— Кажется, ему плохо. Надо бы медсестру позвать…

Оксана приподнялась было, да Антон удержал за руку:

— Без толку. Она ничего не сделает.

— Почему?

— Понимаешь, — Антон замялся, словно смущаясь, — операцию-то ему сделали, но уколы… Лекарства дорогие, а у этого денег нет.

Она нахмурилась. Услышанное как-то не укладывалось в голове. Не будут колоть? А ведь человеку больно…

Оксана встала:

— Я сейчас… — и вышла.

А вернулась злая-презлая. Казалось, даже волосы по-особенному торчали вокруг ее лица, словно наэлектризованные гневом. В руках она сжимала какую-то бумажку.

— Ксюх, чего?..

Антон не договорил. Оксана подхватила сумочку и вышла, снова бросив через плечо:

— Я сейчас!

По скудно освещенной лестнице она сбежала вниз, на первый этаж, и решительно устремилась прямо к аптечному киоску, примостившемуся тут же, в холле. Протянула бумажку женщине в белом халате:

— Четыре ампулы, пожалуйста.

Аптекарша назвала цену, и Оксана поняла, что денег в кошельке не хватит.

— Тогда давайте три, — вздохнула она.

Вверх по ступенькам она бежала так быстро, как могла. Но отдышка взяла свое, и уже пробежав три этажа (лифт для посетителей работал только до семи), Оксана перешла на шаг.

— Разве можно так с человеком?

Доктор невесело улыбнулся и развел руками:

— У больницы недостаточно средств, чтобы бесплатно лекарства раздавать. Вы же понимаете, сейчас лекарства дорогие, а мы не можем работать себе в ущерб. Знаете, доктора ведь тоже люди.

— Но ведь остальные платят достаточно! За все! И за лекарства, и за медсестру, и за операции. Должен же существовать какой-то фонд как раз на такой случай, когда человеку нечем платить!

Доктор смотрел на нее вроде как даже с жалостью.

На лестничной площадке пятого этажа Оксана остановилась, пару раз вздохнула, пытаясь выровнять дыхание, потом нажала на ручку и вошла в холл. В коридоре уборщица мыла пол. Когда Оксана проходила мимо, женщина разогнулась и недовольно пробурчала что-то себе под нос. Уборщица явно рассчитывала, что ее слова будут все же услышаны, но Оксана не обратила внимания на доносящиеся вслед ворчливые упреки.

Антон удивленно приподнялся на кровати, и глаза его округлились, когда Оксана положила на тумбочку три ампулы и сказала тихонько:

— Это вам. Сейчас придет медсестра и сделает укол.

Человек, к которому она обращалась, ее не слышал. На перекошенное болью лицо было страшно смотреть, и Антону стало вдруг стыдно, что он сам не подумал попросить родителей купить лекарство для человека с соседней койки. А ведь мог бы. И чувствовал бы себя в таком случае куда лучше, чем теперь, глядя, как все это сделал кто-то другой.

Медсестру ждали всей палатой. К сочувствию, которое испытывали остальные пациенты к несчастному, теперь присоединилось чувство неловкости: как это так, они здесь целый день лежат, все у них на глазах происходит — и не вмешиваются? А тут пришла девочка, увидела — и сразу действовать.

Теперь в палате негромко, вполголоса, ругали медсестру, которая почему-то все не шла. Просидев как на иголках почти четверть часа, Оксана подскочила и бросилась к двери, едва не столкнувшись с молодой девушкой в белом халате.

— Ну, наконец-то! — выдохнула она.

Медсестра лишь скользнула по ней отнюдь не доброжелательным взглядом, молча сделала свое дело и стремительно вышла.

Человек скоро перестал стонать. Перед тем, как провалиться в сон, он приоткрыл рот, и соседи по палате услышали очень тихое "спасибо". Устало присев на кровать Антона, Оксана вздохнула глубоко, словно переводила дыхание после быстрого бега. И поняла, что домой ей пока рано. Шепотом наказав Антону приглядеть по возможности за сохранностью ампул с лекарством, Оксана тихо вышла за дверь.

Прежде чем дежурная медсестра, повстречавшаяся в коридоре, успела отчитать ее за поздний визит и нахождение в отделении позже установленного времени, Оксана спросила:

— Скажите, а где можно взять еще одно одеяло?

И в ответ на странный вопрос: "А зачем?", добавила:

— В палате холодно, там человек мерзнет…

Во время разговора с дежурной медсестрой Оксана начала уже думать, что, должно быть, сходит с ума, потому что ей мерещился заговор, невероятный, чудовищный заговор против неизвестного человека, беспомощно лежащего в койке. Ведь не потому же его обрекают на все мыслимые мучения, что ему нечем отплатить за добро и за исполнение врачебного долга? Или как раз поэтому?

Возвращаясь в палату со старым одеялом на руках, она с ужасом заметила, даже в полутьме больничного коридора, как окружающий мир теряет краски, мягкие полутона и переливы. Показалось ли? Или просто здесь, в этом храме милосердия, открылась ей другая сторона действительности?

Наутро Оксана спешила поспеть как раз к девяти: а что, если тому человеку срочно понадобится лекарство? Четвертая ампулка обезболивающего уже лежала у нее в кармане. Поднимаясь в лифте на пятый этаж, Оксана успела испугаться: вдруг не пустят? Можно, конечно же, отдать лекарство медсестре, объяснив, для кого оно, но, хотя Оксана и стыдилась признаться в этом даже самой себе, не доверяла она медсестрам. После всего, увиденного вчера — никак не могла доверять.

Ее пропустили. "Только недолго", — сказала дежурная.

В палате Оксану встретили дружным "здравствуйте". И наперебой, вместе с Антоном, рассказали, что медсестра приходила еще раз, и что этой ночью больной уже не стонал, да и вроде как выглядит куда лучше, чем вчера. Это Оксана заметила и сама. Положив новую ампулку рядом с еще одной, оставшейся, она присела на кровать Антона, отдышалась, спросила про самочувствие, а вскоре засобиралась.

— Я попросилась ненадолго. Ты же знаешь, еще рано для посещений. Зайду после обеда, или к вечеру ближе, — пообещала она.

— Хорошо, — ответил Антон. — Только сначала набери меня, а-то вдруг выпишут.

И в этот момент дверь палаты отворилась, и в палату заглянула полненькая женщина, чьи седые волосы выбивались из-под белой косынки:

— Завтрак!

Лишний раз этим больным режим предписывал не вставать. Каждый потянулся за припрятанной посудой. Усаживаясь на кровати, они протягивали тарелки, в которые женщина накладывала горячую кашу. Оксанкин пациент, как про себя прозвал Антон своего несчастного соседа по палате, проснулся от шума и теперь оглядывался с рассеянным видом.

— Ксюх!.. — тихо позвал Антон подругу.

То ли в его голосе было что-то, заставившее девушку насторожиться, то ли непростительная неприязнь к белым халатам дала о себе знать, но Оксана быстро поняла, что произойдет, если она не вмешается, поэтому встала и как можно спокойнее спросила:

— А ему?

Женщина в халате — Оксана все гадала: медсестра или повариха — обернулась и, скользнув взглядом сначала по девушке, потом по безучастному лицу и пустой, не считая двух стеклянных ампул, тумбочке обойденного ею больного, буркнула:

— Посуды нет.

Решив, что дала исчерпывающий ответ, женщина собралась уйти, но девушка так просто не отступила:

— Так принесите из столовой!

Мужчины отставили тарелки и с любопытством наблюдали: что же будет дальше.

— Вот еще! — снова буркнула женщина. — Так у нас всю посуду разворуют!

Оксана возмущенно открыла рот, еще не зная, чем ответить на подобное заявление, когда Антон тихо позвал ее:

— На, — он протянул свою пустую тарелку.

— Я эту кашу все равно не ем, — объяснял потом Антон, отчего-то смущаясь. — Да и мне мама скоро еду принесет.

Тем временем "Оксанкин пациент" уже держал ложку в слабых руках, упрямо отказываясь от помощи, и благодарно, и вместе с тем недоверчиво, поглядывал на девушку и на ее друга. Остальные ели молча. Либо Оксане показалось, либо им снова было стыдно.