В это время дивизией командовал брат Государя, великий князь Михаил Александрович. Его начальник штаба, полковник Юзефович, имел секретную инструкцию, в которой, между прочим, строжайше приказывалось беречь жизнь великого князя и, по возможности, не допускать его в сферу действительного огня. Михаил Александрович — человек по натуре скромный, но отнюдь не робкий, явно тяготился такой опекой. И, воспользовавшись однажды тем, что Юзефович после завтрака лег спать, велел поседлать коней и со своими адъютантами проехал к нам, на передовую позицию. После его отъезда в штабе дивизии поднялась суматоха, разбуженный Юзефович полетел вслед за великим князем и, отыскав его, стал уговаривать вернуться в штаб. Михаил Александрович, видимо смущенный, все же не обратил на это внимания и оставался некоторое время с нами.

В начале марта Железная бригада двинута была к горе Одринь, чтобы заткнуть очередной прорыв, и оказалась в западне: полукольцом нашу позицию окружали командные высоты противника, с которых он вел огонь даже по одиночным людям. Положение было невыносимо, потери тяжелы. Каждый день удлинялся список убитых и раненых офицеров и стрелков. Убит командир 16-го полка полк. барон Боде. Я не вижу выгоды в оставлении нас на этих позициях, где нам грозит уничтожение, но наш уход вызвал бы необходимость отвода и соседней 14-й пех. дивизии, начальник которой доносил в штаб:

И я остаюсь. Обстановка, однако, настолько серьезна, что требует полной близости к войскам, и я переношу свой полевой штаб на позицию, в дер. Творильню. Положение наше таково: за обедом пуля пробила окно и размозжила чью-то тарелку, другая застряла в спинке стула, а если кому нужно днем выйти из хаты, тот брал с собой пулеметный щит. Австрийцы несколько раз пытались отрезать нас от Сана, но с большим уроном отбрасывались. Там действовал доблестный и бесстрашный подполковник 13-го полка Тимановский, прозванный солдатами «Железный Степаныч».

Бригада тает, а в тылу — один плохенький мост через Сан; понтонов нет; весна уже чувствуется. Вздуется бурный Сан или нет? Если вздуется, снесет мостик и выхода нет.

В такой трудный момент командир 13-го полка полк. Гамбурцев, входя на крыльцо нашей штабной хаты, тяжело ранен ружейной пулей. Все штаб-офицеры полка уже выбиты, и заменить его некем. Положение отчаянное, и я мрачно хожу из угла в угол. Поднимается мой начальник штаба полковник Марков:

— Ваше превосходительство, дайте мне 13-й полк.

— Голубчик, пожалуйста, но… вы видите, что делается?

— Вот именно, Ваше превосходительство.

Так началась боевая карьера знаменитого впоследствии генерала Маркова, имя которого не раз будет упоминаться на этих страницах. Чувство, соединившее нас на кровавых полях сражений, свяжет наши судьбы до самой его смерти.

Молодой, храбрый, талантливый, с удивительным увлечением и любовью относившийся к военному делу, Марков предпочитал строевую службу штабной. С этой поры он поведет славный полк от одной победы к другой, разделит со мной тяжкое бремя управления революционной армией в 1917 году и приобретет легендарную славу в гражданскую войну. Один из основных полков Добровольческой армии назван его именем.

Потратив полдня на дорогу по непролазной грязи и взобравшись по горным тропам, приехал в Творильню начальник нашего отряда ген. граф Келлер. Ознакомившись с невероятной обстановкой, в которой погибала бригада, он уехал с твердым намерением убрать нас из западни. Действительно, через несколько дней нас увели за Сан.

В начале апреля я получил предупреждение из штаба армии, что меня ждет повышение — назначение начальником Н-ской дивизии. Я очень попросил не «повышать» меня, убеждая, что с Железной бригадой я сделаю больше, чем с любой дивизией. Вопрос затих. В конце апреля принята была общая мера — переформирования стрелковых бригад в дивизии, и я автоматически стал начальником Железной дивизии.

В конце апреля Государь решил посетить Галицию.

Тогда уже Ставке известно было о готовившемся со стороны Кракова ударе германской армии Макензена, который предвиделся очень серьезным, и царский визит мог явиться преждевременным. Если смотры царем войск были вполне естественны, то посещение Львова, столицы присоединяемой к России австрийской провинции Галиции, носило демонстративный характер и несвоевременность его грозила престижу монарха. Но, очевидно, предотвращение визита для Ставки оказалось делом слишком деликатным…

Итак, Государь посетил Львов 22 апреля и на другой день прибыл в Самбор, где находился штаб 8-й армии. На долю Железной дивизии выпала честь встретить Государя почетным караулом. 1-я рота 16-го стр. полка была для этого вызвана с Карпат. В воспоминаниях ген. Брусилова сказано:

Государь, как я уже упоминал, отличался застенчивостью и не умел говорить с войсками. Может быть, этим обстоятельством объясняется небольшая его популярность в широких массах. По докладу вел. кн. Николая Николаевича, он наградил всю роту солдатскими Георгиевскими крестами. Рота вернулась награжденной, но мало что могла рассказать товарищам. Слова живого не было.

Уже 11 апреля, ввиду явно непосильной задачи форсирования Карпат и кризиса в снабжении войск, главнокомандующий фронтом отдал приказ 3-й и 8-й армиям перейти к обороне.

К началу мая Железная дивизия занимала фронт юго-восточнее Перемышля против австро-германцев ген. Линзингена. Дивизия не выходила из трудных боев, отражая атаки противника, переходя сама в контратаки. Противник нажимал сильно.

Ввиду важности этого направления, ген. Брусилов постепенно присылал подкрепления, и в мае под моей командой состоял сводный отряд из 8 полков. На крайнем левом фланге моей позиции стоял второочередной полк, сформированный из кадров Архангелогородского полка, которым я командовал перед войной. Я не был в состоянии противостоять соблазну повидать родной полк и с трудом пробрался к нему на позицию. Все доступы к нему уже так сильно обстреливались, что кухни и снабжение можно было подвозить только по ночам. Я провел часа два-три со своими старыми офицерами, вспоминая прошлое и знакомясь с их боевой, обстановкой.

Я не подозревал, что это была последняя встреча…

Об общем положении на фронте нас, начальников дивизий по крайней мере, не ориентировали, и в войсках моего отряда положение нашего фронта считалось прочным.

2-я армия Макензена, в составе 10 германских дивизий, при 700 орудиях ударила на нашу 3-ю армию, имевшую 5? дивизий и 160 орудий. Вскоре фронт ее был прорван у Горлицы. Только после этого ген. Иванов, стягивавший доселе все свободные войска к Карпатам, послал корпус на подкрепление 3-й армии. Но было поздно…

Обстановка сложилась так, что требовала быстрого отвода армий. Таково было мнение и начальника штаба Юго-Западного фронта, и командующего армией ген. Радко-Дмитриева[82]. Но ген. Иванов и Ставка требовали: «Не отдавать ни пяди земли».

Произошел неравный бой. 3-я армия была разбита и покатилась, назад. В особенно тяжелое положение попал 24-й корпус, дивизия Корнилова (48-я) была совершенно окружена и после геройского сопротивления почти уничтожена, остатки ее попали в плен. Сам ген. Корнилов со штабом, буквально вырвавшись из рук врагов, несколько дней скрывался в лесу, пытаясь пробраться к своим, но был обнаружен и взят в плен. Более года он просидел в австрийском плену, из которого в июле 1916 г., с редкой смелостью и ловкостью, бежал, переодевшись в форму австрийского солдата. С большими трудностями и приключениями перебрался в Россию через румынскую границу. За это был награжден Государем орденом Георгия 3-й степени и назначен командиром 25-го корпуса.