Я делаю несколько глубоких вдохов и решительно киваю.

Клем, как всегда, права. Я должна быть куда сильнее. Я должна быть готова к чему угодно. Если далекий смех так вывел меня из равновесия, что же будет, когда я увижу ее рядом? Что будет, когда я увижу Ивара? Что будет, когда мне нужно будет удерживать иллюзию перед целой толпой людей и перед тем, кто был моим мужем? Справлюсь ли я с этим?

— Я боюсь, — говорю я шепотом, и дрожащей рукой сжимаю запястье, чтобы усмирить дрожь. — Но я справлюсь.

— Вот! Это моя девочка! — говорит Клем, — сначала нужно оторвать ему хвост и крылья, а уж потом все остальное. Думай только об этом, договорились?

В ответ я только киваю.

— Вас, Клод, поселят в другом крыле, если хотите. Если нет, вы можете остаться в гостинице в городе. В любом случае, вам здесь всегда будут рады, а на этапах отбора вы будете на лучших местах, видя все так, как будет видеть наш монарх и его свита.

— Вы очень добры, — говорит Клод и я вижу на его лице неподдельное удовольствие. Он, похоже, так хорошо вжился в роль, что ему потребуется приложить усилие, чтобы из этого образа выйти.

— Заносите сюда, — повышает голос барон и указывает слугам на высокие остекленные двери, на которых бликует солнечный свет.

— Добро пожаловать в замок Ивара Стормса, леди Де Вьяр, я вам обещаю, вы будете чувствовать себя здесь совсем как дома, если ваш дом был похож на королевский дворец.

Я бросаю взгляд назад и встречаюсь глазами с Клодом.

— Держись, сестренка, — говорит он, — покажи им, чего стоит род Де Вьяр. !

— Обязательно, говорю я и иду вслед за Бароном.

— Конечно, я взял на себя смелость, и лично включаю вас в список претенденток. Вам, можно сказать, сильно повезло. Через считанные часы состоится последний смотр и после того, как князь Ивар раздаст вам печати, вы все станете официальными участницами. , — говорит он, и его голос разлетается по высоким сводам зала, через который мы идем. Все здесь так знакомо, и так чуждо одновременно, словно все годы, что я прожила тут прежде, были лишь сном. Или я сплю сейчас?

Но боль в затылке, которая постепенно нарастает, явно совершенно настоящая, и становится сильнее, когда на нас бросают взгляды десятки человек, снующих по залу туда сюда, явно готовя его к чему-то. .

— Но может быть и так, что я не получу печать? —спрашиваю я у барона.

— Если так, то Ивар мне больше не друг, сударыня. Я делаю на вас большую ставку, учтите, и не подведите меня. Раньше, я ставил на леди Гибсон, но теперь… Я думаю теперь все меняется. Вы только взгляните на себя.

Барон останавливает нас и заставляет меня посмотреть. .

Я вижу саму себя в отражении высокого, невероятно ровного и чистого зеркала и у меня самой захватывает дух. Я все время забываю, насколько иллюзия реальна, и насколько красивое лицо и тело она дарит мне.

— С вами, леди Адриана, могла сравниться только покойная жена Ивара, — говорит Ридли. В его голосе я чувствую неподдельную грусть, как будто на мгновение его веселое и светлое лицо заволакивают тучи и он пытается уложить у себя в голове воспоминания обо мне, так, чтобы они не причиняли ему боли.

— Хотя ее волосы были светлые и яркие, как золото на солнце. А ее смех, такого смеха, я больше не услышу. Но есть что-то в вас, очень похожее. Я словно чувствую…

— ЧТо? — спрашиваю я.

— Да нет, ничего, это все глупости, я слишком мало спал, занимаясь этим безумным отбором, и еще несколько ночей мне предстоит не спать. И совсем скоро прибывает король. Это просто безумие.

Его голос мгновенно меняется, снова обретая беззаботную веселость и несерьезность, которая почти никогда не покидает его.

— Вот и ваши покои. А теперь я вынужден вас покинуть. Отдыхайте. Вечером вас ждет первая встреча с князем.

Ивар

Замираю у входа, держа тяжелый ключ в руке. Едва слышно сквозь толстые доски двери до меня доносится детский плач. Если не знать, что там внутри, и не прислушаться нарочно, то и не разберешь, что слышишь, особенно, если не обладаешь драконьей силой, что обостряет любое чувство.

Открываю дверь и тут же плач ребенка становится невыносимо громким, разносясь по гулким пустым коридорам этого этажа.

Кормилица качает дитя на руках и что-то мычит, похоже, она даже не заметила как я вошел. Плотно прикрываю за собой дверь и делаю несколько шагов вперед, приглядываясь к безутешно плачущему младенцу.

Осматриваюсь и отмечаю, что эта комната в замке куда лучше той дыры, в которой раньше обитала кормилица.

Увидев меня она испуганно распахивает глаза и нервно сглатывает. Глупая деревенская баба смотрит на своего господина и в ее взгляде лишь коровья покорность судьбе. О чем она думает?

О чем думает домашний скот, чье молоко мы употребляем в пищу? О чем думает трава, которую косят, чтобы скормить корове?

Никто уже никогда не узнает, даже если какие-то мысли и посещали эту голову, теперь ее рот лишен языка.

Едва увидев меня, младенец мгновенно замолкает и устремляет взгляд своих небесно голубых глаз в мою сторону. Девочка вытягивает крохотную ручку и тянется ко мне. От этого жеста, такого простого и естественного, что-то внутри меня переворачивается.

Кормилица вопросительно смотрит на меня и чуть приподнимает младенца, словно предлагая мне взять девочку на руки.

— Нет, — качаю я головой, — я не буду трогать это…

Однако, вопреки своим словам, я подхожу еще ближе и протягиваю руку, чтобы ребенок мог дотронуться до меня. От ее прикосновения сердце сжимается.

Ведь у нее даже нет имени. Безымянное дитя, которое никогда не узнает, что я ее отец, дитя, которое никогда не узнает, кем была ее мать. Так же, как никогда не узнает, что у нее есть сестра Лили.

Мог ли я поступить иначе? Мог бы сказать, что ребенок выжил? Наверное стоило сделать так…

Ее глаза, они так похожи на глаза ее покойной матери, что мне становится тяжело смотреть в эту чистейшую синеву. Я страшусь видеть в них Элис и вижу то, чего страшусь.

Но еще страшнее мне видеть в них себя. Я участвовал в двух кровавых военных кампаниях, где под моими знаменами умирали тысячи, я сам смотрел в глаза смерти сражаясь с вражескими драконами, чувствуя как их черные когти раздирают мою плоть, как их огонь пытается расплавить мою чешую . Да, я был на грани смерти не раз, но никогда мне не было так страшно, как теперь.

Мог ли я поступить иначе? Мог ли усмирить свою ярость, остановить все это, не отправлять Элис в монастырь, где ее сгубили сумасшедшие фанатики? Как бы повернулась моя жизнь, если бы я успел вернуть ее вовремя?

От злости стискиваю зубы. Никогда в жизни еще сомнения не посещали мою душу. Что же изменилось теперь?

К черту, уже не время думать об этом. Сомнения уничтожат меня, сделают меня рабом прошлого, сожрут мои внутренности без остатка, оставив лишь высохший остов дракона.

Все решения, которые я принимал, я принимал как дракон, а значит все они были верные. Дракон может совершить только одну ошибку - идти против собственной воли. Так учил меня отец, и я знаю, что эта истина единственная основа, на которой держится все в этом мире.

Но сколько бы я ни уговаривал себя, я все же знаю правду. И именно от этой правды я убегаю каждый день, пытаясь найти успокоение в обезболивающем зелье.

Чем дальше я бегу, тем ближе я к правде. Чем больше я злюсь, тем страшнее мне кажется мое собственное настоящее, которое теперь, когда рядом нет Элис, лишено всякого света и смысла.

— Я погубил твою мать, безымянное дитя, — говорю я, обращаясь к малышке. — И я никогда не найду ей достойную замену. А ты будешь служить вечным укором для меня. Твои ясные глаза еще не знают зла. Ты тянешься ко мне, чувствуя родство, но если бы ты знала, что я сделал собственными руками, ты бы рыдала еще громче.

И вдруг, ребенок, словно в ответ на мои слова, хватает меня за палец своей крошечной ручонкой. Я вижу улыбку на ее лице и на мгновение забываю обо всем, чувствуя в этот момент, словно на меня пролился исцеляющий свет.