался до 72-го градуса северной широты.
Голландцы и норвежцы, датчане и гренландцы, представители туманного Альбиона были хорошими мореходами и бывали, конечно, в разное время на полярном архипелаге. Но ступали на его каменистые, выстуженные лютыми сквозняками берега далеко не первыми.
Человек пришел на полярный архипелаг, авторитетно заявили ученые, не в двенадцатом веке, как утверждают некоторые наши северные соседи, а только в середине XV столетия. Многочисленные находки представили свой возраст именно этой, а не иной другой датой. И все они заговорили на одном языке — русском.
Ученых заинтересовали остатки дома, некогда смотревшего низкими, приплюснутыми окошками в сторону реки Стаббэльва. Внутри целый клад: детали поморского судна, остатки шахматной доски; надписи ножом на деревянных предметах, возвращают нам имена, казалось бы, безвозвратно ушедшие: Галахи Кабачева, Ивана Петрова, Вапы Панова. Палеографы, используя достижения науки и техники, с точностью установили: русская изба была срублена в 1556 году, за четыре десятилетия до того, как увидел Шпицберген Биллем Баренц.
В доме на берегу лагуны, примерно в полутора десятках километрах от Стаббэльвы, нашли текст, вырезанный на деревянном предмете: «Преставився мирининнъ от города» («Умер житель города»). Этот пятистенок поморы сложили еще раньше, в 1552 году. В заливе Бельсунн прочитали надпись, выцарапанную на китовом позвонке, и имя «Ондрей». Много удач ждало исследователей в бухте Руссекайла, где жил около сорока лет «патриарх» Шпицбергена Иван Старостин: девятнадцать надписей найдено при раскопках, и третья часть из них датирована XVI веком, остальные более поздние.
Всего советские археологические экспедиции выявили около ста поморских поселений между 78 и 80 градусами северной широты. Поселки располагались по всему побережью в десяти-четырнадцати километрах один от другого, включали жилые, хозяйственные и подсобные помещения, культовые сооружения, навигационные знаки в виде крестов.
Примерно такие же удачи ждали скандинавские экспедиции во главе с доктором Поулом Сименсоном в 1955 году и гляциологом Блейком в 1957 году.
О высокой культуре русских поморов говорят найденные шахматы и деревянные календари, покрытые филигранной резьбой кресты, вырезанный на трехгранной планке алфавит, кресала и украшения. Большой интерес представляют орудия промысла: гарпуны и копья, рогатины и ножи, ловушки и сети, крючки и ружейные кремни. Много найдено предметов утвари — из дерева, глины, бересты, кожи, железа, бронзы, фаянса, камня. Кроме всего прочего, они говорят о хорошо налаженном быте поморов, рассчитанном на месяцы и годы пребывания.
Но и это не все.
Археологические находки были дополнены архивными. Наиболее интересная из них — длинный список поморов-грумантланов и новоземельцев, призванных на военно-морскую службу в 1714 году по личному указу Петра I, которые составили потом костяк балтийских моряков и выиграли не одно сражение.
В Дании отыскалось письмо крупного географа Западной Европы Иеронима Мюнцера, датированное 14 июля 1493 года. В нем говорится не только об открытии русскими Груманта, но и о существовании на архипелаге русского поселения!
Там же, в Дании, заново прочли два письма адмирала Северина Норби, от 20 и 24 июня 1528 года, в которых утверждается, что русские к тому времени владели не одним, а двумя поселениями на Груманте, то есть с 1493 года не только не потеряли свои владения, но и расширили их.
В то же время ни нашими, ни иностранными экспедициями не найдено ни одного следа пребывания до Баренца кого-либо другого, кроме русских! Таким образом, снова и снова доказано, что Русские не только первыми добрались до далекого архипелага, но и долгое время оставались единственными его обитателями.
К сожалению, наши поморы не думали о приоритете и не делали заявок на свои географические открытия. Путешествия на Шпицберген, как и на остров Медвежий, Новую Землю, они считали естественными и обычными.
В XVII веке русские промыслы на Шпицбергене расширяются. Способствовали этому обилие рыбы и зверя, освоенность морского пути, в какой-то мере налаженный быт. Хотя ледяная пустыня неохотно впускала пришельцев в свои владения.
В 1743 году на остров Эдж (поморы называли его Малым Беруном) пришел в обычный рейс кормщик из Мезени Алексей Химков с двенадцатилетним сыном Иваном и товарищами Степаном Шараповым и Федором Веригиным. Лодью свою не уберегли они, оторвало ее от берега и погубило разбушевавшееся море. Домой путь оказался отрезанным. Но поморы не пали духом. Приспособились без особого снаряжения добывать пищу, обогревать кров, и когда через шесть лет и три месяца вынужденного плена их сняло другое судно, они погрузили на его борт большое количество добытой ими пушнины, много мяса.
С 1747 года столичная коммерц-коллегия регулярно запрашивала в своей архангельской конторе сведения о промысле на Груманте и его интенсивности.
Таинственный архипелаг привлекает внимание не только промысловиков, но и ученых. Заинтересованным взглядом смотрит в его сторону великий русский ученый Михаиле Ломоносов. Но, к сожалению, он так и не узнает результатов первой русской научной экспедиции, которую возглавлял Василий Яковлевич Чичагов, а сам готовил и снаряжал. Она вышла в море через несколько дней после смерти Ломоносова. Чичагов провел серьезные исследования на Груманте, где за год до этого была создана специальная база, даже попытался пройти дальше — достиг 80 градуса 26 минут северной широты. В следующем году он поднялся еще выше на четыре минуты.
Русские власти начинают регистрировать суда, ходившие на Грумант, выдают «пропускные билеты». Благодаря этой статистике мы знаем сегодня, что в конце минувшего столетия только из Архангельска ежегодно отправлялись на Грумант семь-десять судов со 120–150 промышленниками. Становища возникали на острове Медвежий, а на Груманте количество русских зимовщиков достигает двух тысяч.
Приоритет России на Грумант ни у кого не вызывал сомнения. Но более дальновидные русские люди, чтобы избежать в будущем осложнений с правами, предлагали царскому правительству заселить архипелаг постоянным населением. Архивы сохранили прошения помора Чумакова (1805 г.), купца Антонова (1830 г.), прапорщика Фролова (1850 г.). Много раз обращались с такими просьбами Старостины. Однако в столице никого всерьез не взволновали их заботы.
В конце 50-х годов XIX века русские промыслы на архипелаге постепенно приходят в запустение. Сильный удар по ним нанесли англичане, которые летом 1854 года сожгли Колу, один из важнейших поморских центров того времени.
А претенденты на Грумант не заставили себя ждать. Англия и Голландия заключили сепаратное соглашение о разделе сфер влияния на Шпицбергене. Британцы «скромно» присвоили себе все западные, наиболее теплые заливы. Голландцам «любезно» уступили один из островов. Кое-что перепало немцам, датчанам, французам. Россия в этом неблаговидном торге не участвовала.
Конечно, англичане внесли свой вклад в изучение и освоение Шпицбергена. Добирались сюда знаменитый Генри Гудзон, Джеймс Пул, Константин Джон Фипс, отец и сын Скоресби, Дэвид Бечан и Джон Франклин. Когда Шпицберген в начале нашего века стал стартовой площадкой для достижения Северного полюса, попытался отсюда достичь вершины планеты английский полярный исследователь Уильям Эдуард Парри.
