Я не стала бы вспоминать об этом, если бы в приморский лагерь вчера не забрел рапсод. Как он попал сюда из земли Пелопа – не знаю. У него было плохо со зрением, как у большинства из них, и он не понимал, кому поет. Сообразил только, что здесь понимают по-ахейски. И речь он завел о конце Большой Осады.

Мы, конечно, и без него знали, что война давно кончилась, в долине Скамандра одни головешки, и ахейцы не знают, как расхлебать кашу, которую заварили. Но когда он запел о событиях, хорошо мне знакомых, я даже испугалась – а напугать меня, видит Богиня, нелегко. И не потому, что они там всех нас поубивали.

Кстати, в одной из песен рассказывалось, как меня хоронили с почестями. Спасибо. Но они спутали с Пентезилеей. Только когда дело коснулось смерти Ахилла, Пентезилеи и Париса… Они не знают даже, кто кого убил, не говоря уж о последовательности событий. Или знают?

Я не тронула рапсода – что взять со старого дурака? – но мне хотелось спросить: верит ли он сам в свое вранье? С него станется. Ахейцы по части вранья всегда отличались. Троянцы тоже. Но у ахейцев получается более вдохновенно и целеустремленно. Ох, возведут они это дело в ранг высокого искусства. В Темискире не врет никто. Но в Рассказчицы историй выбирают только ту, которая понимает, почему люди лгут. Хотя бы иногда. И, может, не случайно, что в этом походе Рассказчица историй и Военный Вождь оказались одним человеком. Мной. Значит, мы все погибли под Троей. А так могло бы быть, если б я настояла на своем. Я знала, что, в конце концов, ахейцы троянцев пересидят. Это они тоже умеют – брать числом. Но я хотела остаться. Даже после того, как Парис не вышел на мой вызов.

Мне не нравилась эта война, это был поход Пентезилеи, а не мой, но не дело бросать союзников, какими бы подлыми они ни были. Но Боевой Совет единогласно решил уйти. А я не собиралась ради троянцев ломать хребет новоизбравшему меня Боевому Совету. К тому же они у меня в печенках сидели, эти союзники, со своими интригами, мелочностью, лживостью, болтовней и прочими мужскими достоинствами.

Конечно, не все они были такими. Но на десятый год осады лучших, как правило, в живых уже не остается. Женщин и детей, конечно, было жаль. Я предлагала Этилле, Астиохе и Медесикасте уйти с нами, но они отказались. Кассандра бы, я думаю, пошла. Но она к тому времени уже была в заточении. Ничего не поделаешь.

И вот теперь я слышу все это вранье. Нет, решительно, ахейцы, хоть у них обман считается за доблесть, одни такую бездну вранья бы не подняли. Как ни рознятся они в обычаях с троянцами, ложь – это у них общее. Приходится признать, что имел место сговор. Может быть, ненамеренный. Но к взаимной выгоде.

Пентезилею убил Парис. Стрелой в спину. У меня нет доказательств и свидетелей. Но больше никто из них такого расстояния бы не осилил. Стрелять он умел хорошо. Это единственное, что он умел делать хорошо, шкура, а ближнего боя боялся хуже чумы. Я знаю, я его вызывала. Но он засел в царской цитадели, а нас попросили разорвать договор и убраться восвояси. Они боялись, что мы захватим город изнутри. Приам всячески пытался всучить нам отступного и никак не мог взять в толк, почему мы не берем. Тягостно видеть человека, на котором проклятие, но еще тягостнее видеть человека, который не понимает, что проклят, и все суетится, суетится… Все они теперь мертвы. И Парис тоже сдох. И меня утешает – все свидетельства сходятся на этом, – что сдох он в муках. В отличие от других, которые умерли быстро. Кто что заслужил. Каким бы подонком ни был Ахилл, храбрости у него не отнимешь. Хорошо, это их дела. Но после того обвала лжи, который вылился на меня вчера, я, стоя на борту своего корабля, раздумывала – может, мы были неправы, рассказывая истории только среди своих, отвратившись от внешнего мира? И пришла к выводу – нет, все верно. Говорить стоит только с такими же, как ты. Остальные тебя не услышат. Если мою историю не услышат, значит, таких больше нет. Ничего не поделаешь.

Эта история – о походе, предпринятом нами после Большой Осады. О нем во внешних странах, если не считать Архипелага, мало кто знает. Ведь поблизости не было ни одного рапсода, чтобы сложить звучную байку. Поэтому здесь я выполняю долг Рассказчицы историй. Но прежде надобно рассказать о событиях, имевших место раньше, а также кое-что о себе.

Я – Мирина, по избранию Военный Вождь Темискиры. В этом городе я выросла, но не родилась. Туда меня доставили в раннем детстве. Из какого я народа – не знаю. Помню только дымные костры, шатры, крытые кожами, табуны коней в степи, голых, грязных и белобрысых детей, из которых я одна плескалась в огромной реке, что могла быть Борис-феном или Танаисом, и особенно отчетливо – клубок змей на дне оврага, куда я свалилась. Когда меня нашли, я навертела себе этих змей на шею и руки. Мне было очень весело. Кажется, сразу после этого меня и отвезли в Темискиру. И с большой поспешностью. Что до всего остального, то среди многих скифов и сарматов, которых я убила, вполне могли оказаться мой отец или братья. Ничего не поделаешь. Теперь мой народ – здесь.

После обязательного обучения в Храме меня назвали Рассказчицей историй.

В Темискире нет своей письменности, хотя не возбраняется, в отличие от скифов, где за это дело отрубают руки и ноги, выучить чужую. И я, например, ко времени Большой Осады знала письмо ахейское и финикийское, но все хронологии и генеалогии записывать запрещено, они передаются только изустно. То же относится и к религиозным учениям. Наш народ поклоняется Деве, это всем известно, здесь я тайн не выдаю, а также чтит разные воплощения военных божеств.

Божеством же своей судьбы я считаю Дике Адрастею, а не Энио, как Пентезилея. Впрочем, теперь я стараюсь не смешивать войну с религией. Фракийцы поклоняются Богине, скифы, хоть и чтут Деву – мужским богам, прямой родне ахейских, а воевать Темискире постоянно приходится и с теми, и с другими. Однако троянцы обратились к нам за помощью, равно как и к фракийцам, именно потому, что они наши единоверцы. Правда, они чтут Богиню как Мать, а мы – как Деву (есть еще одна, но о ней лучше молчать).

В то время в нашей стране установился прочный мир – после всех поражений, которые наше войско нанесло соседним народам. На воротах Темискиры недаром изображена змея. Она, говорят, умирая, возрождается.

Сто лет назад, после объединенного похода ахейских племен, от Темискиры камня на камне не оставалось, а пару лет спустя наш народ уже штурмовал их Афины. Наш городвсегда возрождался. Но Пентезилее этого было недостаточно. Она была тогда царицей. И самой победоносной воительницей за долгие годы, дочерью Ареса, как называли ее соседние племена. Кроме того, хотя это к делу не относится, она была самой красивой женщиной, какую мне когда-либо приходилось видеть. Точеное лицо с тонким прямым носом, совершенно неподвижное, огромные черные глаза и золотая кожа. И черные волосы, как туча. Она уже десять лет стояла во главе войска и так замирила окрестные народы, что они не осмеливались даже подходить к валу, не то что переходить его.

Но я повторяю – Пентезилее этого было мало. Она считала, что должна восстановить в мире былую славу Богини, – не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы видеть, как слава эта падает. И тут подоспело посольство троянцев. В Боевой Совет меня ввели по указанию Пентезилеи. Я не знаю, почему она всегда меня выдвигала. Она была умна и знала, что я отличаюсь от нее, и далеко не во всем одобряю ее поступки. Хотя смешно говорить об этом сейчас, когда именно я сделала многое из того, что собиралась сотворить она. Но я всегда считала, что наше дело лучше всего вершить в здравом рассудке. Она же была подвержена безумию боя. Поэтому она, при всем своем презрительном отношении к мужским богам, не только признавала, но и почитала Ареса, брата Энио. Она лучше других знала то особое состояние духа, которым Арес наделяет своих избранных. Недаром его боевое имя означает «Бешеный». Этому состоянию можно и научиться, и вообще-то, мы все это умеем, но не все одинаково одарены. Я, например, обладаю ничтожной долей такого дара. Можно сказать, всем обязана обучению, и ничем – себе. Дар Пентезилеи был из величайших. И, может быть, она считала, что с таким даром ей полезны холодные, рассудительные штабные чиновницы. Вроде меня. Точно не знаю, она никому не доверяла сокровенных мыслей. Никто из нас не доверяет.