– Когда-то это был главный порт Римской империи, – добавил Висконти, – который назывался Селуция. А неподалеку есть еще один, известный как Аяс, Аджацо или Антакья, у него много всяких названий. Конечно, вы отправитесь туда морем, а не по суше вдоль побережья.

– Да, – сказал принц, – английский корабль отплывает отсюда на Кипр завтра вечером. Я предупрежу капитана, чтобы он взял курс на Суведию и прихватил с собой вас и монахов. Я дам вам рекомендательное письмо к остикану[109], тамошнему градоначальнику, и попрошу его присмотреть за вами. – Затем он снова привлек наше внимание к Китабу. – Так вот, когда вы доставите вьючных животных в Суведию, то отправляйтесь в глубь территории. Перейдете реку, вот здесь, а затем двигайтесь на восток, к Евфрату. Ваше путешествие вниз по Евфрату до Багдада не будет тяжелым. А уж из Багдада на восток ведут разные дороги.

Отец и дядя оставались в замке, пока принц писал обещанное письмо. Мне же они велели почтительно попрощаться с его преподобием и их королевскими высочествами; только после этого я смог уйти и провести остаток дня в Акре по своему усмотрению. Я больше никогда не виделся с архидиаконом и принцем с принцессой, но впоследствии до меня дошли некоторые новости. Мы с отцом и дядей были еще недалеко от Леванта, когда получили известие, что архидиакон Висконти был избран Папой Римским и взял себе имя Григория Х. Примерно в то же время принц Эдуард, поняв, что толку все равно не будет, завершил Крестовый поход и отплыл домой. Он добрался до Сицилии, когда узнал новости: его отец умер и он стал королем Англии. Вот так и получилось, что, сам того не подозревая, я познакомился с двумя наиболее высокопоставленными людьми Европы. Однако, признаться, я никогда особенно не гордился этим близким знакомством. Кроме того, позднее я повстречался на Востоке с людьми, по сравнению с величием которых могущество Пап и королей было ничто.

Вскоре после того, как я в тот день ушел из замка, наступил один из пяти часов суток, когда арабы молятся своему богу Аллаху. Церковные сторожа, которых они называли муэдзинами, уже заняли свои посты на всех башнях и высоких крышах, громко и монотонно затянув напев, который означал, что наступил час молитвы. Везде – в дверях лавок и на грязных улочках – люди, исповедующие ислам, развернули невзрачные маленькие подстилки и встали на колени. Повернувшись на юго-восток, они отбивали поклоны, а затем воздевали руки вверх. И если в эти часы вы видели лицо человека, а не его зад, то этот человек, несомненно, был христианином или иудеем.

Как только все жители Акры снова приняли вертикальное положение, я заметил троих мальчишек, с которыми познакомился около недели тому назад. Оказывается, Ибрагим, Насыр и Дауд увидели, как я входил в замок, и решили подождать неподалеку от входа моего возвращения. У всех троих глаза возбужденно блестели: так им хотелось показать мне то самое диво, которое мне пообещали. Но сперва, разъяснили мне мальчишки, я должен съесть то, что они принесли. Насыр держал маленькую кожаную сумку, в которой, как оказалось, было множество фиг, приготовленных в кунжутном масле. Фиги мне вообще-то нравились, но эти оказались такими промасленными, мясистыми и липкими, что было неприятно брать их в рот. Однако поскольку мальчишки настаивали, что я должен съесть их, чтобы на меня снизошло откровение, я заставил себя проглотить четыре или пять этих отвратительных фиг.

Затем друзья повели меня кружным путем по улицам и улочкам. Путь оказался достаточно длинным, я начал ощущать странную слабость в конечностях и дурман в голове. Я забеспокоился, решив, что это жаркое солнце напекло мне непокрытую голову или фиги оказались испорченными. Что-то творилось с моим зрением: люди и здания передо мной, казалось, раскачивались и изгибались причудливым образом. В ушах звенело, словно меня окружил рой мух. Я все время спотыкался из-за неровностей дороги и наконец взмолился, чтобы мальчишки разрешили мне остановиться и чуть-чуть передохнуть. Но они, все еще настойчивые и возбужденные, подхватили меня под руки и поволокли вперед. Из их слов я понял, что мое опьянение было, конечно же, вызвано этими особым образом замаринованными фигами, но оно было необходимо, поскольку являлось составной частью запланированного развлечения.

Я обнаружил, что меня волокут к открытому, но очень темному дверному проему, и собрался послушно войти внутрь. Однако мальчишки сердито загудели, и, если я правильно понял, это было что-то вроде: «Сними же, неверный, свои башмаки, сюда надо входить босиком». Из чего заключил, что здание это, должно быть, один из мусульманских храмов, которые называются мечетью. Поскольку я не носил башмаков, а только чулки с пришитыми к ним кожаными подошвами, мне пришлось снять их и обнажиться ниже пояса. Я схватился за тунику и изо всех сил одернул ее, чтобы прикрыться, в то же время удивляясь (я воспринимал все словно в тумане), почему это лучше войти в мечеть с голым задом, чем обутым. Так или иначе, мальчишки без малейших колебаний втолкнули меня внутрь.

Поскольку я никогда раньше не бывал в мечети, то и не представлял, чего можно там ожидать; однако я был смутно удивлен, обнаружив, что внутри она абсолютно темная и пустая: там не было ни священников, ни кого-либо еще. Пытаясь рассмотреть в темноте убранство храма, я увидел огромные каменные кувшины, почти с меня высотой, стоявшие в ряд вдоль стены. Мальчишки подвели меня к одному, в самом конце ряда, и предложили залезть внутрь.

Честно сказать, поначалу я слегка струсил – один среди чужих людей, наполовину голый и не слишком хорошо себя чувствующий. У меня возникло подозрение, что эти юные содомиты, возможно, замыслили сделать со мной что-то дурное, и я приготовился драться. Однако это их предложение показалось мне скорее забавным, чем обидным или опасным. Когда я потребовал объяснений, мальчишки просто продолжили молча показывать на массивный кувшин, а я был слишком одурманен, чтобы упираться. Вместо этого, смеясь над нелепостью того, что делаю, я позволил мальчишкам подтолкнуть меня и усадить на край кувшина, а затем спустил ноги и слез вниз.

Пока я не оказался внутри, я даже не подозревал, что в кувшине содержится какая-то жидкость: это произошло потому, что она не плескалась и от нее не исходило жара, холода или влаги. Однако кувшин оказался наполовину заполнен маслом, почти такой же температуры, как температура тела, и я ничего не почувствовал, пока не погрузился в него по горло. Вообще-то это было даже приятно – я испытал расслабляющее и обволакивающее спокойствие, особенно хорошо было моим усталым ногам и обнаженным интимным частям. Осознание этого слегка возбудило меня. Уж не было ли это своеобразной прелюдией к некоему экзотическому сексуальному ритуалу? Ну что ж, до сих пор ощущения были весьма приятными, и я не жаловался.

Только моя голова высовывалась из кувшина, а пальцы все еще покоились на его краю. Мальчишки со смехом всунули внутрь кувшина и мои руки, а затем принесли нечто, что они, должно быть, отыскали рядом: большой деревянный диск с петлями, наподобие переносного позорного столба. Прежде чем я смог запротестовать или увернуться, они приладили его к моей шее и захлопнули. В результате получилось что-то вроде крышки для кувшина, в котором я стоял, и, хотя диск этот не слишком сильно давил на мою шею, но он крепился к кувшину так прочно, что я не мог его ни сдвинуть, ни поднять.

– Что это?

Я зашлепал руками внутри кувшина в тщетной попытке вытолкнуть крышку. Я мог двигать руками и выталкивать ее очень медленно, словно во сне, из-за того, что масло было теплым и вязким. Как ни был я тогда одурманен, но наконец все-таки уловил, что масло пахнет кунжутом. Совсем как те фиги, которые меня заставили съесть раньше; по-видимому, меня погрузили в кунжутное масло.

– Что это? – снова закричал я.

– Va istadan! Attendez! – объяснили мальчишки, жестами приказывая мне терпеливо стоять в кувшине и ждать.