В хибаре воцарилась полная темнота.

Я бросился вправо: Сержант уже исчез, как ветер. Послышался шорох газет, я и понял, что он бросился на пол. Наступила тишина. Полная и абсолютная.

Я замер на месте, ожидая, что глаза привыкнут к темноте, но, когда у меня появилось ночное зрение, оно ничем не помогло мне. Хибара была кладбищем, на котором возвышались тысячи смутно различимых памятников — и Сержант знал расположение каждого из них.

Мне было известно о Сержанте все; раздобыть сведения о нем оказалось не так уж трудно. Во Вьетнаме он был «зеленым беретом», и с тех пор никто не называл его по имени, и просто — Сержант, огромный жестокий убийца.

Где-то в темноте он крался ко мне. Он знал эту комнату, как ладонь своей руки. Я не слышал ни единого звука, ни скрипа половицы, ни шороха шагов, но чувствовал, как он приближается, слева или справа, а может быть, выкинет хитрый фокус и пойдет прямо на меня.

Я сжимал рукоятку пистолета в потной руке и с трудом удерживался от того, чтобы не открыть огонь наугад, не целясь. В кармане у меня лежали три четверти пирога, и я остро это сознавал. Меня не беспокоило, почему погас свет, не беспокоило до тех пор, пока через окно не сверкнул слепящий луч мощного электрического фонаря. Он пробежал по комнате и случайно остановился на Сержанте, который стоял, пригнувшись, в семи футах слева от меня. Его глаза светились в ярком луче, словно кошачьи.

В правой руке он держал сверкнувшее лезвие бритвы, и внезапно я вспомнил, как его рука скользнула к лацкану пиджака у дома Кинана.

Сержант повернулся к окну и произнес всего одно слово.

— Джаггер?

Не знаю, кто убил его первым. Крупнокалиберный пистолет громыхнул из-за яркого луча, и я дважды нажал на спусковой крючок «кольта» Барни — чистый рефлекс. Сержанта отбросило к стене с такой силой, что один сапог слетел с его ноги.

Фонарь погас.

Я выстрелил в окно, но всего лишь разбил стекло. Лежа в темноте на полу, я понимал теперь, что не один ждал, когда проявится жадность Кинана. Джаггер тоже был наготове. И хотя у меня в машине было еще двенадцать запасных патронов, сейчас в «кольте» остался только один.

«Не связывайся с Джаггером, парень, — сказал тогда Сержант. — Он сожрет тебя».

Теперь у меня в памяти запечатлелась комната. Я пригнулся и побежал в угол, перепрыгнув через распростертые ноги Сержанта. Там я залез в ванну и выглянул через ее край. Наступила полная тишина. Дно ванны было шероховатым и облупившимся. Я ждал.

Прошло минут пять. Казалось, не минут — часов. Затем свет фонаря вспыхнул снова, на этот раз в окне спальни. Я быстро опустил голову, когда луч света мелькнул в дверном проеме. -Он остановился на мгновение и погас.

И снова тишина, долгая, оглушающая. На грязной поверхности ванны Сержанта мне привиделся Кинан с его безнадежной улыбкой, Барни с черной раной справа от пупка, покрытой запекшейся кровью, Сержант, застывший в ослепительном луче фонаря, с лезвием бритвы, профессионально зажатым между большим и указательным пальцами. Джаггер, всего лишь темная тень без лица. И я. Пятая четверть.

Внезапно я услышал голос, сразу за дверью. Он звучал мягко и интеллигентно, был почти женским, но не изнеженным. Этот голос показался мне чертовски беспощадным и профессиональным:

— Привет, красавчик.

Я молчал. Он не узнает моего номера, пока не наберет его.

Когда голос раздался снова, он звучал из-за окна.

— Я убью тебя, красавчик. Я приехал, чтобы убить их, но ты послужишь превосходной заменой.

Прошло некоторое время, пока он менял место. Когда я снова услышал его, голос раздался из окна над самой моей головой — из окна над ванной. Сердце у меня ушло в пятки. Если он включит сейчас свой фонарь…

— Наша телега не нуждается в пятом колесе, — сказал Джаггер. — Извини.

Я едва слышал, как он переходил на новое место. Оно оказалось позади дверной рамы.

— А ведь моя четвертушка карты здесь, у меня. Желаешь забрать ее?

Мне захотелось кашлять, но я переборол себя.

— Выходи и забирай, красавчик. — Его голос приобрел насмешливую интонацию. — У тебя будет целый пирог. Выходи и бери.

Но мне этого не требовалось, и он, по-моему, знал это. У меня в руках был полный набор козырей. Теперь я мог найти место, где спрятаны деньги. Располагая всего одной четвертью, Джаггеру было не на что надеяться..

На этот раз тишина затянулась. Полчаса, час, вечность. Вечность в квадрате. Мое тело начало неметь. Снаружи, за стенами дома, ветер усиливался, хлестал снегом по стенам, не позволяя мне ничего слышать. Было очень холодно. Я больше не чувствовал кончики пальцев. Затем, примерно в половине второго, послышался призрачный шелестящий звук, похожий на ползущих в темноте крыс. Я перестал дышать. Каким-то образом Джаггер сумел пробраться в комнату. Он стоял в самой середине гостиной… И тут я понял. Rigor mortis, трупное оцепенение, ускоренное холодом, перемещало тело Сержанта в последний раз — вот и все. Я немного успокоился.

И тут дверь распахнулась, в дом ворвался Джаггер, высокий, похожий на призрака из-за покрывающего его снега, он размахивал руками. Я прицелился, и пуля пробила ему висок. При вспышке выстрела я увидел, что стреляю в пугало без лица, одетое в брюки и рубашку, выброшенные каким-то фермером. Голова из мешковины упала с ручки метлы, когда пугало рухнуло на пол. И тут Джаггер начал стрелять в меня.

У него был полуавтоматический пистолет, и при попадании пуль ванна звенела, будто гигантский колокол. Эмаль отлетала от стенок мне в лицо. Сверху посыпались деревянные щепки, шмякнулась и одна горячая расплющенная пуля.

Затем Джаггер кинулся вперед, стремясь развить успех. Он собирался застрелить меня в ванне, как рыбу в бочке. Я не мог даже поднять голову.

Меня спас Сержант. Джаггер споткнулся об одну из его вытянутых больших ног, потерял равновесие, и пули, предназначенные мне, вонзились в пол. Тут я встал на колени, представил себе, что я Роджер Клеменс, и изо всех сил ударил его по голове большим «кольтом» Барни.

Удар пришелся в цель, но не остановил его. Я перевалился через край ванны, пытаясь повалить его, и Джаггер, ошеломленный, дважды выстрелил. Пули вонзились в пол слева от меня. В темноте я видел, как едва заметный силуэт сделал шаг назад, пытаясь прицелиться и держась одной рукой за ухо, куда ударила его рукоятка «кольта». Он прострелил мне кисть, а вторым выстрелом глубоко оцарапал шею. И тут, как это ни покажется невероятным, он снова споткнулся о ноги Сержанта и упал на спину. При этом пистолет поднялся вверх и пуля вонзилась в потолок. Он упустил свой последний шанс. Сильным пинком я выбил пистолет из его руки, услышав хруст сломанных костей. Затем пнул его в низ живота, заставив скорчиться, пнул снова, на этот раз в висок, и он заколотил ногами об пол. Теперь он был несомненно мертв, но я продолжал бить его ногами до тех пор, пока от головы не осталось ничего, кроме кровавой массы, ничего, что можно было бы опознать, даже по зубам. Я продолжал бить его до тех пор, пока у меня не устала нога и я не почувствовал боли в пальцах.