По ходу дела позиции нацистов и «триумвирата», фактически стоявшего у власти в Баварии, — Кара, Лоссова и командующего земельной полицией Зайссера — весьма сблизились. Сепаратизм последних отошел на второй план перед «миссией» уничтожить «скверну», свившую себе гнездо в самом центре управления страной, которое осуществляли, по их мнению, социал-демократы (ведь президентом республики был один из лидеров СДПГ бывший шорник Эберт) совместно с евреями. Исчерпывающе позицию властей Баварии выразил, пожалуй, заместитель Кара в качестве генерального комиссара барон Ауфзесс. Выступая 20 октября, он заявил: «Разрыв Баварии с Берлином произошел сегодня в 8 ч. 30 мин., и мы рады, что это произошло. Для нас лозунг звучит не «Прочь от Берлина!», мы не сепаратисты, наш лозунг — «На Берлин!» У нас нет никаких оснований арестовывать г-на Эрхардта. Убийцы Эрцбергера также могут спокойно заниматься здесь своими делами Мы не имеем ничего против государства, мы против имперского правительства. В Северной Германии ожидают, что мы нанесем удар, но это должно быть как следует подготовлено». Ауфзесс констатировал: «Сегодня мы шагаем вместе с Гитлером». Это заявление было после путча 8–9 ноября 1923 г. широко использовано фюрером и его помощниками как свидетельство того, что правители Баварии виновны в происшедшем наравне с фашистами, находившимися на скамье подсудимых. Барон сообщил также аудитории, что в текущем году в Мюнхен приезжал имперский министр Браун (отец будущего знаменитого конструктора ракет) и ему было почти буквально указано на дверь; это должно было продемонстрировать степень «независимости» Баварии от общегерманских властей. Последние, еще не полностью справившись с угрозой слева, вынуждены были терпеть подобные наглые выходки со стороны баварских правителей, побратавшихся с фашистами.
Такая позиция не могла не импонировать всем без исключения «отечественным» организациям, в том числе той, во главе которой стояли Гитлер и Крибель. Еще больше связал их с баварскими властями конфликт последних с имперским правительством, в течение октября 1923 г. обострившийся до предела. Это обострение также было связано с деятельностью НСДАП: один из материалов пришелся не по вкусу главнокомандующему рейхсвером Секту (его «оскорбило», что нацисты объявили его жену еврейкой), и он потребовал запрета газеты, что ввиду осадного положения предстояло сделать Лоссову. Но Лоссов, в полном единении с Каром, отказался запретить фашистский орган. И хотя Штреземан и его коллеги готовы были на многое для умиротворения правителей Баварии, наглость Кара и Лоссова, тем более в деле, где главным заинтересованным лицом был человек, фактически облеченный тогда наибольшей властью, генерал Сект, не могла остаться безнаказанной. Гесслер сместил Лоссова, назначив на его место генерала фон Крессенштейна, но в Мюнхене отказались подчиниться этому приказу. 22 октября Кар самовольно вывел части рейхсвера, расквартированные в Баварии, из подчинения главного командования армии и подчинил их баварским властям. Эти действия сопровождались подготовкой к крупной военной операции, в которой приняли бы участие не только регулярные армейские подразделения, но и военизированные отряды, оснащенные как оружием рейхсвера, так и своим собственным (в том числе тяжелым), хранившимся в тайниках.
Как раз в то время фашистский «Боевой союз» получил подмогу в лице Россбаха, выпущенного из тюрьмы в связи с тем, что... у него в Германии есть недвижимая собственность и поэтому нет оснований полагать, что он убежит из страны! Но Россбах и не собирался покидать Германию — он отправился в Мюнхен и присоединился к Гитлеру, сыграв немаловажную роль в дальнейших событиях. Подобно Эрхардту и многим другим участникам, он уже имел за плечами большой (хотя и не всегда «успешный») опыт расправ с политическими противниками. А для фашистов это было наиболее ценно.
22 октября Лоссов известил по военному радио находившиеся под его командованием части, что «не допустит, чтобы берлинское правительство, находящееся под марксистским влиянием, навязало Баварии... что-либо, имеющее цель обезвредить этот оплот германского национального самосознания». Спустя два дня он собрал у себя командиров земельной полиции и военизированных формирований и подтвердил, что речь может идти не об отделении Баварии от Германии или о продлении существующего положения, а лишь о походе на Берлин с целью провозглашения и установления национальной диктатуры. «Времени для этого у нас уже мало, — заявил Лоссов. — Нельзя ждать более двух или трех недель». Он подчеркнул, что «отечественные» отряды могут участвовать в «операции» не как самостоятельные единицы, а под началом рейхсвера и земельной полиции. «Мы стоим на одной и той же почве, — сказал Лоссов под конец. — ...У всех нас одна цель: под черно-бело-красным (кайзеровским. — Л.Г.) знаменем освободить Германию от марксизма». После этого Лоссову устроили чествование, на котором выступили Гитлер и Геринг. Во исполнение сказанного 26 октября был издан приказ по военному округу, согласно которому «в случае внутренних беспорядков» предусматривалось усилить армейские подразделения за счет «отечественных союзов». По некоторым данным, это означало бы увеличение втрое. Документ от 26 октября являлся одним из центральных, на которых Гитлер и его приспешники во время судебного процесса по делу о мюнхенском путче основывали свои обвинения по поводу соучастия Кара, Лоссова и Зайссера в подготовке путча.
Но хотя формальное единомыслие между участниками заговора было налицо, распределение ролей, постулированное Лоссовом, вряд ли устраивало верхушку НСДАП. Вот что говорил, например, Гитлер в одном из своих выступлений незадолго до путча: «Теперь задача заключается в том, чтобы вынести национальную идею... за пределы Баварии, в Среднюю Германию, Саксонию, Берлин и далее... И осуществить это способны лишь мы, национал-социалисты». В интервью, опубликованном в начале октября в лондонской «Таймс», он без всяких обиняков говорил о предстоящем путче. «Мы найдем в Германии предостаточно деревьев, чтобы повесить на них социалистов и демократов. Если Германия обретет своего Муссолини, — здесь Гитлер явно намекал на самого себя, — то немецкий народ падет на колени и будет поклоняться ему больше, чем когда-либо поклонялись Муссолини».
Столь различное представление о том, кому принадлежит руководство в осуществлении «баварской миссии», не могло не стать источником серьезных внутренних противоречий. До поры до времени они маскировались общностью подготовительных мер, но неминуемо должны были обнаружиться.
Подготовка велась по разным направлениям. Одно из главных было поручено Каром Эрхардту — концентрировать военизированные формирования на северной границе Баварии. О том, что это была не простая демонстрация, а тем более не ответная мера на «угрозу» со стороны «красных», свидетельствует хотя бы сделанное Каром предложение Пенеру занять пост гражданского губернатора Саксонии и Тюрингии, «когда на Севере начнутся события и возникнет необходимость навести порядок». А навести порядок, причем «самыми суровыми мерами», собирались прежде всего в Саксонии и Тюрингии, чтобы покончить с «оплотом революционного движения», а также обезопасить свой тыл во время дальнейшего движения на Берлин.
Вот как описывает обстановку в районе северной границы Баварии уже упоминавшийся писатель Б. Узе, позднее порвавший с фашизмом: «Повсюду люди из бригады Эрхардта, которых можно узнать по большим кобурам на боку и бело-голубым нарукавным повязкам вспомогательной полиции... Представители различных [военизированных] союзов встречались в кабачках и выпивали в знак побратимства огромное количество пива». «Хроника фашизма» сообщала в эти октябрьские дни: «Позади пограничных постов... концентрируются сильные формирования нелегальных военных образований. Установлено, что в Кобурге размещается штаб бригады Эрхардта... Там же видели и Гитлера... Главная база этих отрядов, по-видимому, находится в Бамберге, который выглядит, как типично военный город». О реакции жителей на присутствие этих банд и их поведение можно судить по официальному документу — полицейскому донесению из района Штаффельштайн: «Население возражает против пограничной защиты подобного рода и не желает ничего более, чем ее эвакуации... Войско, отличающееся низкой дисциплиной и не имеющее серьезного занятия, всегда становится опасным».
