— Я сказал, нет, — чуть громче, чем хотел, говорю я и иду прочь, держась рукой за стену.

Я расскажу всем, что сделал, я покажу всем второе дитя, что подарила мне Элис. Я скажу, что это я погубил её мать, своими руками обрёк на гибель. Моя ярость, мой гнев, моя злоба и жажда…

Сколько бы я отдал сейчас, чтобы она была жива. Сколько отдал бы, чтобы всё вернуть, не совершать этой ошибки.

Каждый шаг отдаётся невыносимой болью. Я смотрю на ступени, ведущие на верхний этаж, и лишь криво усмехаюсь. Что ж, подняться будет тяжело, но это то, что мне сейчас нужно. Неужели это то, что чувствуют все люди? Как они живут с этим? Почему соглашаются на подобное?

Из глаз бессознательно текут слёзы боли, когда я, наконец, добираюсь до верхнего этажа.

Бедное дитя, я отнял у неё мать и даже не дал ей имени. А всё потому, что хотел сына. Бедное дитя, не познавшее ласки матери и не знавшее отца…

Я исправлю хотя бы это.

Но почему тут так темно? Сейчас бы мне пригодилось зрение дракона, но я вижу лишь неясные очертания чего-то лежащего на полу. Здесь должны гореть факелы. Здесь должна быть охрана.

Натыкаюсь ногой на что-то твёрдое. Нагибаюсь и вижу тело лежащего без сознания воина. Он жив, но сердце его едва бьётся. Рядом с ним лежит ещё один, и ещё. Дверь в комнату, где содержится мой второй ребёнок, распахнута, а внутри — темнота.

С замирающим сердцем я вхожу внутрь, но покои пусты.

Здесь никого…

Пальцы, словно повинуясь чужой воле, странно горят. Разминая в руках стремительно увядающие побеги кровавого вьюнка, я превращаю их в пепел, даже не понимая, как это делаю. Мои руки словно всегда хранили в себе какое-то знание, что только теперь открывается мне. Чувствую одновременно прилив восторга и какого-то неясного суеверного страха, словно делаю то, что одновременно имею право делать, но вместе с тем, что-то запрещенное и очень опасное, за что меня могут наказать, если узнают, каким искусством я владею.

Все время меня сопровождает знакомый голос, очень похожий на голос моей матери, но я не могу разобрать ни слова, хотя отчетливо понимаю смысл по одной лишь настойчивой и твердой интонации.

Яд, способный убить дракона, должен быть сделан моими руками, как бы я ни сопротивлялась внутренним требованиям этого голоса, не желая смерти никому, даже такой бессердечной сволочи, как Маркус II.

Мои руки дрожат, но я точно повторяю то, что вижу внутренним взором, и шепчу незнакомые мне слова, чувствуя, что мой собственный рот едва слушается меня, пытаясь произносить непривычные звуки неизвестного языка. Красные лепестки штормовой розы, соприкасаясь с прахом вьюнка, тут же съеживаются и вспыхивают, сгорая в ярком фиолетовом пламени и разбрасывая во все стороны призрачные искры. Но ни от пламени, ни от этих искр я не ощущаю жара, только ослепительное сияние. На мгновение я пугаюсь, что кто-то может увидеть, чем я занята в своей комнате. Поэтому, как только лепестки догорают, я поспешно подхожу к окнам и зашториваю их, погружая помещение в полумрак.

Теперь нужно пересыпать порошок из керамической емкости в стеклянную чашку. Затаив дыхание, я осторожно наклоняю керамическую тарелку над стеклянной чашкой, зная, что нельзя просыпать ни крупинки.

— Принесла, — вдруг слышу я голос Клем. Я вздрагиваю, едва не просыпав почти готовый порошок на пол. Я даже не заметила, как она открыла дверь и вошла…

Осторожно выдыхая, я заканчиваю начатое и только потом поворачиваюсь к ней.

— Спасибо, — шепчу я и принимаю из ее рук маленькую коробочку с черной солью.

— Надеюсь этого хватит… Это просто грабежь…

— Хватит, этого хватит, Клем.

— Мы теперь должны целый золотой, — сердито говорит она. — Помощник повара оказался не таким сговорчивым, как я ожидала. Скотина, а так сладко пел и клялся в вечной любви.

— Это пустяки, — отвечаю я. — Можешь взять столько, сколько нужно, из награды, что пожаловал нам король.

Я жестом указываю Клем на шкатулку, полную тысячи золотых монет, пожалованных мне королем. Которую пол часа назад притащили два здоровенных воина из королевской охраны.

Клем, приоткрыв рот, смотрит на шкатулку, которую явно только теперь заметила.

— Ничего себе, — выдыхает Клем, касаясь герба королевского дома и откидывая крышку. — Никогда в жизни не видела столько денег!

Она осторожно достает одну монету и пробует ее на зуб.

— Будь я проклята… Настоящее золото…

— Настоящее, — подтверждаю я. — Так что можешь расплатиться с тем, кто дал тебе соль.

Она что-то еще говорит, но я почти не слышу ее, сосредоточенная на последнем этапе. Я осторожно высыпаю идеально выверенное количество черной соли в готовый порошок, от которого исходит легкий дымок. Над чашкой вдруг возникает облако густого пара, которое стремительно расширяется, постепенно заполняя всю комнату.

Сквозь клубы пара я вижу, как порошок тускло светится красным цветом, который постепенно становится синим. По мере того как облако пара рассеивается, свет тускнеет, пока на дне чашки не остается почти прозрачный, слегка синеватый порошок.

Готовый яд.

— Что это такое? — спрашивает Клем, у меня из за спиной.

— Кое-что не очень хорошее, — отвечаю я, пересыпая получившийся яд в маленький стеклянный пузырек, в котором раньше были духи. — Кое что, о чем я буду жалеть всю оставшуюся жизнь, если выживу.

Как только я заканчиваю, настойчивый голос постепенно начинает затихать. Хотя я впервые готовлю этот порошок и не могу точно знать, все ли сделано правильно, каким-то образом я чувствую, что не допустила ошибок. Одного взгляда на порошок достаточно, чтобы убедиться в этом. Он выглядит правильным, цельным, завершенным.

Книга, открытая на столе, детализирует рецепт, который я только что воплотила. Красивые буквы проявляются на желтоватой бумаге, а линии ведут к наброскам, с невероятной точностью изображающим растения, которые я использовала.

Бумага словно бы светится, как будто радуется тому, что теперь на ней изображено.

Когда проявляется последняя точка в последнем слове описания, я чувствую, что дело завершено, и с каким-то странным, незнакомым мне до этого момента чувством удовлетворения, закрываю книгу. Затем прячу пузырек с ядом в один из маленьких карманов моего платья.

— Надеюсь, он мне не пригодится, — говорю я, и тут слышу настойчивый стук в дверь, от которого вздрагиваю, словно колотят не в дверь, а по моей спине.

— Открывай, мать твою! — слышу я злобный голос из за двери. — Быстро. Именем всемогущего короля-дракона!

— Спроси, пожалуйста, что им нужно? — едва дыша от усталости, прошу я Клем. Мысль о том, чтобы сейчас надеть кольцо иллюзии, кажется мне невыносимой. Я обнимаю себя за плечи, пытаясь унять дрожь, вызванную одновременно страхом от настойчиво барабанящего в дверь незнакомца и истощением сил.

Похоже, приготовление порошка отняло у меня почти всю оставшуюся жизненную энергию. Даже травы, которые я вынуждена жевать постоянно, не слишком помогают. Если сейчас придется тратить последние крохи сил на поддержание иллюзии, я боюсь, что просто не выдержу...

— Я отправлю его в пекло, кем бы он ни был. Хоть это будет сам король, я выставлю его вон, обещаю! А ты пока иди в соседнюю комнату.

Клем обнимает меня и помогает встать.

— Всё будет хорошо, подруга. Тебе просто надо отдохнуть. Они отлично проведут этот несчастный пир без тебя. А ты иди спать. Я обо всем позабочусь.ю…

Я замираю возле двери и слушаю, как Клем открывает незнакомцу.

— Через полчаса участница должна быть на пиру, устроенном королем, — слышу я развязный голос.

— Госпоже немного нездоровится, — настойчиво отвечает Клем, и в её голосе слышны нотки угрозы.

— Девка, ты плохо слышала мой приказ? Передай немедленно своей госпоже, чтобы она выходила. В противном случае я буду разочарован, и мне придётся доложить королю о её несговорчивости. Малышке Адриане лучше не знать, что означает гнев светлейшего пламенного монарха.