Отвечая на вызов критики, современный рационализм противопоставляет ей ряд контраргументов, в совокупности представляющих собой попытку удержать основные традиции европейской и мировой культуры от грозящего им разложения. Так, "критический рационализм" (Поппер и др.) основной акцент ставит на способность Разума преодолевать любые заблуждения и выступать основой демократического или "открытого общества"; причину общественных катаклизмов следует видеть не в пороках рационализма, а напротив, в иррационализме, неизбежно наступающем, когда Разум отступает со своих позиций и теряет активных сторонников. Неорационализм (Башляр и др.) выступил за реформирование рационализма в духе требований современной науки и техники (за счет интеграции фундаментальных научных методов и изменения основной стратегии научного познания в сторону понятийного конструирования реальности, привлечения продуктивного воображения, творческой интуиции, метафизических "инсайтов"); цель реформы - реинтеграция рационального мышления и культуротворческой активности человека. Некоторые технократические направления в социальной философии (Белл, Шельски, Гелбрейт и др.), связаны с попытками создания новой парадигмы рационализма, в которой принципы рациональности (в науке, технике, экономике, политике) сочетаются с гуманистическими, религиозными и эстетическими ориентирами человеческой деятельности.

Судьбы классической и неклассических версий рационализма неразрывно связаны с исторической эволюцией европейской (а через нее - мировой, общечеловеческой) культуры. Современный кризис культуры, по всей вероятности, подошедшей к переломному моменту своей истории, серьезно затрагивает основания рационализма, критика которого часто приобретает контркультурный характер. Поэтому современный рационализм, отвечая на вызов времени, эволюционирует к большей адаптивности, ассимилирует диалогические формы взаимодействия культур, отказывается от чрезмерной жесткости и априорности своих границ - и вместе с тем настаивает на основополагающей роли рациональных начал человеческого Бытия.

Новая философская энциклопедия, Т. 3. М., 2001

II. ФИЛОСОФИЯ НАУКИ

Альтернативы научного разума

(к анализу романтической и натурфилософской критики классической науки)

История культуры, включающая в себя историю мысли, знает немало примеров, когда старые, казалось бы, навсегда ушедшие в прошлое споры вновь привлекают к себе внимание, оказываются созвучными сегодняшней злободневности. Конечно, это бывает тогда, когда спор затрагивает самые важные, имеющие исключительное значение для жизни и мысли, вопросы. Такие вопросы иногда называют "вечными": одни под этим разумеют принципиальную неразрешимость вопроса (вспомним кантовские антиномии чистого разума), для других "вечность вопроса" означает просто, что он заново переосмысливается последующими поколениями, вкладывающими в него новое, но генетически связанное с предшествующим, содержание (например, проблема физического атома от Левкиппа и Демокрита до Резерфорда и Гана). Философия вообще полагается сферой "вечных вопросов", и философия науки - не исключение, хотя существует мнение, что в этой области все-таки можно рассчитывать на однозначность и определенность решений. Энтузиасты позитивизма и аналитических методов даже говорили, что вопросы, якобы не поддающиеся решению, часто возникают из-за недостатков употребления языка или логической непроработанности структуры мысли176. Однако, речь сейчас не о таких вопросах.

Предмет, занимающий меня здесь - противостояние двух стратегий науки и научного мышления, соперничавших на рубеже XVIII - XIX веков. Это противостояние характерно тем, что, разрешившись в ходе научной эволюции, казалось бы, полной победой одной из них, оно, тем не менее, никогда не прекращалось, продолжая напоминать о себе возобновлением научного интереса к идеям отвергнутым и осмеянным, изгнанным из науки и нашедшим убежище в иных сферах, скажем, в литературе, искусстве, "пара-науке", фантастике. Речь о соперничестве классической или "ньютоновской" науки с "романтическим естествознанием", опиравшимся на немецкую натурфилософию начала XIX века. Думаю, этот спор вновь становится актуальным: новые времена бросают новый вызов, и мы вновь обращаемся к истории в надежде чему-нибудь научиться у нее.

***

Те, кто склонен историю науки рассматривать как постепенный переход к "единственно правильным", то есть совпадающим с ныне господствующими представлениями о том, что есть наука и ее критерии рациональности, снисходительно или негативно относятся к немецкой натурфилософии первой половины XIX века. Например, историки, работавшие в русле "диалектического материализма", и историки-позитивисты согласны в том, что немецкие натурфилософы высказали немало "диких и фантастических" идей о природе и человеке, об Абсолютном духе и мистической связи между элементами мироздания, хотя позитивисты к числу этих нелепостей относили как раз диалектические идеи и принципы, тогда как их оппоненты и критики полагали, что, несмотря на ложный контекст, в котором выступала диалектика, она способствовала выработке верных ориентаций науки, а иногда и прямо вела к неожиданным и глубоким открытиям177. Разумеется, можно по-разному оценивать взаимосвязь натурфилософии, диалектики и науки на рубеже XVIIIXIX веков, однако ее историко-научное и философское объяснение нельзя сводить ни на "буйство фантазии" немецких ученых, ни на диалектические интуиции.

Мы ничего не поймем в отношениях между немецкой натурфилософией и наукой, рассматривая эти отношения в изоляции от их исторического генезиса и культурного контекста.

На рубеже XVIII и XIX столетий наука логикой своего же собственного развития была поставлена перед необходимостью самокритической рефлексии. Корпускулярно-механический образ мироздания, созданный гениями научной революции XVII-XVIII веков, вытеснивший средневековую картину мира и глубоко укоренившийся в духе времени, оказался неспособным вместить в себя новые, открытые наукой явления. В механической картине мира не было места ни для электричества, ни для магнетизма - а именно в исследовании этих явлений природы далеко продвинулась наука уже в XVIII веке, благодаря трудам Б. Франклина (1706-1790), объяснившего действие "лейденской банки" и построившего первый "громоотвод" (1753), Ш. О. Кулона (1736-1806), установившего закон взаимодействия между точечными электрическими зарядами (1785-1788), опытам с "животным электричеством" Л. Гальвани (1737-1798), экспериментам А. Вольта (1745-1827), в результате которых был получен "гальванический элемент" (1795) - доступный в каждой лаборатории источник тока, открытиям В. В. Петрова (1761-1834), получившего "электрическую дугу", особый вид электрического разряда через газ (1802), и других выдающихся ученых.

Но, вероятно, еще более важным было то, что в этой науке не было места человеку. Механистическое объяснение и понимание природы как Божьего Творения стало универсальной схемой разрешения всех "смысложизненных" проблем. Мыслители Нового времени, создатели новой науки, рассматривали вечные и неизменные (великолепные в своем математически-музыкальном оформлении) законы Божественного мироустройства как воплощение высшей Гармонии. Она охватывала и смыслы человеческого бытия, но лишь наравне со смыслом любого иного природного явления. Природа человека сливалась с остальной природой. В Книге Природы, написанной, по Галилею, языком математики, и соответствующие главы о человеке должны были читаться на том же языке. Но язык математического естествознания оказывался бессильным, когда к нему прибегали, чтобы выразить человеческую духовность, способность мыслить и познавать "умом и сердцем". Из научной картины мира выпадала человеческая "экзистенциальность".

С наибольшей ясностью это осознал Б. Паскаль. Человек, писал он, помещен между двумя безднами - величия и ничтожества. Его величие - в мысли, охватывающей Вселенную. Его ничтожество - в бесконечной удаленности от начал и целей мироздания. Но человек способен осознавать свою конечность и возвыситься над равнодушной и бессознательной природой. Возвыситься - но тем самым оторваться от природы. "Человек создан для мышления; в этом все его достоинство, вся его заслуга и весь долг его мыслить как следует, а порядок мысли - начинать с себя, со своего Создателя и своего назначения". Однако человек направляет свое мышление прежде всего на порядок вещей и явлений. Для этого разум вооружается методами естествознания и математики. Но "мы познаем истину не одним разумом, но и сердцем; этим-то последним путем мы постигаем первые начала, и напрасно старается оспаривать их разум, который тут совсем неуместен"178. Как замечает Г. Я. Стрельцова, "Паскаль в конце концов заставил замолчать свой неподкупный и неумолимый разум интересы сердца взяли верх и, более того, поставили затем себе на службу всю виртуозную технику его доказательств"179.