— Сколько вы тогда закопали ящиков, Пит?

— Пять, — он не отрывал глаз от своего сокровища. — В каждом по шесть слитков.

— Тридцать слитков в общей сложности, — начал считать я. — Судя по клейму, в слитке четыреста унций, значит, двадцать пять фунтов. В одном ящике сто пятьдесят фунтов, значит, в пяти — семьсот пятьдесят. Мы шли где-то час, шли очень тяжело, хотя и налегке. Нет, нам это не перетащить!

— Да я уже говорил Риду, — угрюмо сказал Ларсон. — Он и слушать не хочет.

— Заткнитесь! — крикнул Рид. — Пит с Дейвисом тогда перетаскали — и вы перетащите.

— Мы шли другой дорогой, — каким-то отсутствующим голосом, не переставая гладить слитки, произнес Рошель, — кроме того, Дейвис... Он невероятно здоровый был... Шкаф такой. Потому туземцы в него тогда и стреляли больше, чем в меня. Он приметнее. И убили...

— Да очнись ты, Пит, — Рид затормошил его за плечо. — Какой дорогой вы шли? Вспомни!

Рошель, наконец, оторвал глаза от золота. Похоже, он сообразил, что не вовремя отключился.

— Дорога? Мы тогда высадились на каком-то пляже, потом шли около мили.

— Есть пляж неподалеку, — кивнула Улани. — Там маленькая бухточка, неглубокая.

— Правильно! — меня осенило. — Вы тогда были на моторке, так? А сейчас на яхте. Моторка в том месте проходит, а яхта, с ее осадкой, — нет! Поэтому сейчас вашим матросикам, которые стояли на руле, и в голову не пришло соваться к этому пляжу, они просто подошли к первому же попавшемуся месту, удобному для того, чтобы бросить якорь. Ты ведь все равно ничего не помнил и указать, где остановиться, не мог. А нам пришлось идти лишние мили.

— Так, — сказал, помолчав, Рошель, — первое: находим старую дорогу, перетаскиваем золото на пляж и прячем его там. Второе: возвращаемся к шлюпке. Третье: шлюпку перегоняем к пляжу. Четвертое: грузим в нее золото, идем к яхте.

— Глупо, — пожал я плечами. — Начнем с того, что мы с Эриком измотаны. Можете нас пристрелить, но шагать назад быстро, а потом в темпе грести мы не сможем. Кроме того: на обратном пути в шлюпке будет пять человек плюс семьсот пятьдесят фунтов дополнительного веса. До яхты далеко, идти придется открытым океаном. Первая же сильная волна шлюпку затопит. Причем это случится даже в том случае, если вы от нас избавитесь. Семьсот пятьдесят фунтов — это семьсот пятьдесят фунтов: самим вам с таким грузом тоже далеко не уплыть. Нужно другое решение.

— Он прав, — сказал Рид. — Попробуем вот что: перебрасываем золото на пляж, кто-то один возвращается к шлюпке, на ней идет к яхте, потом яхта заходит в бухту как можно ближе к берегу.

— Давайте я схожу, — пожал я плечами.

— Заткнись, сволочь! — заорал Рошель. — Ты с белобрысым сейчас золото на пляж потащишь. А до этого выкопаете все до конца!

Старина Пит мог орать сколько угодно: хитроумный Дэнни Бойд тихо радовался в душе — похоже, начинал действовать его план. И хотя в проклятой пещере нам пришлось уродоваться еще около часа, извлекая все золото наружу; хотя с тяжеленными ящиками на плечах нам пришлось несколько раз пройти более четырехсот ярдов от пещеры к пляжу (старую дорогу Рошель, как ни странно, нашел достаточно быстро); хотя, перетащив последний ящик, мы рухнули на прохладный песок абсолютно без сил, — я понимал, что добился главного: подтолкнул Рида и Рошеля выбрать такой вариант действий, при котором они должны были хоть на время расстаться. И медом по сердцу были для меня слова, сказанные Эмерсоном своему напарнику, когда мы с Эриком и Улани, измученные, лежали на берегу.

— Пит, идти лучше тебе. Ты и ориентируешься лучше, и пляж с берега узнаешь. Я пока покараулю этих троих, а когда замечу яхту, посигналю фонариком.

— Слушай, — Рошель отвечал Риду на ухо, но его сиплый голос был отчетливо слышен в тишине, — а какого дьявола вообще с ними возиться? Они больше не нужны. Давай кокнем, а с золотом потом как-нибудь управимся.

— Три трупа останутся... — с сомнением прошептал Рид в ответ.

— Заберем тела на яхту и в море выбросим.

О том, что им в голову неминуемо придет такая идея, я тоже успел подумать. Нужно было срочно подавать голос.

— Твое сипение, Рошель, в этой тишине без проблем слышу, хотя ты и стараешься шептаться. А представляете, как грохнуть среди ночи три выстрела? Эмерсон, ты же умный парень! Представь: сбегаются на стрельбу туземцы и видят тебя, сидящего на пяти ящиках с золотом, а рядом три трупа. Причем один из них — местной девушки...

— Заткни пасть, Бойд, — со злостью засипел Рошель, — а то...

— Можно, конечно, и не стрелять! — продолжал я. — Можно и ножичком попробовать! Мы ведь такие бараны, что будем тихонько смотреть, как вы одного за другим режете. И не заорем, и в морду не попытаемся дать... Ребятки! Сообразите, что в наших общих интересах в ближайшее время не поднимать шум на этом пляже. Вы не будете нас трогать, мы не будем рисковать и дергаться.

Я говорил это, лежа на песке и глядя в звездное небо, но, тем не менее, достаточно четко представлял, какое сейчас у Рида с Рошелем выражение на лицах. Они молчали. Наконец заговорил Рид.

— Ладно. Шум нам сейчас действительно ни к чему — тем более, что яхта здесь будет мелькать. Иди, Пит, я за ними пригляжу. Не волнуйся: если что — рука не дрогнет.

— Хорошо. Я постараюсь быстро. Часа за полтора, думаю, обернусь.

— Осторожней будь. На кого наткнешься — лучше выжди. Перестрелок нам не надо.

— Знаю.

Послышались отдаляющиеся шаги. Улани привстала с песка и, сев рядом со мной на колени, посмотрела вслед Рошелю. Нависла тишина. Этой ночи, казалось, не будет конца. То есть конец будет — твой, Дэнни Бойд. Или кого-то из тех, кто рядом. Или всех вместе. Если сидеть и ждать. Если не действовать...

Минут десять Рид стоял над нами с пистолетом в руке. Потом начал переминаться с ноги на ногу. Наконец присел неподалеку на один из ящиков, по-прежнему не опуская ствола.

— Эмерсон, я закурю, ладно? — мой вопрос прервал всеобщее молчание так неожиданно, что Рид вздрогнул и вскочил.

— Не вздумай! Огонек заметить могут!

— Может, и говорить нельзя — а то ветер слова разносит?

— Нежелательно, — он снова сел на ящик.

— Да брось ты! Слушай, Эмерсон, что ты с золотом делать собираешься?

— Какое тебе дело!

— Не думаю я, что ты с Рошелем станешь делиться. Какой он тебе друг? Вы же один на одного смотрите и думаете, кто кому первым нож в спину воткнет.

— Заткнись!

— Или Эдди Мейз. У него что, своих планов на это золото нет? Вот ты сейчас Пита отправил на яхту, а он сговорится с Эдди или с кем-нибудь из матросов...

— Ты заткнешься или нет? — зашипел Рид. — Еще слово, Бойд, и я тебе башку разобью!

— Не рискуй! — усмехнулся я. — Начнешь со мной драться, Эрик на тебя сзади набросится. Набросишься, Эрик?

— Тут же, — четко произнес Эрик.

— Так что сиди себе тихо на багаже, старина, — продолжал я, — и не вздумай стрелять, а то туземцы сбегутся.

— Ты... — Рид начал отвечать, но я перебил его: наступал тот момент, когда ему надо было заговорить зубы.

— Как думаешь, Эрик: ведь, когда Рошель вернется, нас шлепнут — не здесь, так на яхте?

— Обязательно, — сказал Ларсон.

Я говорил, а сам осторожно нашаривал в песке камень потяжелее. Будь на месте Рида человек с другим характером, например, Мейз, и тактика разговора была бы иная. Но Эмерсона надо завести. Скандалисты с таким темпераментом если уж начинают клокотать, то ничего вокруг себя не видят и не слышат. Он уже закипал, это чувствовалось по тону. Благо, было еще и темно. Достаточно темно, чтобы движения моих рук не были особенно заметны. Тот же Мейз явно профессионал, по крайней мере, человек более хитрый, чем эти двое, он бы, коль уж остался с нами с глазу на глаз, связал бы, что ли... А Рид... Просто жадный и, по большому счету, неумный тип. Камень вот только не попадается. Придется обойтись песком. Ладно, тут главное внезапность. И чтобы Ларсон вовремя сообразил, к чему я веду.