Процесс открылся 26 февраля 1924 г. Кроме Людендорфа и Гитлера на скамье подсудимых сидели Рем, Крибель, Пенер, Фрик, Вебер, а также командир мюнхенских штурмовиков Брюкнер, офицеры Вагнер и Пернет (зять Людендорфа). Ряд заседаний проходил в закрытом порядке, ибо власти всячески противились разглашению подробностей сговора между армией, полицией и путчистами, имевшего место до мюнхенских событий 8–9 ноября 1923 г. Есть сведения, что подсудимым было обещано смягчение приговора, если они в ходе судебного процесса не будут касаться своих отношений с бывшим кронпринцем Баварии Руппрехтом и кардиналом Фаульхабером. Вместо последних им «отдали на съедение» Кара, Лоссова и Зайссера. И путчисты использовали это с большой выгодой для себя, ибо доказать сообщничество с «триумвиров» не представляло никакого труда; последние же не только находились на свободе, но и продолжали быть важными персонами.
«В каждом нормальном государстве акт вооруженной государственной измены, — пишет западногерманский исследователь фашизма Э. Нольте, имея в виду мюнхенский путч, — навсегда исключает главных его участников из общественной, а тем более из политической жизни». Но в Германии дело обстояло наоборот: усилиями главных действующих лиц судилища (в первую очередь председателя суда — наделе единомышленника подсудимых — Нейдхарта) процесс способствовал широкой популяризации фашистских главарей за пределами Баварии. Суд разрешал им выступать так долго, как им заблагорассудится (так, первое выступление Гитлера длилось четыре часа), причем речи на следующее утро попадали в печать, а затем молниеносно публиковались отдельными изданиями, притом большими тиражами. Подсудимые и их защитники, состязавшиеся с ними в наглости, беспрепятственно поносили существовавший в Германии режим и высших его носителей.
«Судебное заседание? — спрашивал демократически настроенный журналист, присутствовавший на процессе. — Нет, скорее семинар по вопросу о государственной измене». Другой журналист, находившийся в зале, писал о процессе так: «Суд, снова и снова позволяющий «господам обвиняемым» держать многочасовые пропагандистские речи; член суда, который после первой речи Гитлера (я слыхал это собственными ушами!) воскликнул: «Он же первоклассный парень, этот Гитлер!»; председатель, терпящий, что... имперское правительство характеризуют, как «банду преступников»; прокурор, который во время перерыва доверительно хлопает одного из обвиняемых по плечу: «Ну что, мой дорогой Пенер»».
Председатель суда, считавший путч «национальным деянием», не остановился перед фальсификацией протокола процесса, чтобы «выгородить» Людендорфа. Защитники нагло угрожали даже... официальным обвинителям, в том числе прокурору. Еще более неприкрытыми были угрозы по адресу свидетелей обвинения. Слушание дела приняло столь скандальный характер, что им в начале марта пришлось заняться баварскому правительству. На заседании министр внутренних дел Швейер заявил, что имеются сильнейшие сомнения в отношении того, как ведется процесс; известно, что Нейдхарт еще до начала суда говорил: Людендорф — это наибольшая ценность, которой располагает Германия, он будет оправдан. Другой министр констатировал, что суд еще ничем не продемонстрировал противоположность своей точки зрения позиции подсудимых. Однако обсуждение вопроса кончилось ничем: министр юстиции Гюртнер, который уже однажды вывел нацистов из-под удара — это было после 1 мая, — помешал принятию каких-либо мер, мотивируя «невозможностью» вмешательства в дела суда. Гитлер не забыл о заслугах Гюртнера перед нацистской партией, и тот был включен в качестве министра юстиции Германии в правительство, созданное Гитлером 30 января 1933 г. Гюртнер занимал этот пост в течение длительного времени, и он несет значительную ответственность за ту деформацию, которую претерпела юстиция в Третьем рейхе.
В своей обвинительной речи прокурор утверждал, что путчисты преследовали-де «высокую цель», лишь использованные ими средства были преступны. Он напоминал, что Гитлер происходит «из простой семьи» и «во время мировой войны... доказал немецкий образ мыслей». Подсудимые в своих последних словах заявляли, что если даже будут осуждены, то в дальнейшем поступят точно так же. Гитлер, не прерываемый председателем, вновь витийствовал в течение нескольких часов на самые разнообразные темы, часто не имевшие никакого отношения к предмету судебного разбирательства: он излагал свои взгляды на государство и его роль, свое представление о внешней политике Германии по отношению к Англии и Франции, угрожал судом тем, кто в данный момент вершит суд над ним, стучал по столу и т.п. В этот момент он уже мало сомневался в мягкости приговора. Во время процесса Карин Геринг писала своей матери: «Гитлер абсолютно уверен, что он будет приговорен к какому-либо наказанию, а затем здесь же последует амнистия». Но было нечто, весьма беспокоившее его: как иностранцу, тем более уже осужденному ранее за преступление политического характера и освобожденному условно, ему реально угрожала высылка из Германии; в этом случае не обязательно было согласие Австрии. Поэтому он обратился к суду с настоятельной просьбой не применять к нему соответствующую статью закона о защите республики.
Хотя приговор Гитлеру и другим основным главарям заговора гласил: пять лет заключения, — на деле они должны были отсидеть лишь полгода, после чего имели право на досрочное освобождение. От высылки Гитлера суд решил воздержаться. Вот как фашисты оценивали это впоследствии: «Удалось избежать худшего: высылки фюрера!» Людендорф был оправдан, хотя он не мог скрыть своей причастности к заговору, и в обвинительном заключении содержались весьма веские доказательства этого. Там говорилось, в частности, что Людендорф был полностью осведомлен о подготовке путча и в качестве командующего будущей национальной армии «отдавал распоряжения насчет частей пограничной охраны, инкорпорирования [военизированных] формирований в регулярные воинские подразделения, размещения войск, обеспечения их помещениями и т.п.». Остальные обвиняемые были приговорены к небольшим срокам заключения, трое из них здесь же освобождены из-под стражи. В годы фашистской диктатуры нацисты цинично признавали: ввиду того, что избежать суда вообще было нельзя, такой приговор был равносилен оправданию. Какая колоссальная разница с судебными расправами, которым сплошь да рядом подвергались в тогдашней Германии антифашисты.
Трудно, конечно, предугадать, чем кончился бы этот процесс, если бы он проходил в имперском суде, но о том, что приговор был бы не намного более суровым, свидетельствуют слова верховного прокурора Обермайера: «Нет доказательств, что вообще следует рассматривать поход Гитлера на Берлин как нечто серьезное».
Судебный процесс над участниками мюнхенского путча был запоздалым аккордом событий 1923 г. в Германии, завершивших собой определенный этап в экономическом и политическом развитии страны. Уже в конце этого года экономическое положение стало улучшаться, начала постепенно уменьшаться инфляция; господствующий класс сумел укрепить свое положение, чему способствовали перегруппировка сил в лагере Антанты и принятие «плана Дауэса». В условиях стабилизации капитализма правящие круги стремились вернуться к буржуазно-демократическим методам правления и не испытывали нужды в помощи со стороны фашистов. Разнузданная пропаганда и эксцессы, которыми сопровождалась деятельность последних, даже в какой-то мере стесняли тогдашних правителей страны, чем и объясняются репрессии по отношению к фашистским организациям; но эти действия отличались непоследовательностью, половинчатостью, содержали всевозможные лазейки, ибо не ставили целью искоренение фашизма, а имели в виду лишь «цивилизовать» его, побудить отказаться от нежелательных «крайностей».
Провал «пивного путча» нанес фашистскому движению сокрушительный удар, и подавить его в то время не составило бы никакого труда. Местные фашистские организации находились в состоянии разброда, некоторые главари оказались в заключении, другие были в бегах. Но, как уже отмечалось, формальный запрет их деятельности, обусловленный введением осадного положения, проводился неэффективно и не мешал фашистам собирать силы в ожидании легализации. И действительно, сразу же после отмены осадного положения в конце февраля 1924 г. прусский министр внутренних дел социал-демократ Зеверинг разрешил деятельность уже известной нам «Партии свободы» — организации, выполнявшей в Северной Германии те же функции, что и гитлеровская партия, о чем между ними было достигнуто специальное соглашение.
