«О Боже, я весь день тебя хочу…»

Шуршание, тяжелое дыхание – трудно понять, что в тот момент происходило. Мередит негромко простонала. Опять шуршание.

«О, как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня. Эти идиотские очки… Ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…»

Шорох. Статические разряды. Опять шорох. Сандерс почувствовал легкое разочарование: он не мог толком представить, что там происходило, а ведь он сам участвовал в событиях. Никого эта пленка не убедит… В основном на ней были записаны какие-то смутные звуки неясного происхождения, перемежаемые долгими периодами сплошного молчания.

«Мередит…» – «О-о-о… Не говори ничего… Нет! Нет!»

Теперь Сандерс слышал, как она хватает воздух мелкими глотками.

Опять тишина.

– Ну и хватит, – сказала Фернандес.

Сандерс выключил диктофон, положил его на стол и покачал головой.

– Из этого совершенно нельзя понять, что же происходило там на самом деле.

– Ничего, и этого хватит, – успокоила его Фернандес. – И не беспокойтесь о доказательствах – это моя забота. Но вы слышали, что она сказала вначале? – Она сверилась с записями в блокноте. – Вот она говорит: «Я весь день тебя хочу», а попозже: «Как здорово чувствовать тебя всего, я не могу спокойно терпеть, когда тот тип касается меня, эти идиотские очки, ох, я вся горю, я так давно толком не трахалась…» Вы эту часть прослушали?

– Да, прослушал.

– Так, и о ком она говорит?

– Когда?

– Ну, кто этот тип, чьих прикосновений она не выносит?

– Я думаю, это ее муж, – сказал Сандерс. – Мы говорили о нем раньше, еще до начала записи.

– Расскажите-ка…

– Ну, Мередит пожаловалась, что ей пришлось платить своему мужу отступного при разводе, и сказала, что постели он ужасен. Она сказала: «Я ненавижу мужчин, которые сами не знают, что делают».

– Значит, вы полагаете, что слова: «Я не выношу, когда да этот тип меня касается» – относятся к ее мужу?

– Ну да…

– А я так не считаю, – возразила Фернандес. – Они развелись довольно давно, развод был тяжелым, и муж ее ненавидит. Сейчас у него другая подружка – они вмести уехали в Мексику. Нет, я не думаю, что она имела в виду бывшего мужа.

– Кого же тогда?

– Не знаю…

– Это может быть кто угодно, – предположил Сандерс.

– Не думаю. Вот послушайте еще раз, прислушайтесь к ее интонациям.

Она перемотала ленту и поднесла диктофон к уху Сандерса. Несколько секунд спустя он опустил аппаратик.

– Она какая-то… взбешенная.

– Я бы сказала, рассерженная, – кивнула Фернандес. – В самом разгаре свидания с вами она вспоминает кого-то другого. «Тип»… Похоже, она в эту минуту кому-то мстит.

– Не знаю… – неуверенно сказал Сандерс. – Мередит любит потрепаться, она всегда в такие минуты о ком-то вспоминает. О прежних парнях, там… Она не из тех, кого можно назвать романтической особой.

Он живо припомнил, как однажды они после утомительных упражнений лежали вдвоем на постели в его квартире и отдыхали… Был воскресный вечер, с улицы доносились голоса детей… Сандерс поглаживал Мередит по бедрам, ощущая под пальцами капельки пота, и в эту трогательную минуту она сказала: «Знаешь, я однажды встречалась с парнем из Норвегии, так у него был кривой член – ну, совсем как сабля; выгнут в сторону, и он…» – «Господи, Мередит…» – «А что ж тут такого? Правда, он и на самом деле был…» – «Давай только не сейчас!»

И когда случалось что-нибудь подобное, она вздыхала, будто ей претила его обостренная чувствительность, и спрашивала: «И почему парни всегда хотят думать, будто они были первыми?» – «Да нет же, – отвечал он ей. – Мы понимаем, что не первые… Но просто иногда такие разговоры неуместны, понимаешь?»

И она снова вздыхала.

– Ладно, пусть для нее привычное дело – обсуждать интимные вопросы, – сказала Фернандес. – Пусть она такая открытая натура или ей на все плевать. Но о ком же она говорила тогда?

– Не знаю, Луиза, – покачал головой Сандерс.

– Она говорила, что не любит, когда он ее касается, таким тоном, будто… будто у нее нет выбора. И упоминает дурацкие очки. – Она взглянула на Мередит, которая неторопливо жевала, сидя рядом с Гарвином. – Может, он?

– Не думаю…

– А почему бы, собственно, и нет?

– Все говорят, что это не так, что Боб с ней не спит.

– Все могут и ошибаться.

– Это было бы кровосмешение, – покачал головой Сандерс.

– Может быть, вы и правы…

Принесли заказанный обед. Сандерс склонился над своими спагетти «путтанеска», выковыривая оттуда сливки. Он не чувствовал голода. Зато Фернандес, сидя рядом с ним, уписывала за обе щеки – они заказали себе одно и то же.

Сандерс смотрел на людей из «Конли-Уайт». Николс поднял рулончик фотопленки. Слайды, догадался Сандерс. Интересно, что там заснято? Полукруглые очки для чтения торчали у Николса на носу. Сидевший рядом с ним Конли посмотрел на часы и что-то сказал. Остальные кивнули. Конли взглянул на Джонсон и снова вернулся к своим бумагам.

Сандерс услышал обрывок фразы, сказанной Дейли:

– …есть эти цифры?

– Да, они здесь, – подтвердил Конли, показывая рулончик.

– Очень вкусно, – сказала Фернандес. – Ешьте, a то остынет.

– Ладно. – Сандерс отправил в рот немного макарон, но, не почувствовав никакого вкуса, положил вилку. Фернандес промокнула салфеткой подбородок:

– Знаете, а вы так толком и не объяснили мне, почему вы тогда дали задний ход на самом интересном месте.

– Мой друг Макс Дорфман говорит, что я с самого начала так собирался сделать.

– Ну и дела! – сказала адвокатесса.

– Вы тоже так считаете?

– Не знаю… Я просто хотела бы знать, что вы чувствовали в тот момент. Ну… когда передумали…

Сандерс пожал плечами.

– Просто расхотелось.

– Угу… Уже не так хотелось, да?

– Не то чтобы… – И он признался: – Хотите на самом деле знать почему? Потому что она кашлянула.

– Кашлянула? – переспросила Фернандес.

Сандерс будто снова увидел себя: со спущенными брюками он склонился над Мередит, лежащей на кушетке. Он тогда еще подумал: «Что я здесь делаю?» А она тянула его к себе, держа руками за плечи, и приговаривала: «О, пожалуйста… Нет… Нет…»

И в эту минуту она отвернулась и кашлянула.

Этот кашель все и решил. Сандерс отстранился, сказал: «Ты права» – и встал с кушетки.

Выслушав это, Фернандес нахмурилась и озадаченно сказала:

– Я как-то не ожидала, что кашель может оказать такое действие.

– Может. – Сандерс отодвинул свою тарелку. – В такие минуты не кашляют.

– Почему? Это что, вопрос этикета? – поинтересовалась Фернандес. – Нельзя кашлять в экстазе?

– Нет, это не то, – мрачно ответил Сандерс. – Вы спросили, я ответил…

– Я пошутила, не обижайтесь, пожалуйста. Так при чем здесь кашель?

Сандерс поколебался.

– Знаете, женщины привыкли думать, что мужчины настолько увлечены своими ощущениями, что ничего не замечают в такие минуты. Ну, принято считать, что мужчины не знают, где надо приласкать, где нужно погладить, и так далее… Что они глуповаты в вопросах секса.

– Не думаю, что вы так уж глуповаты. Так, а что насчет кашля?

– Кашель означает, что вы вовсе не увлечены происходящим…

– Это звучит несколько категорично, – подняла бровь адвокат.

– Зато правильно.

– Ну, не знаю… У моего мужа бронхит, и он кашляет все время.

– Только не в последний момент…

Фернандес помолчала, вспоминая.

– Зато он кашляет сразу, когда все закончится… Прямо взрывается кашлем. Мы всегда над этим хохочем.

– После – это другое дело. А вот в самый напряженный, самый решающий момент, уверяю вас, никто не кашлянет.

Замолчав на мгновение, он стал припоминать картины из своего холостяцкого прошлого: щеки женщины краснеют, шея или верхняя часть груди покрывается пятнами; такие твердые вначале соски становятся мягкими… Глаза, темнеют, иногда закатываются. Губы припухают, дыхание меняет ритм… Женщина меняет положение бедер, меняет ритм движения, становится одновременно напряженней и податливей. На лбу появляются морщинки… В общем, у всех по-разному, но…