— Нет, нет, ради Бога, даже не думайте об этом. — Эдвард резко взмахнул руками с идеально ухоженными ногтями. — Если вы позвоните Форсайту и скажете, что считаете «Сатира», хм, копией…

— Не копией, Эдвард. Подделкой. Фальшивкой. Мошенничеством.

— А вот этого мы наверняка не знаем. — Он внимательно посмотрел на скульптуру. — Возможно, перед нами честная копия, которую много лет назад создал какой-то неизвестный талантливый скульптор, почитатель Икаруса Ивса, и которая была случайно принята за оригинал.

— Если вы в это верите, то я могу вам продать камертон, с помощью которого можно настроить свои чакры на положительные энергетические вихри Авалона. Вещь совершенно подлинная.

— Вам же хорошо известно, Алекса, — простонал Эдвард, — что звонить Пакстону Форсайту нельзя. Если вы это сделаете, он сразу же поймет, кто на самом деле руководит составлением коллекции. И я погиб.

Алекса оперлась плечом на гипсовую копию римской колонны, что стояла позади.

— Что значит «погиб»?

— Давайте не будем, Алекса. В таком деликатном деле, как эта коллекция, мы не имеем права рисковать. По общему мнению, Траск из тех людей, которых прежде всего интересует, чтобы его затраты оправдывались. У меня отличная репутация, именно поэтому я стал консультантом по формированию художественной коллекции для нового курортного отеля в Авалоне. Траск одобрил мое назначение. Если до него дойдет слух, что со мной работаете вы, это может ему очень сильно не понравиться.

— Как жаль.

Эдвард чуть приподнялся на носках бежевых туфель и зафиксировал на Алексе свой грустный взгляд.

— И что более существенно, он скорее всего меня уволит и мы оба потеряем наши комиссионные. Алекса сжала губы.

— Ну, для меня это не самое важное.

— Для вас, возможно, и нет. А вот для меня… — Эдвард умоляюще посмотрел на нее. — Может быть, по поводу «Танцующего сатира» вы все-таки ошибаетесь?

Алекса усмехнулась:

— Посмотрите на эту работу сами. Только внимательно.

— Вы думаете, я не смотрел на нее, когда покупал у Форсайта? И представьте себе, не увидел ничего подозрительного. — Эдвард посмотрел на статую. — Замечательный сатир. Великолепный пример французского влияния на американскую скульптуру стиля ар-деко .

— В том-то все и дело, — мягко произнесла Алекса. — Сатир немножко лучше, чем должен быть.

Эдвард мрачно прищурился.

— Я что-то не понял.

Она недовольно махнула рукой в сторону скульптуры:

— Посмотрите на мастерство, с каким выполнены волосы. На эти переплетения. А положение рук — какое дивное равновесие, какое чувство пропорциональности. Энергия, с какой поставлены его ноги, или как там они у сатира называются. Кажется, копыта? А какое земное выражение у его лица.

— Изощренная чувственность является классическим элементом стиля ар-деко, — затараторил Эдвард.

— Чувственность деко — ледяная и несколько мрачноватая. А здесь мы видим теплоту и живость. Кроме того, работы Ивса тяжеловеснее. — Алекса на секунду замолчала, подыскивая нужное слово. — И холоднее.

— Вы уверены? — Эдвард уставился на скульптуру.

— Уверена. — Никаких сомнений тут быть не могло. Когда дело касалось таких работ, она почти никогда не ошибалась. Эдвард знал это лучше, чем кто-либо другой.

— Происхождение вещи безупречное. — Казалось, Эдвард пытается убедить скорее себя, чем ее. — В конце концов, она поступила из галереи Пакстона Форсайта, который уже больше тридцати лет связан со всеми наиболее значительными коллекционерами. Его репутация…

— Я знаю, — прервала его Алекса. — Его репутация — все, моя же — ничто.

Эдвард распрямился. Он очень эффектно выглядел в белом льняном костюме с идеальными складками на брюках. Алекса позволила себе даже чуточку восхититься. Эдвард обладал редчайшим врожденным чувством стиля, и легкий льняной костюм на нем не выглядел, как иногда на других, сшитым из простыней, только что снятых утром с постели.

— Алекса, — произнес он, — ваша репутация безупречна. Вы это знаете не хуже меня. Вам просто нужно спокойно пережить это трудное время и поэтому проявить сейчас известный прагматизм.

— Прагматизм?

— Да. Дело в том, что Траск крупный предприниматель. А мы с вами прекрасно знаем, зачем предприниматели покупают для своих фирм произведения искусства. Разумеется, только ради рекламы и еще для того, чтобы похвалиться перед коллегами, руководителями других корпораций. Так что это все не подлинное увлечение искусством, а одна видимость.

— Я воочию вижу, — задумчиво произнесла Алекса, — как Траск во время игры в гольф со своими приятелями-фирмачами делает очередной удар, а потом говорит: «А в моем новом отеле художественная коллекция лучше, чем в ваших».

Эдвард слегка улыбнулся:

— Конечно, не столь прямолинейно, но приблизительно что-то в этом духе. Поймите, художественные коллекции различных корпораций — это своего рода некие знаковые атрибуты существования больших боссов, так же как и их молодые жены. Учтите, у Траска по поводу вещей, поступивших из галереи Пакстона Форсайта, ни разу не возникло ни малейших сомнений. Впрочем, ни у кого другого тоже.

— Еще бы, у Форсайта такой авторитет.

— Совершенно верно. Не обижайтесь, но я думаю, что у Траска будут все основания проигнорировать ваше заключение относительно этой работы. К тому же нельзя сказать, что ваше теперешнее существование — я имею в виду то, чем вы сейчас занимаетесь, — Эдвард взмахнул рукой, показывая на коробки, загромождавшие заднюю комнату магазина Алексы, — прибавляло вам в его глазах веса.

Алекса даже не поморщилась. У нее уже выработался определенный иммунитет.

Уже больше года минуло после скандала, связанного с продажей подделок, который разрушил ее многообещающую карьеру специалиста по искусству и антиквариату начала двадцатого века, когда буквально в одно мгновение она потеряла самое важное качество искусствоведа — репутацию честного эксперта.

После унизительного краха когда-то престижной «Галереи Макклелланд»в Скоттсдейле она вернулась в Авалон зализывать раны. Впрочем, непосредственно ей ничего определенного не инкриминировалось, только слухи в печати для узких специалистов. Но до того как они улягутся, необходимо было залечь на дно.

Это она и сделала, открыв в Авалоне небольшой магазинчик «Сувениры прошлого». Не ради денег — она была достаточно обеспечена, — а только чтобы занять чем-то время и иметь возможность обдумать план триумфального возвращения в мир искусства.

В магазине продавались недорогие копии разнообразных предметов культуры античных времен и средневековья. Торговля шла неплохо. Ее посещали всевозможные туристы-эзотерики, а также любители старины.

Жаловаться ей было сейчас не на что. Работа в «Сувенирах прошлого» ее пока удовлетворяла. Под руководством Ллойда за прошедший год она приобрела достаточную деловую хватку. В общем, время для нее не прошло даром, оно кое-чему научило.

Но это, так сказать, вид с фасада. Втайне же она испытывала постоянное ноющее ощущение голода по профессии, которую очень любила.

Предложение Эдварда Вэйла поработать над коллекцией ар-дека для корпорации «СЕО Авалон резортс инк.» было обратным билетом в мир искусства. Она не могла себе позволить упустить такую возможность.

— Эдвард, что вы от меня хотите? Привезли на экспертизу «Танцующего сатира», чтобы я высказала свое мнение, кстати, именно за это вы мне и платите, — я его высказала. Что дальше? Вы же знаете, что я права.

Эдвард раздвинул полы элегантного пиджака, уперся ладонями в бедра и принялся бормотать, уставившись на бронзового сатира:

— Будь оно все проклято, проклято, проклято…

— Почему вы, прежде чем покупать, не пригласили меня посмотреть вещь?

— Я же вам говорил, там был еще один претендент. Надо было немедленно принимать решение. — Эдвард застонал. — Ну кто бы мог подумать, что Форсайт способен так ошибаться?

Алекса промолчала. В галереях такого калибра, как у Форсайта, подлинность вещей почти никогда не подвергалась сомнению.