Разумеется, я отлично сознавал, что Октобер не может объявить меня безвинно пострадавшим – даже если бы и хотел, в чем я очень сомневался, – ведь это может дойти до ушей Хамбера, и уж тем более ни к чему было бы предлагать мне вернуться обратно. Ни один нормальный человек не останется у Хамбера, если он имеет шанс уйти к Инскипу.

– Если бы вы знали, – медленно проговорил я, – как мне хотелось, чтобы ваш отец поверил в мою невиновность, вы бы поняли – ваши слова для меня ценнее десятка прекрасных рабочих мест. Мне очень нравится ваш отец. Я уважаю его и думаю, что он совершенно прав – если он снова возьмет меня на старое место, это будет все равно что объявить во всеуслышание, что его дочь как минимум лгунья, если не хуже. Ни вы, ни я не можем от него этого требовать. Лучше оставить все как есть.

Некоторое время она молча смотрела на меня. Мне показалось, на ее лице отразилось сначала облегчение, потом удивление и, наконец, замешательство.

– И вы не хотите совсем никакой компенсации?

– Нет.

– Я вас не понимаю.

– Послушайте, – сказал я, вставая, чтобы укрыться от ее внимательного взгляда, – я ведь не невинный ягненок. Я же действительно поцеловал вашу сестру и тем самым подтолкнул ее ко всему остальному. А потом мне стало стыдно и я остановился… Нельзя сваливать все только на нее. Я тоже был хорош. И поэтому… пожалуйста, не переживайте так из-за меня.

Я подошел к окну и уставился в него.

– Но людей не вешают за убийства, которые они передумали совершать, – сухо возразила она. – Вы очень великодушны, я этого не ожидала.

– В таком случае не стоило приглашать меня сюда, – небрежно бросил я. – Вы сильно рисковали.

Окно выходило во двор – аккуратный квадрат газона, окруженный широкими дорожками. Он был залит ранним весенним солнцем и казался пустым и мирным.

– Рисковала… чем? – удивилась она.

– Я ведь мог поднять шум, нанести ущерб фамильной чести… пятно на имени Тэррен и все такое. Куча грязного белья в воскресных газетах, удар по репутации вашего отца в деловых кругах.

Вид у нее был ошеломленный, но решительный.

– Все равно, если было совершено зло, его надо исправить.

– И к черту последствия?

– И к черту последствия, – тихо повторила она.

Я снова улыбнулся. Она была в чем-то похожа на меня – я ведь тоже наплевал на некоторые последствия.

– Ну, – неохотно сказал я, – пожалуй, мне пора. Спасибо за приглашение. Я отлично понимаю, что вы всю неделю собирались с силами для этого разговора, и благодарен вам больше, чем могу выразить.

Она взглянула на часы и неуверенно предложила:

– Сейчас, конечно, не совсем подходящее время, но, может быть, вы выпьете кофе? Ведь вы проделали неблизкий путь…

– С удовольствием, – ответил я.

– Тогда… посидите, я сейчас приготовлю.

Я сел. Она открыла дверцы встроенного шкафа, за которыми оказались зеркало и раковина с одной стороны и газовая плитка и полки с посудой – с другой. Наполнив чайник, она зажгла газ, вынула чашки и блюдца и поставила их на низкий столик, двигаясь сдержанно и грациозно. Она совершенно естественна, подумал я, и достаточно уверена в себе, чтобы отбросить свой титул там, где мозги значат больше, чем происхождение. Достаточно уверена в себе, чтобы пригласить человека столь сомнительной наружности в свою комнату, да еще предложить ему кофе, когда это диктует уже не необходимость, а вежливость.

Я спросил ее, чем она занималась, когда я пришел, и она ответила, что английским. На столе появились молоко, сахар и печенье.

– Можно взглянуть на ваши книги?

– Пожалуйста, – вежливо откликнулась она.

Я поднялся и пробежал глазами книжные полки. Здесь были учебники по нескольким языкам – древнеисландскому, древне– и среднеанглийскому – и внушительная подборка английской литературы от хроник Альфреда Великого [13] до неуловимых амазонок Джона Бечемена [14].

– Что скажете о моих книгах? – спросила она с любопытством.

Я не знал, что ответить, – мне было чертовски неприятно разыгрывать перед ней дурака.

– Очень ученые, – неловко ответил я.

Отвернувшись от книг, я неожиданно столкнулся со своим собственным большим, в полный рост, отражением в зеркале гардероба. Я уныло оглядел себя с головы до ног – с тех пор, как я покинул лондонский дом Октобера несколько месяцев назад, такая возможность предоставилась мне впервые, и надо сказать, что время не облагородило мой внешний вид.

Волосы были слишком длинны, и бачки пышно разрослись почти до самых мочек ушей. Загар сошел, и кожа приобрела бледно-желтый оттенок. На лице появилось злое и насмешливое выражение, а в глазах – подозрительность, которой раньше не было. В своей черной одежде я имел вид сомнительного типа, опасного для общества. В зеркале за моей спиной появилось отражение Элинор, я встретил ее взгляд и понял, что она за мной наблюдает.

– Такое впечатление, что вам не нравится то, что вы видите, – заметила она.

Я обернулся.

– Не нравится, – согласился я. – Да и кому понравилось бы?

– А знаете… – она неожиданно развеселилась, – я бы поостереглась выпустить вас на волю здесь, в колледже. Может быть, вы этого не осознаете, но впечатление… вид у вас, прямо скажем, не ангельский, но я понимаю, почему Пэтти пыталась… м-м… то есть, я хочу сказать… – Она умолкла, впервые проявив признаки замешательства.

– Чайник кипит, – вывел я ее из затруднения.

С явным облегчением она повернулась ко мне спиной и принялась готовить кофе. Я же отошел к окну и стал разглядывать пустынный дворик, прижав лоб к холодному стеклу.

Значит, все-таки действует, подумал я. Несмотря на эту кошмарную одежду, несмотря на сомнительный вид, все еще действует. Интересно, по какой причине человек рождается с тем или иным строением костей? Форма моего черепа от меня не зависит – я получил ее в наследство от родителей с правильными чертами лица, так что это их, а не моя заслуга. Так же, как и волосы Элинор. Просто врожденный признак. Случайность, подобная родимому пятну или косоглазию, гордиться тут нечем. Обычно я забывал об этом и смущался, когда мне напоминали. К тому же это было дорогое удовольствие: я уже лишился как минимум двух возможных клиентов только потому, что им не нравилось, что их жены во все глаза глядели на меня вместо моих лошадей.

Но у Элинор это, конечно же, минутный интерес, который скоро угаснет. Она слишком рассудительна, чтобы позволить себе связаться с одним из бывших конюхов своего отца. Что касается меня, то лучше мне держаться подальше от сестер Тэррен – выскочив из огня с одной, я не намерен тут же кидаться в полымя с другой. Хотя жаль – Элинор мне очень нравится.

– Кофе готов, – сказала она.

Я вернулся к столу. К ней уже полностью вернулись ее обычные спокойствие и самообладание. Озорная улыбка больше не озаряла ее лица, оно было почти суровым, как будто она очень сожалела о вырвавшихся словах и хотела отбить у меня охоту ими воспользоваться.

Она налила мне чашку кофе и предложила печенье, которое я с удовольствием съел, поскольку обед у Хамбера состоял из хлеба, маргарина и твердого безвкусного сыра и на ужин, я знал, будет то же самое. По субботам нас не баловали сытным ужином, так как Хамберу было известно, что мы обедаем в Поссете.

Мы степенно беседовали о лошадях ее отца. Я поинтересовался успехами Спаркинг Плага, и она ответила – с ним все в порядке, спасибо.

– Я вырезала из газеты статью о нем, хотите взглянуть?

– Да, с удовольствием.

Я подошел вслед за ней к письменному столу и стоял рядом, пока она искала вырезку. Она рылась в куче бумаг, и верхний лист слетел на пол. Я поднял его и положил на стол. Похоже, что это были вопросы какого-то конкурса.

– Ой, спасибо, – сказала она. – Мне нельзя его терять, это конкурс литературного общества, и я уже ответила на все вопросы, кроме одного. Куда же я дела эту вырезку?