Круг – излюбленная фигура даосских и дзэнских учителей. Началом окружности может быть любая ее точка. Вы можете рисовать ее откуда угодно. Известен следующий коан: «Индра построил башню без стыков; в каком месте он начал?» Башня без стыков подобна рукаву без швов; это бесконечная цилиндрическая башня. Где начинается такая башня? Другими словами, где начинается круг? Это может быть круг или цикл жизни: взаимозависимость пчел и цветов, курицы и яйца, жизни и смерти, короткого и длинного. Все это циклично. Мы не знаем, где начать, и поэтому можем начать в любом месте. Обсуждая органы тела, Чжуан-цзы перечисляет их, а затем говорит: «Какой из них вы предпочтете? Какой из них идет первым? Кто среди них правитель, а кто слуги? Ведь, хотя никто не может найти главный орган тела, нам кажется, что такой орган существует».

Таким образом, в даосской философии – можно даже сказать, в китайской философии в целом – нет представления о мире, который подчиняется боссу. В теле нет управляющего органа. Порядок тела является следствием, другими словами, действием целого, в котором все существует одновременно, спонтанно. Здесь нет правителя. Основная трудность, с которой сталкиваются люди, пытаясь понять даосскую философию, состоит в том, что они мыслят в терминах управления и подчинения. Люди всегда пытаются управлять и доминировать, и поэтому в нашем мире царит хаос

Чжуан-цзы рассказывает древнюю притчу о дрессировщике лошадей по имени По Ло – от которого, должно быть, произошло слово «поло». Чжуан-цзы говорит, что лошади бы ли красивыми, очаровательными созданиями, пока По Ло не объездил их, тем самым испортив их нрав. В других местах он говорит, что хороший плотник не нуждается в угольнике и циркуле; он работает на глаз. Это верно в отношении японских плотников. И правда, едва ли не самое очаровательное из всего, что можно увидеть в Японии, – наблюдать, как работают эти традиционные плотники. Они пользуются весьма необычными инструментами и умеют очень тонко чувствовать, как лучше подогнать друг к другу отдельные детали.

Есть притча о церемонии, которая должна была состояться по поводу поднятия конькового бруса при постройке храма. Храм строила одна группа плотников, но в городе у них были конкуренты. Должно быть, эти конкуренты имели на них зуб, поскольку не смогли получить выгодный контракт. Поэтому ночью один из доброжелателей пришел к месту строительства и отпилил от конькового бруса кусок длиной шесть футов или около того. Утром плотники и священники собрались возле храма на церемонию поднятия конькового бруса, но тут главный плотник заметил что-то неладное. Он сказал: «Кто-то здесь был. Должно быть, это были наши конкуренты. Они отпилили от конькового бруса шесть футов. Но ничего, мы все равно совершим церемонию». Тогда он взял молоток, ударил им по брусу и сказал: «Поднимайте!» Коньковый брус подняли, и он подошел точь-в-точь! В истории, конечно же, подразумевается, что главный плотник знал обо всем заранее и поэтому сделал брус длиннее, чем нужно. Вот какие легенды ходят о японских плотниках. Им не нужны многие принадлежности, потому что их организм намного чувствительнее, чем измерительные инструменты.

Существует много историй о художниках Дальнего Востока, которые обладают тем же даром – точно знают, где на картине должна находиться какая деталь. Известна история о мастере, который украшал комнаты для чайной церемонии. Его ученик спросил у него, где на стене должен находиться крюк для подвешивания бамбуковой вазы с цветами. Мастер показал где, и ученик сделал небольшую пометку. Впоследствии ученик нечаянно стер пометку, но запомнил, где она была, по едва заметной царапине на стене. Тогда он спросил у мастера; «Простите меня, я случайно вытер пометку. Не покажете ли вы мне еще раз, где должна висеть ваза». «Здесь», – сказал учитель и указал в точности на то же место. Такие истории очень популярны на Дальнем Востоке.

Основная идея, к которой Чжуан-цзы обращается снова и снова, состоит в том, как преуспеть в жизни не подталкивая ее, не пытаясь управлять ею. Он говорит, например, что музыка заканчивается нам, где начинаются ноты:

Пять нот делают человека глухим; Пять цветов делают человека слепым.

Здесь он имеет в виду, что если вы думаете, что есть только пять нот, вы ничего не слышите, а если вы думаете, что есть только пять цветов, вы ничего не видите. В западной музыке мы сталкиваемся именно с этим. У нас есть система нотации, с помощью которой можно записывать только звуки хроматической гаммы, и поэтому мы не можем записывать никакую другую музыку. Однако между любыми двумя нотами хроматической гаммы может быть сколько угодно промежуточных звуков. Записывая ритм, мы должны укладываться в размеры, состоящие из целых, половинных, четвертных, восьмых, шестнадцатых нот и так далее. Ничего другого записать мы не можем. В восточной же музыке имеется континуум ритмов и тонов, и поэтому тамошние музыканты могут изобретать очень сложные ритмы. На Востоке принято изучать музыку не по нотам, а в живом присутствии учителя, который показывает, как нужно играть на том или ином музыкальном инструменте. Ученик следует за живым человеком, а не за словами и символами.

Я видел совершенно бессмысленный перевод Чжуан-цзы, сделанный китаеведом из Гарварда. Мне кажется, что этот профессор раньше был миссионером, потому что он использует слово «Бог», тогда как у Чжуан-цзы нет подобного понятия. Представление о Боге вообще чуждо даосской мысли. Однако мы не должны забывать, что первыми китаеведами на Западе были именно миссионеры. Они изучали китайский для того, чтобы читать на нем проповеди, и поэтому не удивительно, что они всегда искали в нем соответствия своим представлениям.

Вот почему переводы классических китайских текстов на английский изобилуют христианскими идеями!

Представление о Боге как личности, управляющей миром, полностью чуждо китайской мысли. У китайцев есть понятие о цянь-жань, очень близкое по смыслу к цзы-жань, или «спонтанности». Цянь-жань означает «нечто являющееся таковым по воле небес». Небеса – это вселенная. Когда мы смотрим на звездное небо, мы видим цянь. Однако представление о небесах у Чжуан-цзы не имеет ничего общего с нашей идеей о Боге, личностном повелителе вселенной. Поэтому те, кто переводят цянь как Бог, допускают грубую ошибку в интерпретации китайской философии.

Есть история, в которой ученик спрашивает мастера:

– Могу ли я получить Дао в свое личное пользование?

– Твой ум не принадлежит тебе, а представляет собой совокупный образ цянь, – отвечает мудрец.

Миссионеры воспроизводят этот диалог по-английски, переводя цянь как «Бог», потому что они прочли в Библии, что человек сделан по образу и подобию Бога. Однако мастер в действительности имел в виду следующее «Твоя жизнь не принадлежит тебе, это совокупный образ небес. Твои дети не принадлежат тебе, это посланники небес Ты движешься, но не знаешь как. Ты останавливаешься, но не знаешь почему. Все это – непостижимые действия Дао». Если это так, можем ли мы получить Дао в свое личное пользование?

Кроме того, есть отрывок, в котором Чжуан-цзы говорит, что, хотя пьяному, который упал с телеги, может быть больно, он не умрет. Поскольку его дух находится в состоянии безопасности, он не страдает от соприкосновения с объективными сущностями. Если вино дает такую безопасность, продолжает Чжуан-цзы, разве цянь-жань («то, что случается по воле небес») не позволяет нам надеяться на большее?

Чжуан-цзы говорит здесь о том, что для соответствия спонтанным ритмам вселенной не нужно прилагать усилий. В китайской философии нет ни одного представления, которое хотя бы отдаленно напоминало законы природы. Движения тела и гармония организма таковы не потому, что подчиняются какому-то внешнему закону. У китайцев есть представление о законе, которое выражается словом цзэ. Одно время законы писали на жертвенных сосудах, чтобы их могли прочесть люди, приходящие делать жертвоприношения. Мудрецам это не понравилось. Они сказали, что, узнав формулировки законов, люди начнут спорить о словах. Юристы в наше время занимаются именно этим. Между тем мудрецы хотели сказать, что законы нельзя записывать таким образом. Они описывали Дао как у-цзэ. У-цзэ в применении к Дао можно перевести как «не подчиняющееся законам», то есть «стоящее выше любых писаных законов».