Я уже знал, что мужчинам-мусульманам предписывается содержать своих женщин изолированно, в молчании и бездействии, скрытыми от посторонних глаз – в pardah[133], как персы это называют. Я знал, что по законам пророка Мухаммеда, который записал их в Коране, женщина – это всего лишь имущество мужчины, наряду с оружием, скотом или одеждой. Она отличается от остального его имущества только тем, что он время от времени совокупляется с ней, причем это происходит с единственной целью – произвести детей, которые ценятся лишь в том случае, если они мальчики. Правоверным мусульманам, как мужчинам, так и женщинам, не пристало обсуждать отношения между полами, даже дружеские, хотя мужчина может откровенно и с вожделением рассказывать о своих отношениях с другими мужчинами.

Однако когда я в то утро смотрел на дворцовую мечеть, то подумал, что ислам, подвергая осуждению нормальные сексуальные отношения, не в состоянии подавить всего, что их выражает. Посмотрите на мечеть, и вы увидите, что ее купола скопированы с женской груди – вздымающиеся соски поднимаются в небо, а минареты представляют собой мужские половые члены в состоянии эрекции. Возможно, мои аналогии и ошибочны, хотя я так не думаю. Коран узаконил неравенство между мужчинами и женщинами. Он объявил нормальные отношения между полами неприличными и запретными, постыдно извратив их. Однако сами мусульманские храмы смело заявляют, что пророк ошибался и что Аллах заставил мужчину и женщину хранить верность друг другу и иметь единую плоть.

Мы с шахразадой вошли во внутреннее помещение мечети, удивительно просторное и с высоким потолком. Оно было красиво украшено, конечно же, узорами, а не картинами и статуями. Стены были покрыты мозаичными орнаментами из ляпис-лазури, перемежающейся с белым мрамором таким образом, что общий цвет помещения был бледно-голубым – мягким и успокаивающим.

Поскольку в мусульманских храмах нет никаких изображений, там нет и алтаря, нет священников, музыкантов или хористов, а также церемониальных принадлежностей, вроде наших курильниц, купелей и канделябров. В мечетях не проводят месс, исповедей или других подобных этим обрядов, мусульмане следуют только одному ритуальному правилу: во время молитвы все они простираются ниц в направлении священного города Мекки, места рождения их пророка Мухаммеда. Поскольку Мекка находится юго-западнее Багдада, то дальняя стена мечети, в которую мы зашли, тоже смотрела на юго-запад. В центре ее имелась неглубокая ниша, чуть выше человеческого роста, также выложенная сине-белой мозаикой.

– Это михраб, – пояснила шахразада Мот. – Хотя в исламской религии нет священников, иногда перед нами выступает какой-нибудь посетивший нас мудрец. Например, имам, который так глубоко изучил Коран, что обрел власть над его священными догматами. Или муфтий, тоже большой знаток скоротечных законов, установленных пророком (да пребудет с ним мир). Или ходжа – так называются те, кто совершил долгое паломничество в Святую Мекку. Чтобы руководить молитвой, мудрец занимает место прямо в михрабе.

– Я думал, что слово «михраб» означает… – Тут я смущенно замолчал, а шахразада улыбнулась мне озорной улыбкой.

Я чуть было не сказал, что решил, будто слово «михраб» означает интимное женское место, которое венецианская портовая девчонка когда-то грубо обозвала своей pota, а знатная венецианская госпожа утонченно назвала mona. А затем я заметил, какую форму имеет ниша мих-раб в стене мечети: она точно воспроизводила женские половые органы, будучи слегка овальной и суживающейся кверху, чтобы закрыть стрельчатую арку. Я побывал внутри многих мечетей, и в каждой эта ниша была именно такой формы. Пожалуй, это еще одно дополнительное подтверждение моей теории о том, что подавляемая в людях сексуальность повлияла на исламскую архитектуру. Итак, слово «михраб» имеет два значения, и сомневаюсь, что кто-нибудь из мусульман знает, которое из них является первым, а какое вторым.

– А это, – сказала Мот, показывая наверх, – окна, через которые солнце отсчитывает каждый прошедший день.

Без сомнения, отверстия сии самым тщательным образом расположили по верхнему периметру купола, и как только солнце вставало, оно освещало внешнюю сторону купола; там имелись вставки из плиток с арабскими письменами, которые вплетались в мозаику. Шахразада прочитала вслух слова на плитках, которые освещали солнечные лучи. По всей видимости, сегодня по мусульманскому летоисчислению был третий день месяца Джумад-ус-сани 670 года от Хиджры Пророка[134], или, по персидскому календарю, 199 год их эры. Узнав это, мы вместе с шахразадой Мот, бормоча и подсчитывая на пальцах, перевели дату в христианское летоисчисление.

– Сегодня же двадцатое сентября! – воскликнул я. – Мой день рождения!

Шахразада поздравила меня и сказала:

– У нас принято дарить в день рождения подарки. А у христиан тоже есть такой обычай?

– Вообще-то, да.

– Ну тогда я сделаю тебе подарок сегодня ночью, если ты достаточно храбр и не побоишься получить его. Я подарю тебе ночь zina.

– Что такое zina? – спросил я, хотя и подозревал, что догадываюсь.

– Это недозволенная связь между мужчиной и женщиной. Это haram, что значит «запретное». Если ты надумаешь получить свой подарок, мне придется украдкой впустить тебя в свои покои, в anderun дворца, что тоже запрещено.

– Я буду храбрым и рискну! – воскликнул я искренне. И тут кое-что вспомнил. – Но… простите мне дерзкий вопрос, шахразада Мот, я слышал, что мусульманские женщины кое-чего лишены – они не испытывают восторга при zina. Мне говорили, что им якобы делают некое обрезание, хотя я и не могу представить себе каким образом.

– О да, tabzir, – беззаботно пояснила она, – это у нас проделывают почти со всеми женщинами еще в младенчестве. Но никак не с девочками царской крови или с кем-нибудь, кто в будущем может стать женой или наложницей шаха. И разумеется, мне этого тоже не делали.

– Я очень рад за вас, – сказал я совершенно искренне. – Но что же все-таки происходит с остальными несчастными женщинами? Что такое tabzir?

– Позволь мне показать тебе, – сказала она.

Я испугался, ожидая, что шахразада разденется прямо тут же, и сделал предостерегающий жест в направлении бдительной бабушки.

Но Мот только хихикнула в ответ и шагнула к нише проповедника в стене мечети, спросив:

– Представляешь ли ты себе устройство женского тела? Тогда ты должен знать, что вот здесь, – она показала на верхушку арки, – прямо у самого михраба, у женщины есть мягкий, похожий на пуговку выступ. Он называется zambur.

– Ах, – сказал я, догадавшись наконец, что красавица имела в виду клитор. – В Венеции его называют lumaghetta. – Я старался говорить бесстрастно, как врач, но знал, что покраснел.

– Точное расположение zambur может слегка отличаться у разных женщин, – продолжала Мот; сама она оставалась при этом совершенно спокойной. – И размер его тоже может быть разным. Мой собственный zambur похвально большой, при возбуждении он увеличивается до размера первой фаланги моего мизинца.

Одна только мысль об этом заставила мой член возбудиться и увеличиться. Поскольку здесь находилась бабушка шахразады, я снова порадовался тому, что на мне были просторные одежды.

А Мот между тем весело продолжала:

– Поэтому я пользуюсь большим спросом среди других женщин anderun: мой zambur может служить им почти так же хорошо, как и мужской zab. Женские игры у нас называются halal, это значит разрешенные, незапретные.

Если до этого мое лицо было розовым, то теперь оно, должно быть, стало коричневато-малинового цвета. Уж не знаю, заметила ли сие Мот, однако это ее не остановило.

– У каждой женщины zambur – это самое чувствительное местечко, самая суть ее женского естества. Если он не возбудится, она останется невосприимчивой к любовным объятиям. Получая совсем мало наслаждения от сношения с мужчиной, она не будет стремиться к нему. В этом и заключается причина, по которой делают tabzir – обрезание, как ты его называешь. У взрослой женщины, пока она не возбудится, zambur скромно прикрыт губами ее михраба. Но в младенчестве у девочки он выступает между маленькими губками. И хаким может легко отрезать его простыми ножницами.