Александр Михайловский

Александр Харников

ПУТЬ В ЦАРЬГРАД

Авторы благодарят за помощь и поддержку Юрия Жукова и Макса Д (он же Road Warrior).

Пролог

ДАН ПРИКАЗ ЕМУ НА ЗАПАД

17 декабря 2012 года, порт Усть-Луга, Ленинградская область.

Водная поверхность Лужской губы курилась морозным паром, едва прихваченная тонким хрустящим ледком. Начало зимы в этом году в Питере выдалось морозным, с обильными снегопадами.

Лайнер «Колхида» под флагом вспомогательных судов российских ВМС стоял у причала, одетый в белое кружево инея. Над водой пронзительно голосили чайки.

Я прогуливался по пирсу, вздрагивая от холодного ветра, дующего с залива. Даже теплая зимняя куртка на меху не помогала, и я зябко ежился, наблюдая за деловой суетой докеров, опускавших в трюмы транспортного судна «Колхида» контейнеры защитного цвета без обычной грузовой маркировки. Рядом, у причалов, стояли учебные суда Балтфлота «Смольный», «Перекоп» и белоснежный плавучий госпиталь Черноморского флота «Енисей», прошедший в Питере текущий ремонт. Царила обычная в таких случаях суета, а громкие крики докеров смешивались с ненормативной лексикой.

А все началось каких-то две недели назад. Меня неожиданно вызвал шеф питерского отделения Агентства и сделал предложение, от которого я не смог отказаться. А именно — отправиться в очередную командировку в очередную горячую точку на борту одного из кораблей объединенной эскадры Северного, Балтийского и Черноморского флотов.

Корабли следовали в Сирию, где фактически шла гражданская война с применением тяжелого оружия. Эскадра должна была «показать флаг» соседям Сирии, мечтавшим под шумок урвать от раздираемой внутренней смутой страны лакомые кусочки ее территории. А у нас в Сирии были свои интересы, плюс база в Тартусе — единственное (не считая Севастополя) заграничное место базирования российских кораблей.

Командировка должна быть интересной и, скажем прямо, опасной. Ведь янки и их прихлебатели хотели под вывеской «гуманитарной интервенции» повторить иракский и ливийский варианты. С учетом резкого ухудшения отношений между США и Россией — один акт Магницкого чего стоит! — возможны были самые крутые варианты развития событий, вплоть до прямого боестолкновения между нашими и американскими кораблями. Ну, а что за этим могло последовать, даже думать не хотелось.

Оформив в темпе «держи вора» все необходимые документы, я собрал свой походный рюкзак, захватил неразлучный ноутбук и фотоаппарат, и в понедельник семнадцатого декабря отправился к месту посадки на автобус, который должен был доставить меня и других представителей СМИ в Усть-Лугу. Именно там нам и предстояло погрузиться на учебное судно ВМФ с революционным названием «Смольный».

Рандеву было назначено у станции метро «Автово», рядом с танком КВ-85, установленным на постаменте в качестве памятника. В блокаду здесь начиналась прифронтовая полоса.

Для меня это место было не просто памятным, но и святым. В нескольких километрах отсюда, у Старо-Паново, в 1943 году получил осколок в живот мой дед по отцу, Тамбовцев Петр Иванович. На следующий день он умер в полевом медсанбате. Похоронили его на Красненьком кладбище, которое находилось метрах в двухстах от танка-памятника. Позднее рядом с ним похоронили и мою бабку, а еще позже — моих родителей. Все они были блокадниками.

Я приехал на метро за час до назначенной встречи. Сходил на кладбище, смахнул снег с памятника, положил на могилы родных цветы. Потом зашел в стоящий рядом с кладбищем храм Казанской иконы Божьей Матери, помолился, заказал сорокоуст по душам усопших и поставил свечку к иконе Николая Чудотворца — покровителя всех странствующих и плавающих по морям. В числе оных с сегодняшнего дня я мог считать и свою скромную персону.

На выходе из церкви я почувствовал, как вдруг защемило сердце. Почему-то подумалось, что сюда мне уже больше никогда не вернуться… Предчувствие — великая вещь, в этом я сумел убедиться в своих командировках. И оно не раз спасало меня от смерти.

У покрашенного в веселый салатный цвет кэвэшки толпилось десятка два человек. Среди них я узнал и своих коллег — журналистов из ГТРК «Звезда». Кое с кем мне уже довелось побывать в местах, где стреляют, взрывают и убивают.

Помимо «акул пера» у постамента танка КВ-85 компактной группой стояли десятка полтора неуловимо похожих друг на друга людей среднего возраста. Хотя они отнюдь не были близнецами. Среди них была симпатичная неяркая блондинка неопределенных лет и сразу же бросавшийся в глаза высокий брюнет с ярко выраженной восточной внешностью — то ли турок, то ли араб, подумал я.

И все равно, общего между этими людьми было гораздо больше, чем различий. Кого же они напоминали? Скорее всего, коллег, но не нынешних собратьев по журналистскому цеху, азартно обсуждающих предстоящую командировку, а тех, с кем довелось работать четверть века назад.

В те годы я, тогда еще тридцатилетний старлей, служил в одной тихой конторе, трехбуквенная аббревиатура которой была известна всему миру. К началу «катастройки» я дослужился до капитана, впереди уже маячили майорские погоны, но… Грянул роковой девяносто первый год, и великой страны не стало. А тому образованию, что возникло на ее месте — какое-то невнятное «эсэнге на палочке» — уже были не нужны такие, как я.

Кто-то из моих бывших коллег подался в начальники коммерческих «служб безопасности», кто-то в бандиты, кто-то в бизнес… А я пошел в журналистику, потому что там, где мне когда-то доводилось работать под другой фамилией, я иногда использовал для прикрытия журналистское удостоверение. Ну, а теперь бейджик с надписью «Пресса» окончательно заменил мне корочки сотрудника ПГУ.

Впрочем, некоторые из моей конторы подались и в президенты. С нынешним я знаком не был (у нас были разные направления), но в детстве мы вполне могли с ним встречаться. Ведь школы — моя и его — находились рядом, да и жили мы на соседних улицах. А в числе моих одноклассников были и те, кто неплохо знали Вовку с Баскова переулка.

Журналистская карьера у меня, в общем, заладилась. С помощью старых связей мне удавалось попадать в такие места, куда обычным представителям прессы попасть было затруднительно. В основном это были горячие точки. Благодаря оперативным и объективным материалам с мест событий, мое имя достаточно быстро стало широко известно в узких кругах.

Даже в самые мерзкие годы «разгула демократии» я не опускался до откровенных чернухи и заказухи, что было соответствующим образом оценено где надо, и командировки, куда меня направляли, становились все интереснее и интереснее.

Но, несмотря на вполне успешную карьеру, меня не покидала тоска по молодым годам и работе в «конторе»…

Да, кстати, вон с тем подтянутым мужчиной средних лет, с сединой на висках, я уже был знаком. Лет двадцать назад, перед самым августом девяносто первого года, в наш отдел пришел молодой лейтенант… Как же его звали? Кажется, Николай Ильин? Точно, Ильин…

Но — молчок! Машинально погладив свою седую бороду, я скользнул по бывшему коллеге взглядом. Если нам и впрямь по пути, то значит, Николай и по сей день работает в «конторе». Ибо в турпоездку в Сирию сегодня никто уже не ездит. Времени поздороваться и покалякать о делах наших скорбных у нас потом будет предостаточно. Особенно когда вокруг не будет посторонних глаз. Тем более что Николай, встретившись со мной взглядом, чуть заметно кивнул, как бы признавая былое знакомство.

В это время от группы московских телевизионщиков меня окликнули:

— Тамбовцев! Александр Васильевич!

Обернувшись, я увидел знакомого мне по командировке на войну «трех восьмерок» телеоператора «Звезды» Андрея Романова. Ну конечно, съемочная группа ВГТРК за аналогичную командировку уже была награждена медалями «За отвагу». Пришло время и парням из «Звезды» зарабатывать награды…