— Что же я могу? — серьезно задумался комбат. — Мне кое-что рассказывали. Если он от природы такой, тут уж ничего не поделать.

— Господи! — в сердцах воскликнула Ольга Петровна, снова начиная раскаляться. — Направьте его к психиатру, отправьте его в академию, в морду дайте, в конце концов!

— Ну Ольга Петровна, ну что вы... Вы ведь преувеличиваете, — попытался разрядить атмосферу Шабров, но Маковкина на него даже не взглянула.

Железная Ольга Петровна явно злилась, при этом готова была вот-вот расплакаться и от этого злилась еще больше.

За окном промелькнула голова Юрки Хорошевского. Судя по быстро стихшему вдали грохоту ботинок, он очень спешил.

Тут же в дверном проеме за спиной Ольги Петровны появилась лопоухая голова бойца из Юркиной роты. Шабров с напряженным ожиданием уставился на него одним глазом, вторым продолжая ласково гипнотизировать Ольгу Петровну. Бойчишка беззвучно шевелил губами и отчаянно жестикулировал: двумя пальцами правой руки изобразил на ладони левой бегущего человечка, указал на окно, и, сложив ладони лодочкой, весьма убедительно сымитировал прыжок в воду. В завершение своего молчаливого повествования боец закатил глаза, перекрестился и исчез.

Поняв, что Юрка, по крайней мере в данный момент, в безопасности, Шабров вступил со своей сольной партией, начав ее с увертюры:

— Ольга Петровна, мне только что сообщили, — для пущей убедительности замполит показал на дверь, за которой только что скрылся лопоухий боец, — что Хорошевского отыскали в парке и отправили его домой. Ликвидировать, так сказать, последствия...

Тут Шабров позволил себе интимно улыбнуться и продолжил:

— А вам повезло, что вовремя заметили. Интересно, как ему удалось устроить пожар, находясь на службе? Вы не знаете? Помните, года два назад был случай, когда...

Первым отключился Файзуллаев. Он видел, как замполит прохаживается перед Ольгой Петровной, продуманно жестикулируя, слышал его негромкий журчащий голос, понимал все до единого слова, но никак не мог увязать их в единое целое. Поэтому он просто сел за свой стол и уставился в окно. Думать о чем-нибудь своем тоже не получалось: речь Шаброва действовала, как комариное пение — вроде и негромко, но уснуть не дает. А замполит тем временем, вспомнив случай двухлетней давности, в общих чертах обрисовал, как сложились после него биографии его участников, коснулся географического расположения и климатических условий в городе Н., куда был недавно переведен один из них... От города Н. плавно перешел к некоторым вехам из истории Великой Отечественной войны, откуда — к политической ситуации на Ближнем Востоке, политическую ситуацию виртуозно увязал с особой конструкцией ящиков для хранения картошки, придуманной им самим, от ящиков посредством восьмилетней дочки переметнулся к проблемам образования... Ольга Петровна держалась молодцом. Она отключилась только тогда, когда, расправившись с образованием, Шабров принялся рассказывать о повадках волнистого попугайчика, жившего у него в раннем детстве.

Заметив, что Маковкина «поплыла» (состояние собеседника Шабров безошибочно чувствовал по интонации произносимых им «угу»), замполит еще для верности совершил логический переход от попугайчика к вопросам размножения уссурийских тигров в зоопарках, и только тогда счел свою миссию выполненной. После чего сделал паузу, вполне достаточную, чтобы размякшая и забывшая о цели своего визита Ольга Петровна смогла прийти в себя и торопливо попрощаться.

Шабров проводил ее до выхода, заботливо поддерживая под локоть. Потом вернулся в кабинет Файзуллаева и в ответ на его немой вопрос успокоил:

— Да не берите в голову, она всегда так. Сначала поскандалит, пошумит, потом успокаивается. Уж я-то знаю подходы к женщинам.

Потом помолчал немного и задумчиво спросил:

— И все-таки... Он — здесь, а пожар — там? Ну как ему это удается?

А произошло вот что. Юркина жена-домохозяйка уехала на три недели к родителям в Тюмень. Избалованному домашними деликатесами Хорошевскому был оставлен соответствующий запас макарон и подробная письменная инструкция по их приготовлению. Первую неделю Юрка прохолостяковал вполне благополучно, питаясь вместе со своими бойцами и перебиваясь случайными обедами у друзей и сослуживцев. Однако в тот злополучный день он все же решил попробовать себя на кулинарном поприще. Поскольку инструкция к тому времени была уже безвозвратно потеряна, Юрка, недолго думая, вывалил полпачки макарон в кастрюлю с холодной водой, поставил ее на электрическую плиту и ушел бриться. Тем временем в поселке отключили электричество. Собственно, ничего неординарного в этом не было — электричество отключалось регулярно и систематизированно, через два часа на третий, с точностью до минуты. К этому в военном городке все уже привыкли, приноровились, и только Юрка постоянно путал расписание, впрочем, не сильно из-за этого расстраиваясь. Вот и в этот раз он только слегка чертыхнулся, кое-как доцарапал в полутемной ванной лицо и, решив, что дома все равно делать больше нечего, отправился на службу. Про макароны, естественно, забыл. Спустя час электричество вновь включили, плита потихоньку разогрелась, вода закипела и выкипела, а прогоревшая кастрюля вместе с обуглившимися макаронами начала издавать недвусмысленный запах. По счастью, в связи с субботой, соседи по лестничной клетке оказались дома. Твердо зная, что хуже пожара в преддверии зимы в Забайкалье может быть только сама зима, соседи немедленно начали действовать. Ольга Петровна, как самая решительная, вызвалась устроить скандал в батальоне. Имевшиеся в наличии мужчины — полковник Маковкин и неопохмелившийся прапорщик из артиллерийского полка — принялись ломать дверь.

Все это Файзуллаеву рассказал сам Юрка, вернувшийся в батальон ближе к концу дня. Комбат случайно наткнулся на него в тот момент, когда старлей пытался приладить к велосипеду снятую в красном уголке дверь.

— Так ведь мою же сломали! Представляете — дверь отдельно, замок отдельно! — мотивировал он свои действия, — Да вы не беспокойтесь, я верну. Заменяться буду — верну.