Тут все четыре старца рассказали красавице, какие стихи прочел Танский монах в первый и во второй раз, а также передали ей поучения монаха о способах созерцания.
Лицо волшебницы расцвело, как прелестный цветок весною. Обратившись ко всем присутствующим, она смущенно сказала:
– Я не обладаю талантом и не вправе отнимать у вас время. Но, услышав такие прелестные стихи, не могу оставить их без ответа. Постараюсь, как смогу, сложить в честь гостя хоть один стих. Как вы отнесетесь к этому?
И, не дожидаясь ответа, она стала нараспев читать свой стих:
Четверо старцев внимательно выслушали стихотворение и похвалили волшебную фею.
– Очень изящные стихи, в них нет ничего мирского, – говорили они. – В каждой строке чувствуется весна. Особенно хороша строка:
Подумайте только!
Ведь это просто замечательно!
Красавица улыбнулась и тихо ответила:
– Мне стыдно! Очень стыдно! Разве можно сравнивать мои стихи со стихами мудрого монаха, которые я только что слышала! Они поистине великолепны! О, если бы наш дорогой гость не поскупился еще на одно стихотворение, оно было бы для меня драгоценнее жемчуга и яшмы!
Но Танский монах не посмел ответить. Волшебная фея, желая понравиться, начала кокетничать с ним. Она придвигалась к нему все ближе и, наконец, прижавшись, прошептала:
– Дорогой гость мой, молчальник! Что, если мы с тобой позабавимся в эту чудную ночь? Ведь человеческая жизнь так коротка! Сколько времени тебе еще суждено прожить?!
Гун восемнадцатый поспешно произнес:
– Смею уверить тебя, мудрый монах, что наша чудная фея Абрикосов питает к тебе самые возвышенные чувства. Неужели ты откажешь ей? Если ты поступишь подобным образом, значит, ничего не смыслишь в прелестях жизни!
Но тут вступился Гун Чжи-гун:
– Не забывай, – сказал он, – что наш гость в монашеском звании! Благочестие и доброе имя не позволяют ему поступать легкомысленно. Если мы будем уговаривать его, то тем самым примем на себя великий грех. Осквернить доброе имя, лишить благочестия – все это недостойно нас. Если же у чудной феи Абрикосов действительно есть такое желание, то пусть Фу Юнь-соу и гун восемнадцатый выступят сватами, а я и Лин Кун-цзы – поручителями. Сыграем свадьбу! Ведь это будет великолепно!
Лицо у Танского монаха при этих словах мгновенно изменилось. Он подскочил на месте и закричал:
– Вы все, оказывается, заодно, мерзкие оборотни! Задумали обольстить меня! Еще недавно вы вели со мною достойные речи, и я был рад говорить с вами о сокровенных тайнах и о пути к совершенству. Как же вы посмели посягнуть на мой монашеский сан, задумав погубить меня женскими соблазнами?! Кто дал вам право поступать подобным образом?
Старцы, видя, что Танский монах не на шутку разгневался, стали в смущении кусать себе пальцы, не зная, как оправдаться. Вдруг стоявший в стороне бес-слуга вспылил и заорал громовым голосом:
– Ишь ты какой! Не понимаешь, что тебе оказывают честь? Чем плоха наша барышня? Она талантлива, изящна, красива и так грациозна! А какая дельная! Стоит ли говорить, до чего она искусна в рукоделии, да и в сложении стихов великая мастерица. Куда искуснее тебя! Как же ты смеешь отказываться от такой высокой чести? Смотри, поплатишься за свою гордость! Гун Чжи-гун прав. Если не хочешь так, давай сыграем свадьбу. Все хлопоты беру на себя!
Танский монах от страха даже побледнел, но твердо решил не поддаваться ни на какие уговоры. Тогда бес-слуга снова стал кричать:
– Ах ты, гнусный монах! Мы тебя по-хорошему уговариваем, а ты и слушать не желаешь! Если будешь вести себя подобным образом, мы поступим с тобой по-мужицки, затащим тебя в такое место, что тебе и монахом не быть и жениться нельзя будет! Пожалеешь тогда, что на свет божий родился. Ну, что ты теперь скажешь?
Но Танский монах был тверд, как алмаз, и продолжал стоять на своем. «Где-то теперь мои ученики разыскивают меня?…» – думал он. Вдруг Сюань-цзан громко вскрикнул и слезы неудержимым потоком хлынули из его глаз. Волшебница рассмеялась и, подойдя поближе к нему, достала из своего широкого рукава изумрудного цвета носовой платочек из нежной тонкой ткани. Вытирая ему слезы, она говорила:
– Дорогой гость! Не огорчайся и не сердись. Давай хоть немножко поласкаемся и понежимся – вот и все. Позабавимся и разойдемся!
Танский монах с омерзением плюнул и с громкими воплями пустился было бежать, но его схватили, и началась перебранка, которая продолжалась до самого рассвета.
Вдруг откуда-то послышались возгласы: «Эй, учитель!», «Наставник!», «Где ты?», «С кем ссоришься?».
Оказывается, Великий Мудрец Сунь У-кун вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном всю ночь искали своего наставника. Они исходили колючие кустарники вдоль и поперек, и все тщетно. За ночь они прошли на облаках и туманах все восемьсот ли Терновой горы и спустились у ее западных отрогов. Там они и услышали громкие вопли своего учителя и стали звать его. Танский монах, уверенный в том, что спасение близко, крикнул:
– Сунь У-кун! Я здесь. Спеши скорей ко мне на помощь!
Четверо старцев с голым бесом-слугой, а также волшебная фея со своими служанками еще некоторое время в замешательстве цеплялись за Танского монаха, а затем вдруг куда-то исчезли. Вскоре к тому месту, где находился. Танский монах, подошли Чжу Ба-цзе и Ша-сэн.
– Как ты попал сюда, наставник? – спросили они с изумлением.
Но Танский монах, не отвечая, кинулся к Сунь У-куну и стал причитать:
– О братцы мои! До чего же я замучил вас, обременив заботой о себе. И во всем виноват только я. Ведь этот старец, который вчера вечером явился к нам под видом духа земли и предложил подкрепиться, а ты обругал его и хотел прибить, в самом деле оказался оборотнем. Он умчал меня сюда. Здесь взял за руки и ввел в помещение, куда пришли еще три старца. Все они были очень вежливы со мною и величали меня «мудрым монахом». Каждый из них говорил изысканным языком, причем все они оказались замечательными стихотворцами. Незаметно пролетело время и наступила глубокая ночь. Но тут появилась прелестная дева с цветными фонарями. Она сказала, что пришла повидаться со мною и тоже прочла очень хорошее стихотворение. Она величала меня «дорогим гостем», и, видимо, я ей настолько понравился, что она стала добиваться слияния со мною. Тут я понял, в чем дело, и стал всячески отказываться. Остальные же стали заступаться за нее и сватать ее мне, кто в качестве свата, кто в качестве посаженого отца, а кто и в качестве устроителя свадьбы. Я поклялся сам себе ни за что не соглашаться. Хотел бежать, но они задержали меня, и началась ссора. Совершенно неожиданно вы подоспели ко мне на выручку. То ли потому, что уже совсем рассвело, или просто они испугались вас, но вдруг все они куда-то сразу исчезли, хотя только что еще цеплялись за меня.
