По спине моей проносятся ледяные мурашки, когда я представляю, что сделал бы Маркус II, если бы узнал мою историю. И я согласна с Клодом, ничем хорошим для меня это бы не кончилось, скорее всего, он бы придумал какую-то забаву для себя, чтобы развеять скуку. Жестокую забаву, разумеется.

— Следующее испытание может убить меня, — говорю я, чувствуя, что мой голос звучит безжизненно.

— Нет, — говорит Клод, — мы этого больше не допустим, я тебе обещаю. Что бы этот садист ни выдумал, пусть играет в эти игры без тебя. Насколько я понял, Стормсу пришелся по душе твой иллюзорный облик, и он уже готов все бросить и остаться с тобой. По большому счету, это все, что нам было нужно.

— Но король не захочет остановить отбор, каким бы ни было желание Ивара, — качаю я головой.

— Когда Блэйк найдет твою вторую дочь, это уже не будет иметь значения.

При упоминании моей второй дочки я смотрю на Клода с надеждой, которая тут же разбивается.

— Ты что-то знаешь?

— Блэйк не велел говорить мне раньше времени, чтобы не обнадеживать тебя.

— Говори, — с нажимом требую я и хватаю Клода за руку.

— Есть информация, что она в замке, осталось только найти где.

— Ты точно знаешь? — я еще крепче сжимаю его руку. — Почему ты раньше мне не сказал?

— Потому что не хотел тебя обнадеживать.

Я отпускаю его руку, только сейчас спохватившись, что, должно быть, сжимаю его запястье до боли.

— Когда мы найдем ее, мы подготовим все, чтобы ты могла забрать Лили и скрыться, — так решил Блэйк. Так что тебе больше не придется рисковать жизнью в безумных играх сумасшедшего дракона.

Я чувствую, как по щекам моим струятся слезы сами собой. Мне хочется верить в то, что он говорит, и хочется верить, что все будет именно так, как они задумали, и я изо всех сил пытаюсь усмирить колотящееся сердце. Даже представить себе сложно, что наступит тот момент, когда я смогу быть с моими девочками, далеко отсюда, от всех этих драконов, этого отбора и ужасных воспоминаний.

— Все будет хорошо, — говорит Клод, и я чувствую его прикосновение к моей руке. — Ты заслуживаешь счастливой жизни, и мы сделаем все для этого.

— Спасибо, — говорю я, вытирая слезы и отворачиваясь, чувствуя себя неловко и одновременно ощущая, как в сердце зарождается надежда на настоящее будущее с моими детьми.

К замку мы подъезжаем, когда солнце уже золотит своим светом многочисленные высокие окна и крыши. Свет такой теплый и ясный, что при взгляде на место, которое когда-то было моим домом, я снова как будто перемещаюсь в прошлое, в то время, когда мне не нужно было скрывать себя, не нужно было прятаться или искать возможности убежать, не нужно было чувствовать себя так, словно я пытаюсь забрать чужое.

Я трогаю ручку кареты, чтобы выйти, как вдруг слышу окрик Клода.

— Кольцо!

Спохватываюсь и надеваю кольцо, с благодарностью глядя на молодого инквизитора. Я задумалась до такой степени, что едва не совершила самую страшную ошибку, которую можно было совершить. Размечталась, расслабилась. А расслабляться нельзя, особенно теперь.

Выхожу из кареты, под руку с Клодом и тут чувствую, как будто кто-то трогает меня за платье. Опускаю глаза и не верю тому, что виже.

Лили стоит совсем близко ко мне и улыбается широкой улыбкой, такой, какой могут улыбаться только дети.

— Юная госпожа! — слышу я торопливыйе голоса и вижу, как к нам бегут сразу две нянечки и еще одна тяжело дыша идет следом, явно не поспевая за остальными.

— Что же вы так бегаете! Вам же сказали, что не велено ходить туда, где позъезжают кареты. Это очень опасно!

— Ты вернулась! — с восторгом восклицает дочка. — Скажи, скажи, ты прошла? Ведь ты прошла отбор?

Она танцует вокруг меня, заставляя меня кружиться на месте, так что я невольно заражаюсь чистой радостью звучащей в ее смехе.

— Похоже на то, Лили, — говорю я и останавливаю ее, а потом совершенно машинально, как делала тысячу раз, подхватываю дочку на руки, не обращая внимания на суетящихся вокруг нянечек.

— Адриана прошла отбор дальше! — говорит довольная Лили, поглядывая на своих преследовательниц, — и теперь мы пойдем с ней на пруд. Отец разрешил!

Я слушаю голос Лили, которая что-то рассказывает мне, и не могу разобрать слов. Она зачерпывает своей маленькой ладошкой корм для уток из жестяной коробки и показывает мне, как их нужно кормить.

— Вот видишь, они плывут сюда, — говорит она с восторгом и улыбается, глядя, как несколько уток подплывают к нам. — Видишь ту, у которой красное пятно на голове? Она самая умная.

В подтверждение слов дочери, утка с пятном, в отличие от всех остальных, смело выходит на берег и подходит к нам вплотную, переводя взгляд с Лили на меня, как будто действительно обладает зачатками разума. Она издает громкий звук и взмахивает крыльями, расплескивая брызги на нас.

Лили начинает смеяться и прячется за мое платье.

— Фу, ты мокрый! Хватит! — кричит она.

Я зачерпываю немного корма и бросаю утке. Она охотно подходит и берет угощение. Остальные же покорно ждут своей очереди, как будто назначили эту утку своим вожаком.

Я осторожно касаюсь перьев у нее на крыльях и представляю, как вся стая преодолела огромные расстояния из дальних северных земель, чтобы оказаться здесь.

— Трогать он себя никому не дает, — с восторгом говорит Лили, осторожно выходя из-за моей спины. — Он действительно очень умный, — говорю я, — и видел такие далекие страны, о которых мы даже не слышали.

— Правда?

Я киваю.

— Они преодолевают тысячи миль каждый год, чтобы оказаться здесь. Когда приходит зима, они летят далеко-далеко, а потом возвращаются.

— Значит, он улетит? — расстроенно спрашивает малышка.

— Улётит, а потом вернется.

Я любуюсь тем, как солнце играет на золотых волосах дочери, и пытаюсь остановить это мгновение, когда мы с ней только вдвоем. Я знаю, что совсем скоро этот момент растает, и мне снова придется разлучиться с моей Лили, поэтому я считаю секунды про себя, как драгоценности, которые вдруг свалились на мою голову.

— Расскажи, что было на отборе, — спрашивает Лили. Я держу её за ручку, и мы идем вдоль пруда, глядя на то, как за нами медленно плывёт стая уток.

— Там было испытание, — говорю я, стараясь, чтобы голос мой не выдал внутреннего содрогания от воспоминаний о прошедшем этапе. — Очень сложное испытание, которое прошли не все.

— Но главное ведь, что ты прошла, — говорит Лили.

— Прошла чудом, Лили, — говорю я задумчиво.

— Папа говорит, что чудес не бывает…

Я останавливаюсь и сажусь на корточки, чтобы посмотреть в глаза дочери.

— Что бы ни говорил твой отец, чудеса всё же бывают. Иначе, как бы ты появилась на свет?

— Если чудеса бывают, то почему умерла моя мама?

Этот прямой вопрос выбивает из меня остатки самообладания, и я чувствую, что ещё немного, и из глаз хлынут слёзы. Если бы я только могла снять кольцо сейчас, если бы только могла открыться дочери.

— То, что случаются плохие вещи, ещё не означает, что в мире нет места чудесам, — говорю я. — Весь этот мир — настоящее чудо. И я уверена, что твоя мама думала так же.

Лили вздыхает.

— Я очень скучаю по маме, — говорит она. — Я знаю, что папа тоже скучает, но он совсем не говорит о ней, и когда я говорю про неё, он только хмурится. Но ведь она не виновата. Ведь она не хотела умирать, не хотела бросать нас.

— Конечно нет, — говорю я, вытирая слёзы, текущие из глаз дочери. Она прижимается ко мне и всхлипывает. Я осторожно прижимаю её к себе и глажу по волосам.

— Я уверена, что сейчас она смотрит на тебя, — говорю я шепотом. — Смотрит и радуется тому, что видит. Я уверена, что сейчас она сказала бы тебе, как сильно она любит тебя и как думает о тебе каждую секунду.

— И она слышит меня прямо сейчас? — шепотом спрашивает Лили.

— Конечно, — говорю я. — Ты можешь сказать ей сейчас всё, что угодно, и она услышит тебя.