– А я думаю, что они представляют собой размазанную по камням плесень, – ответил Росс.
– Это бесплодный цинизм, профессор.
– Хорошо, ответьте мне на такой крайне простой вопрос. Человечество существует уже много десятков тысячелетий, однако к нам до сих пор не прилетал никто. Вы мне сейчас, конечно, подсунете избитый довод– удаленность солнечной системы от центра галактики. Но ведь автоматы должны были вести корабли ко всем звездам, на планетах которых предполагается жизнь. Вы скажете – совпадение, редкость. Но чужой корабль с механизмами мог вертеться вокруг Земли миллионы лет и ждать, когда появятся организованные радиосигналы. Создается впечатление, что космические парни или круглые дураки, или они действительно плесень, размазанная по камням, и считают, что в окрестностях нашего солнца им делать нечего.
– Плесень не полетит к звездам, – ответила Одэя.
– Плесени просто недостает мозга, – с улыбкой заметил ассистент.
– Не более, чем нам с вами, – молниеносно повернулся к нему профессор. – Если им недостает мозга, они его сделают, как мы. Нам явно его недостает. Мозг человека почти не изменился за последние двадцать тысячелетий. Того же можно ожидать и от двадцати последующих, да и сам человек, в сущности, не изменился, если не считать новых форм поведения, вызванных новыми общественными отношениями и появлением сложных машин. А разве цивилизация будет ждать, когда усовершенствуется наша черепная коробка? Нет, не будет. И что же происходит? Человеческий мозг остается таким же, как и тысячи лет назад, а мозг искусственный непрерывно совершенствуется…
– Пугаете вы нас что-то, профессор, – улыбнулся великан-ассистент. – Пугаете, что человек может создать что-то более совершенное, чем он сам. Я думаю, эго будет лишь новая победа человечества.
– Последняя победа. Или… как это говорилось – Пиррова победа.
– Последняя? Пусть. Зато она в то же время будет первой победой более совершенного существа, чем человек. Разве вы можете определенно утверждать, что сами возникли в процессе эволюции, а не созданы другим разумным существом? И в конце концов эволюция разума не имеет ничего общего с эволюцией естественного отбора.
– Один американец коллекционировал человеческие хвосты, – сказал Росс. – Это было очень давно. Тогда еще существовали эти…
– Деньги, – подсказала Одэя.
– Да-да, деньги. Так вот, люди за деньги тогда давали обрубать себе хвосты, если у них, разумеется, имелись эти редчайшие рудименты. Попробуй сейчас достань человеческий хвост. Кто тебе его продаст…
– Да, но с другой стороны есть рудименты совсем иного свойства, – например, биологическая радиосвязь. Вот я сейчас мысленно окликну эту девочку…
Аэла, стоявшая возле матери, обернулась к высокому ассистенту.
– Ты меня звал? – спросила она.
Все удивленно переглянулись.
– Да, но выслушайте меня до конца, – сказал профессор. – Представьте, что вы создали питательную среду для искусственного мозга.
– Искусственный мозг – бред, – ответил молчавший до сих пор астроботаник Воробьев.
– Да? – с издевательской усмешкой взглянул на него Росс. – Мы вплотную подошли к разработке этой проблемы. Счетные машины и электронные анализаторы уже захлебываются от непосильных задач. А человек на них с каждым днем валит все больше и больше. Скоро биомозг нам будет более необходим, чем наш собственный.
Все рассмеялись.
– Вы не догадываетесь, почему я вас так поспешно вызвал? – не глядя на Одэю спросил профессор.
Одэя внимательно посмотрела на него.
– Может быть, с моей стороны это бестактно, но, я думаю, вы меня поймете…
Одэя продолжала молча пристально смотреть на него. Встретив этот прямой испытующий взгляд, Росс на минуту замялся, затем торопливо закончил:
– Вы единственная, кому Чарли Колин не сможет отказать ни в чем… Его чувства к вам…
– Не продолжайте, профессор. Прошу вас. – Лицо Одэи вспыхнуло. Рыжий ассистент профессора смущенно отвернулся, а Воробьев принялся сосредоточенно ковырять носком туфли пол.
Вычислительный центр и город математиков находился на берегу океана в Южной Америке. Вдоль улиц тянулись заросли тропических растений, в ветвях прыгали обезьяны. Эти животные в своем развитии за истекшие тысячелетия не продвинулись вперед ни на волос.
В реке купались дети. Отчаянно горланили, носились нагишом по песку, в фонтанах брызг вбегали в воду.
Езда по городу математиков была запрещена для всех видов транспорта. Город состоял из легких деревянных домиков с просторными террасами и яркими крышами. Больших зданий здесь не было. Пройти его из конца в конец можно было за двадцать минут. И лишь на окраине у самого берега поднимались сияющие стеклом и сталью горы корпусов вычислительного центра планеты. И то, что было над землей, являлось лишь ничтожной частью электронного анализатора, скрытого глубоко под землей. Это было то самое примитивное, как доисторический каменный топор, сооружение, которое поносил профессор Росс.
– Мама, посмотри, петушок? – закричала Аэла, со смехом показывая на конек крыши столовой. Там действительно был укреплен пестрый пластмассовый петушок, он вертелся во все стороны под легким дыханием океана. Это было единственное, что привлекло здесь внимание Аэлы.
Математик Чарли Колин просматривал прозрачную пленку, испещренную всевозможными дырочками. Он не заметил, как вошла Одэя, не ответил на приветствие.
– Чарли! Что с вами! Очнитесь!
Математик поднял серое от усталости лицо с красными воспаленными глазами, увидел Одэю.
Он весь преобразился. Засуетился, достал из шкафа бутылку с искрящейся фруктовой водой.
Чарли было всего тридцать лет, но в его коротко остриженных волосах сверкала седина, над переносьем ветвились беспорядочные морщины.
– Чарли, посмотрите, какой у вас вид!
Математик поправил отложной воротник белой рубашки, пригладил ладонью волосы.
– Нет же, у вас очень усталый вид. За вами, вероятно, вовсе не следят врачи.
– Да-да. Сейчас много работы.
– Сейчас понятно. А раньше?
– Раньше тоже. Мне приходится работать сверх положенного времени. Мне повезло… Это помогает мне не думать о вас. Но не всегда. Часто вижу ваше лицо среди цифр и шифров этих проклятых машин. Как все же они несовершенны, как ограниченны их возможности. Особенно сильно мы почувствовали это сейчас, анализируя радиосигналы из космоса.
– Что-нибудь уже известно?
– Очень мало. Машины перегружены…
Внезапно замигали сигнальные лампы, зазвучали короткие тревожные гудки.
Одэя огляделась – Аэлы в комнате не было. Она не заметила, когда девочка вышла.
Чарли бросился к щиту управления, включил микрофон. Напряженно прозвучала его короткая отрывистая команда:
– Главная централь! Немедленно прекратите подачу энергии!
– Вы хотите выключить мозг планеты? – послышался чей-то хриплый от волнения голос.
– Выполняйте, черт побери! – побледнев от ярости, закричал Чарли.
В то же мгновение все лампы погасли, воцарилась полная тишина. Чарли и Одэя бросились искать Аэлу.
Взрослые не обращали на девочку внимания, и она вышла на прозрачный, висящий над густой зеленью балкон. У перил играл пестрый котенок. Он жмурился от яркого солнца, подпрыгивал, ловил собственный хвост. Аэла взяла котенка на руки и вошла с ним через открытую дверь в огромный зал. Вокруг мерцали короткими вспышками бесконечные панели анализа-тора.
Аэлу заинтересовали маленькие автоматы, проворно сновавшие среди движущихся частей и мелодично поющих моторов в машинном отделении. Автоматы поминутно выверяли режим работы механизмов, что-то чистили, смазывали.
Внизу, под движущимися цилиндрами сновала взад и вперед маленькая щеточка. Котенок вырвался из рук Аэлы и бросился к щеточке, но маленький автомат с быстротою молнии перехватил его. Котенок принялся отчаянно царапать задними ногами твердую пластмассу рук автомата. Он злобно фыркал и вырывался.
