Сунь У-кун улыбнулся:

– Нет, почтенный старец, ты сказал не подумав. Ты сам говорил, что эта гора в поперечнике тянется на восемьсот ли, как же вы сможете проложить дорогу через нее в короткий срок, раз не являетесь священными воинами великого Юя? Чтобы провести нашего наставника через эту гору, опять нужно будет нам потрудиться, а вы этого не сумеете.

Танский монах слез с коня и спросил:

– Сунь У-кун, что же ты думаешь делать?

Не переставая улыбаться, Сунь У-кун ответил:

– Перейти через гору, конечно, трудно, но еще труднее ждать, когда проложат новую дорогу. Надо все же попытаться пройти через старый проход, боюсь только, что некому будет доставлять нам пищу.

– Что ты, что ты! – вмешался старец Ли. – Зачем так говорить? Сколько надо будет, столько и будем вас кормить и поить. Зачем же говорить, что некому будет доставлять пищу?

– Ну, в таком случае, – бодро сказал Сунь У-кун, – отправляйтесь обратно и наготовьте нам два даня сухой провизии да напеките разных пампушек и блинов. Мы накормим досыта вот этого монаха с длинным рылом, он превратится в большую свинью, проложит нам дорогу через старый проход, наставник наш сядет верхом на коня, мы будем его поддерживать и уж как-нибудь проберемся!

Чжу Ба-цзе услышал и сказал:

– Ишь ты, какой умный! Вы все хотите остаться чистенькими, а на меня одного взвалить уборку всей этой зловонной грязи?!

– Чжу У-нэн! – ласково сказал Танский монах. – Если тебе под силу это дело и ты сможешь проложить путь через проход и провести меня через эту гору, то не сомневайся – это зачтется тебе, как самый большой подвиг!

– Ладно! – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Будь, наставник, судьей над нами, вот в присутствии всех наших благодетелейкормильцев скажу без смеха. Я, Чжу Ба-цзе, владею способом тридцати шести различных превращений. Но если вы захотите, чтобы я превратился во что-либо легкое, грациозное, нежное и красивое, скажу напрямик, что не смогу. А вот в гору, дерево, камень, кочку, в тапира, в борова, в буйвола, в верблюда – я, честное слово, могу превратиться без труда. Только предупреждаю, что если я превращусь в существо большее по размерам, то и брюхо у меня станет больше. Я должен наесться до отвала, вот тогда смогу поработать как следует!

– Еда найдется! Еда найдется! – закричали все. – Каждый из нас взял с собой сухари, разные плоды, блины жареные и прочую снедь. Мы ведь думали, что нам придется прокладывать для вас новую дорогу. А теперь бери все и ешь на здоровье. Когда же ты увеличишься и возьмешься за работу, мы еще пошлем людей за провизией.

Чжу Ба-цзе очень обрадовался. Он снял с себя черный халат, отложил в сторону грабли с девятью зубьями и, обращаясь ко всем присутствующим, сказал:

– Только уж вы надо мной не смейтесь, когда увидите, как я примусь за эту грязную работу.

О, добрый Чжу Ба-цзе! Посмотрели бы вы, читатель, как он прочел заклинание, встряхнулся и тут же превратился в огромную свинью. Вот уж, право:

Сала в ней больше, чем наполовину,
Пятачок круглый на рыле предлинном,
Уши огромные, как листья банана,
Спина ершится острой щетиной,
Толстая морда чернее ночи,
Луны светлее круглые очи,
Голос ее пронзительный звонок –
Громко визжит, когда есть захочет.
Еще поросенком в селеньях горных
Питалась всходами трав благотворных,
Теперь же любую пищу людскую,
Сопя и чавкая, съест проворно.
Немало нужно ей, чтоб быть сытой,
Такой громадной, так плотно сбитой!
Груз выдерживают небывалый
Ее четыре белых копыта.
Себя совершенствовала недаром:
Крепкий хребет не боится ударов,
Шкуру железную не проколешь,
Не осмолишь, не обваришь варом.
Свиней упитанных встретить просто –
Следит хозяин за их дородством,
Но ей подобных средь них не сыщешь:
Далеко им до такого роста!
В тысячу чи она вышиною,
Не меньше ста чжан, пожалуй, длиною,
Своим долголетием небу подобна,
И всех людей удивляет собою.
Танский монах с нее глаз не сводит,
Любуется ею толпа народа,
Глядя, как путь пролагает усердно
Бывший великой звезды полководец.

Сунь У-кун, увидев, что Чжу Ба-цзе завершил свое превращение, тотчас же велел провожающим сложить в кучу всю провизию, которая была у них с собой, чтобы Чжу Ба-цзе смог подкрепиться. Дурень, не разбираясь, что вареное, что сырое, стал поглощать всю еду, а затем принялся расчищать рылом дорогу. Сунь У-кун велел Ша-сэну разуться, чтобы было легче нести поклажу, а наставника попросил крепче держаться в седле. Сам он тоже разулся, а провожающих отправил в селение.

– Если вы действительно благодарны нам, – сказал он, – то отправляйтесь сейчас же за провизией для моего собрата, чтобы поддержать в нем силы.

Больше половины провожающих, а их набралось, как уже говорилось, около восьмисот человек, были на мулах и лошадях. Они немедленно отправились в селение и занялись приготовлением пищи. Остальные провожающие, человек триста, которые шли пешком, остановились под горой и смотрели вслед удалявшимся путникам. Селение отстояло от горы на тридцать с лишним ли. Пока посланцы ходили в селение, а затем возвратились с едой, проделав таким образом путь почти в сто ли, наставник со своими учениками успел уже далеко уйти, но провожающих это не остановило: они погнали своих мулов и лошадей вдогонку, всю ночь ехали горным проходом, и только на следующий день им удалось догнать монахов.

– Благочестивые отцы наши! – стали кричать они еще издали. – Искатели священных книг! Подождите нас! Не спешите! Мы вам еду принесли!

Танский монах услышал их и сказал:

– Вот уж поистине добрые, верующие люди!

Затем он велел Чжу Ба-цзе остановиться и поесть, чтобы набраться сил.

Дурень, поработавший рылом два дня, уже начал испытывать голод. Жители навезли больше семи даней еды. Чжу Ба-цзе опять, не разбираясь, что перед ним: вареный ли рис, или лапша, – все подряд заглатывал, сбивая в кучу. Наевшись досыта, он снова принялся прокладывать дорогу. Тут Танский монах с Сунь У-куном и Ша-сэном еще раз поблагодарили гостеприимных жителей и распростились с ними.