Их закружило в ревущих смерчах, сбило с ног.
Гайденбург встал первым, помог подняться Чарли и Роре. Они молча подошли к глухой стене, отделявшей их от неизвестности, и остановились.
– Роботы взорвали атомолет, – сказал Гайденбург.
Ему ответила полная и жуткая тишина.
– Роботы взорвали атомолет! – закричал он.
Снова тишина.
И вдруг Рора, подняв с земли какой-то твердый угловатый кристалл, с силой швырнула его в стену.
– Что вы делаете? – бросился к ней Гайденбург. Теперь это, – показал он на стену, – не допустит на планету земных кораблей. А нам отсюда не выйти. Впрочем… Постойте-ка. Ведь взрыв произошел у самого входа в этот подземный мир, и, конечно, разрушил его. Но почему стена не отвечает? Где Аэла? Что с ней?
В глазах качался, реял цветной туман. Аэла с трудом переступала непослушными одеревеневшими ногами по стеклянным наплывам подземной галереи. Рассчитывать на чью-либо помощь было нельзя. Никто не знал пути сюда.
Веревка, скрученная из обрывков одежды, в кровь растерла плечи. Тело звездного человека, вначале показавшееся ей легким, сейчас не давало продвинуться ни на шаг. Аэла прислонилась к стене и опустилась на пол. Вцепилась пальцами в плечи звездного человека и судорожно заплакала.
Снова брела она сквозь серый мрак к свету. Ей ни на мгновение не приходила на ум мысль оставить звездного человека, чтобы вернуться к нему позже.
И вот наконец печальные сталактиты и свет, яркий после полумрака свет искусственного солнца.
Аэла остро почувствовала, что ее окружает чужой мир, и к ней вернулась жажда жизни.
Человек, умирающий на Земле, становится частью земли, прахом, чтобы потом подняться вершиной тополя или пролиться дождем, стать горстью морского песка или гребнем бегущей волны. Но ужас смерти астролетчика под чужим светилом невыразим.
Аэла оглядела густые заросли причудливого леса и двинулась вперед. Теперь она знала, что дойдет до атомолета.
Мощная эстакада параболой уходила ввысь и исчезала в зыбкой лазури подземного искусственного неба. Вокруг нее, словно рой пчел, кружились тяжелые гравипланы. Бесчисленные роботы восстанавливали поврежденную систему связи с поверхностью Троллы.
Капитан и Аэла стояли на летающей наблюдательной площадке и смотрели, как бесчисленные механизмы восстанавливают мосты основных перемещений.
Линии для наземного транспорта, линии общих передач, декоративные трассы, подвесные дороги – все почти заново создавали сложнейшие механизмы.
Астронавты осматривали цветущую даль, здания, слитые в стройной гармонии с природой, изобилующей контрастами и красками. Зеленовато-синее море омывало лесистые берега с ажурными дворцами, все говорило о тончайшем проникновении обитателей планеты в скрытую природу вещей, о их способности не подражать природе, а опережать этого неутомимого и испытанного мастера. Они достигли того уровня, когда природа уже не кажется мерилом прекрасного, ее порождение – человек постиг ее, освоил и пошел дальше, оставил позади то, чему он вначале в страхе поклонялся, а затем изучал, считая законченным, недостижимым совершенством.
Летающая площадка опустилась на темный купол у входа к биомозгу.
Вслед за капитаном Аэла сошла в гладкий с полированными стенами туннель, тот самый, по которому она несколько месяцев назад опустилась вместе со звездным человеком. Снова стиснула сердце щемящая боль, возникли в памяти огромные жемчужные глаза…
У серой громады биомозга их уже ждали астронавты. В центре группы стоял Фред Гайденбург.
Несколько месяцев ученые изучали программное устройство биомозга, осваивали сложную систему управления, не прикасаясь к клавишам пульта. Биомозг словно чего-то ждал, таинственный и грозный.
В туманную мглу уходили черные своды. В подземелье царило безмолвие, торжествующее, полное, и только в воображении проникших сюда людей вспыхивали робкие звучания и тотчас гасли.
Астронавты стояли перед своим грозным врагом, едва не уничтожившим их всех, перед убийцей целой цивилизации. И то, что погубило звездное человечество, сейчас превратилось в его единственную надежду. Только биологический мозг мог увести планету от разгорающейся звезды в мировое пространство, только ему было под силу управлять несметными механизмами, могучими источниками энергии, предвидеть все случайности, управлять энергетическими полями и выполнять тысячи и тысячи других непосильных для человека задач.
Серая неподвижная масса, заключенная в прозрачный шар, была соединена бесчисленными связями с программным устройством.
– Странно, мы намереваемся подчинить себе то, что неизмеримо сильнее нас. Эта серая масса хранит несметные сокровища величайших знаний, собранных за многие тысячелетия могущественнейшим народом, – сказал Чарли.
– Подчинится ли он нам? – тихо сказала Рора. – Не превратит ли он нас в разрозненные атомы, едва мы предоставим ему свободу?
Гайденбург нажал крайний слева, выступающий вперед клавиш.
Мгновенно все программное устройство засияло цветными точками, черточками, штрихами. Масса мозга едва заметно шевельнулась.
Нажатие второго клавиша – и из полутьмы выплыл прозрачный, словно наполненный голубоватым дымом шар.
– Слышите ли вы меня? – задал первый вопрос Гайденбург.
– Да, – коротко ответил голос холодного тембра. Голос доносился отовсюду, и астронавты напрасно искали глазами его источник.
– Как включить свет в помещении? – спросил Гайденбург.
– Нажмите семнадцатый клавиш семьдесят первого ряда в тридцатом регистре, – ответил мозг.
Гайденбург бросил короткий взгляд на капитана и выключил биомозг.
– Нажатие этого клавиша, – сказал он, – повлечет за собой мгновенное включение всех управляемых мозгом механизмов и нашу немедленную гибель.
Аэла вздрогнула, отшатнулась от экрана. Значит, коварный мозг на каждом шагу будет им подстраивать ловушки, пока не уничтожит их и не вернет себе прежнюю независимость. Тысячелетие паразитического существования породило новые клетки мозга, породило новое качество – стремление к бесконтрольному производству.
Все происшедшее говорило о том, что одно неосторожное движение возле программного устройства, один неверный шаг, и мозг жестоко расквитается с двуногими букашками, дерзнувшими подчинить его своей воле. Люди знали, что он мог не только их уничтожить, он мог в куски разнести всю планету, если бы это потребовалось. Но пока джин был заключен в бутылку.
– Коварная штука, – сказал капитан. – Возле нее даже думать о чем-нибудь трудно.
– Если мозг за истекшие годы разросся на крови погибшего народа, – с яростью в голосе сказала Аэ-ла, – надо отсечь у него то, что он накопил паразитируя.
– Мозг заключен в непроницаемую оболочку, – ответил Гайденбург. – Мельчайшая инородная пылинка расстроит его. Это своеобразная болезнь мозга.
– Что же делать? Сможем ли мы вернуть биомозгу его прежнее состояние?
– В этом нет необходимости. Он будет выполнять лишь нашу программу и никогда больше не получит никакой власти над людьми. Опасность же при работе с ним никогда не исчезнет. Он величайшее открытие человеческого разума. А большинство великих открытий становилось при своем возникновении величайшим злом. Мы отлично помним кровавую зарю атомной энергии, ужас, охвативший всех, когда ученый маньяк захватил кладовые антивещества. Человечество, создавшее биомозг, тоже прошло через все эти испытания. И когда люди решили, что разум одержал окончательную победу над общественной стихией, восстал биомозг. И это оказалось роковым. В раскаленной пустыне бродят зеркальные тени.
– Что же будет с зеркальными людьми?
– Они уже делают первые самостоятельные шаги. Скоро сообщение с поверхностью будет восстановлено, и они смогут поселиться здесь, внутри планеты.
Гайденбург спокойно подошел к программному устройству биомозга и включил его.
– Экран! – властно сказал он. – Подводные города.
В помещении загорелся мягкий свет. Перед астронавтами открылся широкий экран. Все увидели группу зеркальных людей. Они медленно, точно ощупью, шли куда-то нестройной цепочкой, поддерживая друг друга, и уже не кружились на месте, точно слепые, хотя на головах у них больше не было черных обручей. Зеркальные люди двигались вдоль озера со странной и тусклой, ничего не отражавшей водой.
