Или рассказ из мира Между

Перевод: Марченко Владимир Борисович, 2021

Если в возрасте двадцати семи лет ты неожиданно придешь в себя на вокзале, сидя на развалинах всей предыдущей жизни, без гроша за душой, покрытый не своей кровью, то уж, наверняка, самое последнее, чего бы ты желал, это встретить дядюшку-психа. Позор семейства. У меня самого тоже не было ни малейшего желания встретить своего несчастного племянника.

Павел Порембский пока что не стал еще бомжом. Он еще не опустился на дно. Но в редких проблесках сознания, по крайней мере, понимал, что к этому он чертовски близок. Это очень легко, гораздо легче, чем люди себе представляют. Все происходит само по себе. Если ты уже не слушаешь невыразительных, провозглашаемых жизнерадостным дамским голосом сообщений типа: "Пассажирский поезд до Колюшек отправляется со второго перрона, третьего пути", это означает, что никуда ты не собираешься. Если видишь лишь ноги от колен и ниже спешащих во все стороны пассажиров, принадлежащих к головному потоку жизни, поскольку сам сидишь бессмысленно на твердой лавке перрона, пялясь в пол, выложенный плитками из ластрико, это означает, что на вокзале сидишь потому, что тебе некуда пойти. В твоем кармане не лежит билет, а мешок у твоих ног, это не багаж, приготовленный в спешке для выезда на несколько дней. Ты пошел на вокзал, потому что понятия не имеешь, куда деваться. А на вокзале имеется какая-то крыша, стены, и никто не обращает внимания на человека, сидящего на лавке. Все эти ноги, которые видишь затуманенными глазами, это пассажиры. Люди, которые прибыли на вокзал, потому что им надо куда-то проехаться на поезде. Мокасины, полуботинки, туфли, адидасы, шпильки и штиблеты принадлежат плывущим вместе с потоком жизни. Ты же, в отличие от них, находишься на рифе. На мели, предназначенной для потерпевших крушение.

Если же все это тебя не касается, тем хуже для тебя.

Мой несчастный, сошедший с ума от перепуга, одетый в измазанную кровью рубашку племянник очутился на вокзале не потому, что ему не было куда пойти. Вообще-то, поначалу он и вправду хотел куда-то ехать. Хотел убегать. Один Господь знает, почему именно на поезде. Но не убежал. Когда человек впадает в панику, его разум строит ему самые невообразимые фокусы. Паника – это эволюционная приспособляемость. Если нет возможности драться или бежать, и ситуация становится безнадежной, мозг перестает что-либо планировать. Когда он уже признает, что все, конец, тогда разбивает стекло и нажимает огромную красную кнопку с надписью "Паника". Тогда мы выполняем множество хаотичных, совершенно случайных действий, поскольку тактика со стратегий нас подвели, а вот истеричная возня иногда дает какие-то эффекты. А если нет, то ведь и так уже нечего терять. Уж лучше такой шанс, чем вообще никакого. Но иногда предохранитель не выдерживает, и человек зависает, будто компьютер.

И вот тогда он сидит на вокзале, с полуоткрытым ртом и выпученными глазами, пялясь на ноги проходящих по перрону пассажиров или встречающих.

Приблизительно таким же образом когда-то я очутился в психоневрологическом диспансере с диагнозом параноидальной шизофрении. К настоящему времени, большое спасибо, залеченной. Описанной в документах как шизоидальный эпизод, с весьма хорошим прогнозом.

Сразу я его не узнал. В моем мире он никогда не выступал в подобном контексте. От своей матери слышал о нем как о молодом-многообещающем, как об образцовом муже и отце, как о делающем карьеру замечательном сыне моей кузины. А в последнее время: только лишь как о чудовище и черной овце. Боже, какая трагедия! Боже, какой стыд! В нашем семействе никогда не было разводов. Да как он мог бросить семью!

Его изгнали из стада. Конец с обедами у бабули, конец с днями рождения у тетушки Ядзи. Конец именинам у дядюшки Чешека.

Мне это было по барабану, поскольку я и сам был изгнан из племени, сам даже не знаю, то ли со времен моего пребывания в психушке, то ли с момента, когда я твердо заявил, что стану этнологом, вместо того чтобы врачом. Шизик. Отщепенец. Дядюшка-псих. Впрочем, только лишь с момента, когда он сделался героем скандала, я испытал к нему какую-то симпатию.

Я глядел, как он с безразличием сидит на лавке, потирая трясущиеся ладони, поглядел на его рубашку, покрытую порыжевшими потоками крови, и понял, что вот просто так не могу его оставить.

Пара рослых полицейских в комбинезонах цвета сажи и канареечных жилетах уже обратила на него внимание. Их неспешная прогулка вдоль перрона внезапно брела какую-то цель. Еще пара минут, и мой племянник увидит среди живо перебирающих перед его глазами ног пассажиров две пары совершенно иной обувки. Черные, шнурованные пехотные гамаши, фирма "Сапог". Услышит пролаянные голосом робота слова "дакументы папрашу", и если поднимет взгляд, то увидит еще округлые концовки двух штурмовых дубинок из стекловолокна, болтающиеся у них на высоте колен. Удар такой палкой способен свалить с ног быка.

Нет, не мог я его просто так оставить. Что ни говори, какой не есть, но все родня. Не помню, почему, но о родичах следует заботиться больше, чем о других людях.

Я вздохнул, подошел и солидным хватом за плечо поставил на ноги. Тот бл легким и не сопротивлялся, если не считать факта, что ноги у него были что два куска веревки.

- Пошли, - процедил я. – И шевели костылями, иначе попадешь в обезьянник. Если будешь сидеть тут, мусора загребут. Он пошел, безвольно, мямля что-то там слюнявыми губами. Я еще не знал, что с ним. Белая горячка? Накололся какой-то гадостью? Передоз успокоительных средств?

Множество вещей отличает меня от нормальных людей, не только мое нестандартное занятие. Не только то, что с детства я вижу больше, чем они. Не только то, что мне известно, что наш мир, это одна из многих плоскостей, по которым мы движемся. Еще меня отличает и то, что я умею действовать с людьми, погруженными в полнейшем шоке.

Нормальный человек задает такому множество лишних вопросов. "Что случилось?". "Что с тобой?". "Что ты тут делаешь?". "Почему ничего не говоришь?".

Ведь это вопросы без малого философские. Невооруженным взглядом видно, что тип не может сложить в кучу трех слов, не говоря уже о том, чтобы ответить на вопрос "что случилось". Ведь он не знает. Еще вчера он был уважаемым гражданином и отцом семейства, звездой рекламного агентства MBD, того самого, которое придумала Петушка Бульончика. Он ездил на "семейном" Рено Эспейс и завязывал шелковые галстуки, сегодня же, свернувшись в клубок, сидит на вокзале и стучит зубами. Что он должен вам ответить? Что мир сошел с ума? Что жизнь рванула ему прямо в лицо? Что он неожиданно свалился в ад? Точно так же можете спросить у него: "А что такое Бог?", или же: "А зачем нужна жизнь?".

Лично я попал на вокзал, потому что провожал пару приятелей, и хотелось заглянуть в тамошнюю табачную лавку. Сам я никуда ехать на поезде не собирался, потому мой побитый "самурай" стоял рядом с паркоматом.

Племянничка я усадил на пассажирское место посредством полицейского захвата, пригибая ему шею. Так делают, чтобы пассажир не стукнулся башкой о край крыши.