— Вы ее видели?

— Нет… не видел, — смутившись, запнулся Блейк. Он помолчал, хмурясь. — И тем не менее я знаю.

— Сейчас объясню вам, откуда вы знаете. А пока обращаю ваше внимание на следующее обстоятельство. В то утро любой человек мог пробраться в дом, проникнуть в вашу лабораторию, взять с полки то, что ему нужно, и уйти незамеченным. Далее, если этот кто-то явился сюда из Олдербери, то это не мог быть ни Филип Блейк, ни Эльза Грир, ни Эмиас Крейл, ни Кэролайн Крейл. Нам хорошо известно, чем были заняты эти четверо. Остаются Анджела Уоррен и мисс Уильямс. Мисс Уильямс здесь была — вы ее увидели, когда вышли из дома. Она сказала вам, что ищет Анджелу. Анджела рано утром отправилась купаться, но мисс Уильямс не нашла ее ни в воде, ни на скалах. Анджела легко могла переплыть через бухту — что сделала позже, когда пошла купаться с Филипом Блейком, — подойти к дому, влезть в окно и взять что-то с полки.

— Ничего подобного я не делала, — возмутилась Анджела Уоррен. — По крайней мере…

— Ага! — торжествуя, воскликнул Пуаро. — Вы вспомнили! Вы сказали мне, что ради того, чтобы сыграть жестокую шутку с Эмиасом Крейлом, вы отлили немножко того, что назвали «кошачьей настойки», и влили это…

— Валерьянка! — сообразил Мередит Блейк. — Ну конечно!

— Именно. Вот почему вы решили, что в лаборатории побывала кошка. Вы очень чувствительны к запахам. Вы уловили слабый запах валерьянки, не давая, впрочем, себе в этом отчета, и подсознательно пришли к выводу: кошка. Кошки любят валерьянку и полезут за ней куда угодно. Валерьянка, довольно неприятна на вкус, и после вашей лекции накануне шаловливая мисс Анджела задумала подлить валерьянку в пиво, которое, она знала, Эмиас обычно выпивает залпом.

— Неужто это было в тот же день? — изумилась Анджела Уоррен. — Я хорошо помню, как отливала валерьянку. Да, помню и как брала пиво, но вошла Кэролайн и чуть меня не поймала! Конечно, помню… Но у меня это как-то не связывалось с тем днем.

— Конечно, нет, потому что два этих события не ассоциировались друг с другом у вас в мыслях. Одно квалифицировалось как шалость, другое было трагедией, свалившейся как снег на голову и вытеснившей из памяти все более мелкие происшествия. Что же касается меня, то я заметил, что, когда вы говорили об этом, вы сказали: «Отлила кошачьей настойки, чтобы налить ее Эмиасу в пиво…» Вы не сказали, что сделали это.

— Не сказала, потому что так и не сделала. Кэролайн вошла как раз в ту минуту, когда я отвинчивала пробку. Ох! — вскрикнула она. — Значит, Кэролайн решила… решила, что это я…

Она умолкла, огляделась. И тихо заключила своим обычным холодным тоном:

— Вы все, наверное, тоже так думаете? — Она помолчала. — Я не убивала Эмиаса, — сказала она. — Ни из злой шалости, ни из каких-либо других побуждений. Если бы я это сделала, я бы не смолчала.

— Разумеется, нет, моя дорогая, — решительно поддержала ее мисс Уильямс. Она взглянула на Эркюля Пуаро. — Только глупцу могла бы прийти в голову подобная мысль.

— Я не глупец, — спокойно отозвался Эркюль Пуаро, — и я тоже этого не думаю, Я прекрасно знаю, кто убил Эмиаса Крейла.

Он помолчал.

— Факты нельзя считать доказательством, ибо они им вовсе не являются. Возьмем ситуацию, сложившуюся в Олдербери. Знакомая ситуация. Две женщины и один мужчина. Мы все убеждены, что Эмиас Крейл был намерен оставить жену ради другой женщины. А я вам говорю, что он никогда ничего подобного делать не собирался.

Он увлекался женщинами и прежде. Они владели им. Пока увлечение длилось, он был ими одержим, но вскоре наступал конец. Женщины, в которых он влюблялся, обычно были женщинами опытными и ничего от него не требовали. Но на этот раз женщина предъявила требования. Да она, собственно говоря, еще и не была женщиной. Она была юной девушкой и, по мнению Кэролайн Крейл, предельно искренней… На словах она казалась видавшей виды и свободной от предрассудков, но в любви была весьма целеустремленной. Из-за того, что она сама испытывала глубокую и всепоглощающую страсть к Эмиасу Крейлу, она решила, что и он отвечает ей тем же. Она не сомневалась, что их любовь — это любовь на всю жизнь. Не спрашивая его об этом, она была уверена, что он бросит свою жену.

Но почему, спросите вы, Эмиас Крейл не попытался ее разуверить? Мой ответ — из-за картины. Он хотел закончить картину.

Некоторым это покажется невероятным, но только не тем, кто знаком с художниками. И мы уже в принципе согласились с таким объяснением. Теперь становится более понятным разговор Крейла с Мередитом Блейком. Крейл смущен, он похлопывает Блейка по плечу и оптимистически уверяет его, что вся история кончится благополучно. Эмиасу Крейлу, поймите, все казалось просто. Он пишет картину, хотя ему мешают две, как он их называет, ревнивые психопатки, но ни одной из них он не позволит помешать ему делать то, что считает главным делом своей жизни.

Если бы он сказал Эльзе правду, то с картиной было бы кончено. Быть может, когда его чувство к ней только вспыхнуло, он всерьез вел разговор о том, что оставит Кэролайн. Мужчины, когда они влюблены, часто говорят подобные вещи. Но не исключено, что он просто делал вид, что это может произойти. Ему было в высшей степени безразлично, на что рассчитывает Эльза. Пусть думает, что хочет. Только бы помолчала еще день-другой.

А потом — потом он скажет ей правду, объяснит, что их роман кончен. Он был из тех мужчин, кого не терзают угрызения совести.

По-моему, он с самого начала попытался предотвратить возможность близости с Эльзой. Он предупредил ее, сказав, что собой представляет, но она не прислушалась к его предупреждению. Она пыталась торопить судьбу. А для мужчины вроде Крейла женщина — всего лишь желанная добыча. Если бы его спросили, он бы с легкостью ответил, что Эльза молода и быстро обо всем забудет. Вот как рассуждал Эмиас Крейл.

Если кого он и любил, то только свою жену. Но не особенно о ней беспокоился. Придется ей потерпеть еще несколько дней — вот и все. Он был очень зол на Эльзу за то, что она сболтнула лишнее, но полагал, что все обойдется. Кэролайн, как уже не раз прежде, простит его, а Эльза… Эльзе придется примириться со своей участью. Так просто решает жизненные проблемы человек, каким был Эмиас Крейл.

Но, мне кажется, в тот последний вечер он и вправду начал беспокоиться. Не об Эльзе, а о Кэролайн. Быть может, он пошел к ней в комнату и она отказалась с ним разговаривать. Во всяком случае, после тревожной ночи он, позавтракав, повел ее в библиотеку и там сказал ей всю правду. Признался в своем увлечении Эльзой, но сказал, что все кончено. Как только картина будет завершена, он расстанется с Эльзой навсегда.

И в ответ на это Кэролайн Крейл возмущенно воскликнула: «Ты и твои женщины!» Эта фраза, как вы видите, ставит Эльзу в один ряд с его прежними увлечениями, которые исчезли навсегда. И добавила: «Когда-нибудь я тебя прикончу».

Она была рассержена, ее возмущала его бесчувственность и грубость по отношению к девушке. Когда Филип Блейк увидел ее в холле и услышал, как она шептала:

«Слишком это жестоко!», она думала не о себе, а об Эльзе.

Что же касается Крейла, то он, выйдя из библиотеки, встретил Эльзу с Филипом Блейком и бесцеремонно велел ей идти в сад позировать. Но он не знал, что Эльза, сидя у окна библиотеки, подслушала весь его разговор с женой. И, рассказывая о том, что слышала, она лгала. Вспомните, ведь слышала его только она.

Представьте себе все отчаяние, какое она испытала, когда узнала жестокую правду?

Накануне, по словам Мередита Блейка, когда он ждал, пока Кэролайн выйдет из лаборатории, он стоял в дверях спиной к помещению и разговаривал с Эльзой Грир. Значит, Эльза стояла к нему лицом и могла видеть все, что там делает Кэролайн, — только она, и никто другой.

Она видела, как Кэролайн взяла яд. Она ничего не сказала, но, сидя под окном библиотеки, вспомнила об этом.

Когда на террасе появился Эмиас Крейл, она под тем предлогом, что ей нужно взять пуловер, поднялась в спальню Кэролайн, чтобы отыскать этот яд. Женщины обычно знают, где другие женщины припрятывают вещи. Она нашла яд и, не забыв о том, что нельзя оставлять на флаконе отпечатки пальцев, набрала немного настойки в пипетку от авторучки.