Темноволосый мальчишка в очках, который выглядел лет на двенадцать, прокричал высоким голосом:

— Два стрелка! Они идут сюда! — его лицо было таким белым от страха, что меня пробрало до костей.

«Они идут сюда».

Меня пронзила волна ужаса, пока я стоял на месте, без плана Б. Выстрелы уже были громче — та-та-та-та-та. Слышались душераздирающие крики, крики взрослого мужчины. Мольба. «Господи, помоги мне!» Что-то большое упало и разбилось. Какая-то часть моего мозга определила, что оружие быстро перезаряжается. Автомат? Полуавтомат? Два стрелка. А я стоял посреди открытого пространства.

Я умру. Это была уверенность, холодная и резкая, будто это уже произошло. Я, и все остальные в этой переполненной столовой. Мы умрём. Было мгновение, в которое я почти принял это, когда всё казалось таким неизбежным, что не было смысла бороться.

А затем что-то внутри меня закричало: «Пожалуйста, боже, нет. Не до того, как мне вообще выдался шанс жить».

Я повернулся к окнам. Дети били по стеклу, но окна были только слегка приоткрыты снизу. Один очень маленький парень пытался протиснуться. Я молился, чтобы у него получилось.

Я повернулся к раздаточной линии, но она уже была переполнена людьми. Все кричали и толкались, и казалось, что людям, уже находившимся внутри, некуда было идти.

В обеденной зоне люди переворачивали большие столы на бока и ныряли за них. На мгновение мне захотелось присоединиться к ним. Но я знал, что эти фанерные столешницы не остановят пули.

Ра-та-та. Выстрелы раздались прямо за дверью. Я был так напуган, что меня чуть не стошнило. В ушах стучал пульс. «Сделай что-нибудь. Что угодно!»

Мой взгляд упал на питьевой фонтанчик на другом конце зала. Стена у фонтана была построена высотой в сантиметров тридцать или около того, может для труб. И прямо над серебристым краном находился рисунок девушки в униформе оркестра с развевающимися светлыми волосами и с поднятым к губам рупором. Мой испуганный мозг зацепился за этот знак, будто она была ангелом, показывающим мне дорогу.

Мои кроссовки отталкивались от линолеума, мчали меня вперёд в темпе бега и ныряния. Я добрался до фонтанчика и забился в самый дальний от коридора угол. Расширение едва ли было достаточно глубоким. Если встать боком, стрелки могут меня не увидеть. Но если они зайдут в зал до конца, я труп.

Не было времени выбрать другое место. Я окинул взглядом учеников, скопившихся за столами. Я будто наблюдал за автокатастрофой в замедленном действии.

Спустя мгновение, та-та-та-та-та было здесь, громкое и ужасающее. Я не видел коридор или стрелка. Я не хотел смотреть, только прижался спиной к стене как можно сильнее. Но я видел, что делало оружие. Столы, стулья и окна — и тела — подскакивали и разлетались под дождём невидимых пуль. Крики и мольбы смешались с выстрелами и звуком попадающих в цели пуль.

Этот звук был самым худшим, который я когда-либо мог представить. Столы, которые стали барьерами, были усыпаны дырками. По серому линолеуму на полу растекался красный цвет.

Я зажмурился, желая всё прогнать, желая, чтобы это пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста остановилось. «Перестаньте их ранить. Пожалуйста, перестаньте их ранить».

Я услышал, как пули попали в стену, за которой стоял я, и щелчок по металлу, когда они попали в фонтанчик. Обжигающая волна жара в моём желудке сказала, что меня стошнит. Моему мозгу удалось передать неуверенное предупреждение.

«Ложись. Ложись, ложись, ложись».

Я опустился в угол, скручиваясь в клубок, пытаясь стать как можно меньше. У меня болел живот. Я опустил голову, жалея, что у меня нет панциря, в который можно было бы спрятаться, как черепаха. Но у меня не было твёрдой оболочки, только мягкая плоть, ткань и страх, такой глубокий, что был холодным, чёрным и тяжёлым, будто меня засасывала гравитация, будто я мог умереть только от этого. Мои глаза и губы жгло от эмоций, которые я хотел выпустить, — от криков, которые вырывались наружу. Но я не мог. Я не мог издать ни звука, на случай, если они меня услышат. Я давился этими криками, глотал их. Они опускались тяжело, цепляясь за мои внутренности, как будто жили во мне вечно.

Я медленно начал осознавать, что выстрелы прекратились. Тишина словно издевалась над звоном в моих ушах. Отчасти мне хотелось выглянуть за фонтанчик и посмотреть, где стрелки. Они пошли дальше по столовой? Они меня увидят?

Но я не мог посмотреть. Не мог. Я не мог столкнуться с тем, что увижу. Я не хотел увидеть поднятое оружие, указывающее на меня. Если я умру, то не хотел этого видеть. Моё сердце колотилось в ребрах, уши болели от внезапной тишины, нарушаемой только тихими стонами. Я чувствовал стальной, ржавый запах своего дыхания, прижимаясь лицом к коленям. Мой живот болел от того, что я так крепко сжался.

Думаю, на мгновение я исчез в своей голове. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я снова пришёл в сознание. Я очнулся от выстрелов, вспышка адреналина охватила меня вместе со свежим ужасом. Но на этот раз звук был далеко. Где-то в другой части здания. Стрелки пошли дальше.

Наступило ощущение крайнего облегчения, практически эйфории. Они ушли, а я всё ещё был жив. Я выжил! Я медленно открыл глаза и увидел серое небо за разбитыми окнами. Моего лица коснулся холодный воздух. Перед глазами было темно и всё плыло, и я моргнул, чтобы избавиться от этого.

Затем огляделся. И ощущение облегчения испарилось.

Сцена в столовой казалась не настоящей. Столы и стулья были раскиданы или испещрены пулями, но некоторые ещё стояли на ножках и выглядели странно нормальными. Под ними и везде вокруг находились тела. Обычная повседневная одежда — свитера, джинсы, кроссовки, майки — были так испорчены. Очень, очень испорчены. И, боже, было так много крови.

Затем я начал осознавать звуки. Откуда-то слева доносились тихие рыдания. Куча тел шевелилась, будто кто-то пытался выбраться из-под всего этого. У окон я увидел девушку в залитых кровью розовых штанах, которая сидела на полу, плакала и пыталась печатать на телефоне. Но её руки так сильно тряслись, что она не могла этого сделать.

У меня был телефон. Мне следовало позвонить в полицию. 911. Сказать им прислать помощь. Скорую. Пожалуйста.

Мои руки будто не принадлежали мне, пока я распутывался, чтобы достать телефон. Мои пальцы были холодными и онемевшими. Я чувствовал боль и слабость. В голове промелькнула мысль, что я в шоке. Я потянулся в передний карман джинсов за телефоном, а там всё было мокро. Я опустил взгляд.

Вся моя майка и джинсы сверху были красными от крови.

Я смотрел на эту кровь. Пришла боль, резкая и острая, растущая, как зверь, поднимающийся на поверхность. Сквозь ткань просочился поток крови.

Чёрт. Я был ранен.

Глава 4

Разбитый (ЛП) - _1.jpg

Лэндон

Дойти до центра школы было одной из самых сложных вещей, которые я когда-либо делал в своей жизни. Я слышал выстрелы, но из-за эха было тяжело сказать, где именно находятся стрелки. Всё внутри меня хотело помчаться по крылу А. Выйти из здания. Или, возможно, вообще не двигаться. Мои кроссовки будто приклеились к полу.

Но я был в ужасе за Джозию. Он был не таким сильным, каким притворялся. Временами он впадал в депрессию и даже в фаталистическое состояние. Я понятия не имел, что бы он сделал в такой ситуации, но нутром знал, что он нуждается во мне.

Это было недалеко. До выхода в центральный коридор, может, было шагов двадцать. Я видел оттуда проход в столовую. Если дорога будет чистой, я схвачу Джозию, и мы убежим. Если я хотя бы не попытаюсь, хотя бы не посмотрю, я вечно буду чувствовать себя трусом. Так я себе сказал.

Так что я пошёл.

Моя обувь скрипела по полу, пока я бежал. Я добрался до конца крыла А, где был выход в центральный коридор. Я забежал за стену, прижимаясь к ней спиной, прячась от обзора. Здесь выстрелы были громкими — звучали ближе. Я сделал несколько глубоких вдохов и заглянул за угол.